Автобиография - Марк Твен

– Какое из них, по твоему мнению, должно быть, Сюзи?

Сюзи обдумала список, уклонилась от своего долга и спросила:

– А как ты думаешь, мама?

– Знаешь, Сюзи, я бы оставила это на твое усмотрение. Сделай выбор сама.

Это стоило Сюзи внутренней борьбы и глубоких раздумий, но она вышла с тем решением, которое всякий, кто ее знал, мог бы предсказать:

– Хорошо, мама, я выбираю воз с сеном, потому что, понимаешь, другие вещи могут мне не запомниться, а если я не поеду кататься на возу с сеном, я легко это запомню.

В этом мире настоящее наказание, суровое наказание, длительное наказание всегда достается не тому человеку. Не я ударил Клару, но воспоминание о потерянной для бедной Сюзи поездке на сене до сих пор – спустя двадцать шесть лет – причиняет боль мне.

Совершенно очевидно, Сюзи была рождена с гуманными чувствами к животным и сочувствием к их бедам. Однажды, когда ей было всего шесть лет, это дало ей возможность углядеть в старой истории новый момент – момент, которого в течение многих лет не замечали старшие, но, возможно, более душевно глухие люди. Ее мать рассказала ей душещипательную историю продажи Иосифа его братьями, которые вымазали его плащ кровью зарезанного козленка, и т. д. Мать сделала акцент на бесчеловечности братьев, их жестокости по отношению к беспомощному младшему брату, на небратском вероломстве, которое они проявили по отношению к нему. Она надеялась преподать девочке урок кроткого сострадания и милосердия, который бы та запомнила. Ее желание явно осуществилось, ибо у Сюзи на глаза навернулись слезы. Она была глубоко тронута, а потом произнесла: «Бедный козленочек!»

Откровенная зависть ребенка к правам и знакам отличия взрослых часто является тонко завуалированным подобострастием и обратной стороной неприятия, но иногда зависть эта размещается не там, где ожидает ее увидеть лицо, оказавшееся в выигрыше. Однажды, когда Сюзи было семь лет, она сидела и, затаив дыхание, наблюдала, как одна наша гостья украшала себя к балу. Дама была очарована этим пиететом, этим немым и кротким восхищением, оно ее тешило. И когда ее приятные труды были окончены и она наконец встала – совершенная, безукоризненная, точно Соломон в блеске славы, – то помедлила, предвкушая получить из уст Сюзи дань восхищения, горевшую у той в глазах. Сюзи с легким завистливым вздохом сказала: «Как бы мне хотелось иметь кривые зубы и очки!»

Однажды, когда Сюзи было семь с половиной лет, она в присутствии гостей совершила нечто, что навлекло на нее осуждение и выговор. После этого, когда она по обыкновению осталась наедине с матерью, то некоторое время размышляла над случившимся, затем воздвигла то, что я считаю – и что сочла бы тень Бернса – вполне хорошей философской защитой: «Ну понимаешь, мама, я ведь не видела себя со стороны и не могла знать, как это выглядит».

В домах, где близкие друзья и визитеры главным образом любители и знатоки литературы: адвокаты, судьи, писатели, профессора и священники, – детские уши рано знакомятся с широким лексиконом. Этим детям свойственно подхватывать любые словечки, которые они слышат, для них естественно перенимать маленькие и большие слова без разбора, для них естественно использовать без страха любое слово, что им попадается, – не важно, насколько устрашающим оно может быть по размеру. В результате их разговор представляет собой любопытный и смешной мушкетный треск из маленьких слов, перемежающийся здесь и там грохотом тяжелой артиллерии из слов такого внушительного звучания и размера, от которого, кажется, сотрясается земля и дребезжат окна. Порой ребенок получает неверное представление о слове, которое подхватил случайно, и придает ему значение, которое ослабляет его пригодность, но это происходит не так часто, как можно было бы ожидать. На самом деле это происходит настолько нечасто, что такой случай можно счесть примечательным. Ребенком Сюзи повезло с большими словами, и она задействовала многие из них, сделав не больше ошибок, чем полагалось в ее случае. Однажды, когда она думала, что вот-вот произойдет что-то очень смешное (чего, однако, не произошло), ее от предвкушения крючил и раздирал смех. Но, по-видимому, она все еще чувствовала свою правоту, потому что сказала: «Если бы это случилось, я бы возбликовала».

А раньше, будучи барышней пяти лет, она уведомила гостя, что бывала в церкви только раз и это было, когда Клару «распинали»[128].

В Гейдельберге, когда ей было шесть, она заметила, что сады Шлосс…

Боже мой, как же сходятся вместе отдаленные вещи! Я прервал фразу, чтобы упомянуть, что вчера, на званом обеде в городе, напомнил хозяйке, что она познакомила меня не со всеми гостями. Она сказала, что знает об этом, но по просьбе одной из дам предоставляет мне самому вычислить эту даму. Дескать, я знал эту даму когда-то, больше четверти века назад, и эта дама горит желанием выяснить, сколько времени мне потребуется, чтобы извлечь ее из своей памяти. Остальные гости были посвящены в игру и тоже горели нетерпением увидеть, удастся ли мне это. Время шло, и мне показалось, что я никогда не смогу определить ту женщину, но наконец, когда обед почти закончился, развернулась дискуссия касательно того, где можно найти самый комфортабельный отель в мире. Были упомянуты разнообразные отели по обе стороны океана, и наконец кто-то напомнил ей, что она еще не выдвинула своего предпочтения. Даму попросили назвать отель, который, по ее мнению, является наиболее удовлетворительным и комфортабельным на планете, и она тотчас же ответила:

– Отель «Слош» в Гейдельберге.

Я тут же отреагировал:

– Искренне рад снова с вами повстречаться, миссис Джонс, после стольких лет, но только вы звались в те времена «мисс Смит». Я верно вас определил?

– Да, – ответила она, – верно.

Ну конечно. В тот день в Гейдельберге, так много лет назад, отзывчивые люди старались украдкой помочь этой молоденькой мисс Смит усвоить господствующее произношение «Шлосс», мягко и небрежно произнося «Шлосс» всякий раз, когда она говорила «Слош», но никто не преуспел в наставлении ее на путь истинный. И я отлично понял, что это та самая старинная барышня Смит, потому что не могло быть на этой планете в одно и то же время двух человек, которые могли бы оставаться верными такому произношению на протяжении почти целого поколения.

Я начал говорить, когда оборвал себя, что в Гейдельберге, когда Сюзи было шесть лет, она заметила, что сады Шлосс населены улитками, ползающими повсюду. Однажды она обнаружила на своем столе новое блюдо и, осведомившись, получила ответ, что оно сделано из улиток. Она застыла в благоговейном ужасе, а потом спросила: