Список Шиндлера - Томас Кенэлли

Может быть, остальные женщины в строю не дали себе труда понять, что означал этот недвусмысленный акт пропалывания. На деле же никакая из групп так называемых «промышленных заключенных» не может чувствовать себя в Аушвице в безопасности. Никакие выкрики «Schindlerfrauen!»не могут надолго спасти их. Были и другие группы «промышленных заключенных», которые исчезли в Аушвице. Отдел из ведомства генерала Пола год тому назад прислал из Берлина несколько транспортов опытных еврейских рабочих. «ИГ Фаббен» нуждалась в рабочей силе и попросила отдел "D" отобрать нужных работников из этих транспортов. И действительно, коменданту Гессу было направлено распоряжение, чтобы эти транспорты после разгрузки были направлены на работу в «ИГ Фаббен», подальше от района крематориев Аушвиц-Биркенау. Из 1750 заключенных первого транспорта, все мужчины, 1000 человек были немедленно отравлены газом. Из 4000 следующего 2500 были сразу же отправлены в «душевые». Если администрация Аушвица позволяла себе ослушаться указаний «ИГ Фаббен» и соответствующего отдела, чего ради Им волноваться из-за баб какого-то мелкого немецкого горшечника.

Жизнь в таком бараке, в котором поселили женщин Шиндлера, напоминала существование на открытом воздухе. В окнах не было стекол, и они служили лишь для того, чтобы чуть смирять порывы холодного ветра из России. Большая часть девушек маялась дизентерией. Корчась от спазм в желудке, они в своих деревянных башмаках добирались до пустого жестяного ведра, стоявшего в грязи. Женщины, выносившие его, получали лишнюю миску супа. Как-то вечером Мила Пфефферберг добралась до него, но дежурившая рядом с ним женщина – неплохой человек, которую Мила знала еще девочкой – стала настаивать, чтобы та не использовала его, а дождалась, пока появится другая девушка, с помощью которой она вынесет ведро и попользуется им снаружи. Мила заспорила, но ей не удалось переубедить женщину. Обслуживание этого примитивного устройства стало чуть ли не профессией среди тех, у кого от голода мутилось в глазах, и их стараниями появились определенные правила. Пользуясь ведром как предлогом, эти женщины старались убедить и себя, и других, что можно добиться и порядка, и гигиены, и здоровья.

Тяжело переводя дыхание, рядом с Милой наконец появилась согнутая от спазм девушка. Она тоже была молода, и в мирные дни в Лодзи женщина, дежурившая у ведра, знавала ее юной новобрачной. Двум девушкам пришлось подчиниться и триста метров тащить по грязи свой груз. Девушка, которая несла его на пару с Милой, спросила: «Где сейчас может быть Шиндлер?»

Никто из обитательниц барака не задавал этот вопрос, во всяком случае, не вкладывал в эти слова столько неприязни. Люся, молодая вдова с «Эмалии», двадцати двух лет, говорила: «Вот увидите, в конце концов все наладится. Будет и тепло и в руках миска супа от Шиндлера». Она и сама не понимала, почему все время повторяет эти слова. Во время пребывания на «Эмалии» она никогда не строила никаких планов. Она отрабатывала свою смену, съедала суп и ложилась спать. Она никогда не предсказывала грандиозных событий. Прожила день – и достаточно. Теперь она болела и не было никаких оснований предполагать, что она займется пророчествами. Холод и постоянное чувство голода довели ее до полного истощения, и у нее не было сил сопротивляться грызущему ее чувству голода. И все же она подбадривала себя, повторяя обещания, данные Оскаром.

Позже, во время пребывания в Аушвице, когда их перевели в барак неподалеку от крематория и всякий раз не было известно, куда их ведут, то ли на самом деле в душ, то ли в газовые камеры, Люся продолжала стоять на своем. И даже когда они чувствовали, что вот-вот исчезнут с лица земли в этом полном отчаяния мире, женщины Шиндлера оставались верны себе, продолжая обмениваться рецептами довоенной кухни, о которой они могли только мечтать.

Бринлитц, когда туда прибыли мужчины, представлял собой только внешнюю оболочку укрытий. Нары еще не были сколочены; спальни наверху представляли собой лишь разбросанные по полу охапки соломы. Но было тепло, потому что паровые котлы уже работали на всю мощь. В первый день повар еще не приступил к работе. Вокруг будущей кухни были навалены мешки с корнеплодами, и люди предпочитали их есть в сыром виде. Позже удалось сварить суп, испечь хлеб, и инженер Финдер начал распределять работу. Но с самого начала, пока за их ходом наблюдали эсэсовцы, они разворачивались неторопливо. Оставалось загадкой, каким образом коллектив заключенных понял, что герр директор больше не принимает участия в военных усилиях. Работали в Бринлитце медленно и без напряжения. Поскольку Оскар не ставил вопрос о количестве продукции, эта неторопливость стала для заключенных их способом мести, с помощью которой они заявляли о себе.

Придерживаться такого темпа работы было нелегко. По всей Европе рабы, получая по 600 калорий в день, выбивались из сил, надеясь произвести на надсмотрщиков самое лучшее впечатление и оттянуть день отправки в лагерь смерти. Но здесь в Бринлитце всеми владело опьяняющее чувство свободы, при котором лопаты лишь чуть ковыряли землю – и тем не менее, все оставались в живых.

В первые дни эта подсознательная политика не давала о себе знать. По-прежнему многие заключенные беспокоились о судьбе своих женщин. У Долека Горовитца в Аушвице были жена и дочь. У братьев Рознеров – жены. Пфефферберг не мог оправиться от потрясения, узнав, что Мила оказалась в Аушвице. Яков Штернберг и его десятилетний сын были поглощены мыслями о судьбе Клары Штернберг. Пфефферберг помнил, как вокруг Шиндлера в цехах толпились люди и снова спросил его, когда прибудут женщины.

– Я их вытащу оттуда, – пробурчал Шиндлер.

Он не стал вдаваться в объяснения. Он не мог публично сообщать, что эсэсовцам в Аушвице, возможно, потребуется вручать взятки. Он не сказал, что послал список женщин полковнику Эриху Ланге и что они с ним на пару стараются доставить всех поименованных в списке женщин в Бринлитц. Он не стал ни о чем упоминать. Только: «Я их вытащу оттуда».

Гарнизон СС, который в эти дни прибыл в Бринлитц, вселил в Оскара кое-какие надежды. Он состоял из резервистов средних лет призванных, чтобы сменить молодых эсэсовцев, посланных на линию фронта. Среди них не было так много психов, как в Плачуве, и Оскар всегда мог рассчитывать на их расположение, подкармливая из своей кухни – пусть пища не отличалась изысканностью, но ее было вдоволь. Посещая их казарму, он, как всегда, заводил речь об уникальной квалификации его заключенных, о том, как важно, чтобы они с полной отдачей работали на производстве. Противотанковые снаряды и гильзы, объяснял он, по-прежнему находятся в секретном списке первоочередной продукции. Он давал понять, что со стороны гарнизона не должно быть никакого вмешательства в производственную деятельность, ибо это будет мешать рабочим.

По глазам слушателей он ясно понимал, что их более чем устраивает пребывание в этом тихом городке. Они надеялись, что им удастся пережить здесь все катаклизмы. Они не собирались врываться в мастерские, подобно Гету или Хайару. Меньше всего они хотели, чтобы герр директор жаловался на них.

Комендант гарнизона еще не прибыл. Он сдавал предыдущую должность в рабочем лагере в Будзыне, где до недавнего русского наступления производились запасные части для бомбардировщиков «Хейнкель». Оскар знал, что командир гарнизона молод и напорист. И скорее всего, он отвергнет требование держаться подальше от лагеря.

Занятый хлопотами по заливке бетонных фундаментов, пробивая дыры в крыше, чтобы установить массивные прессы «Хило», уговаривая эсэсовцев, с трудом привыкая к семейной жизни с Эмили, Оскар был арестован в третий раз.

Гестапо явилось во время обеденного перерыва. Оскара не было в кабинете, так как он с самого утра поехал в Брно по каким-то делам. Только что из Кракова прибыл грузовик, нагруженный добром для герра директора – сигаретами, ящиками с водкой, коньяком, шампанским. Позже кто-то утверждал, что добро принадлежало Гету, и Оскар, передавший его Гету в обмен на поддержку переезда в Бринлитц, забрал все себе обратно. Так как Гет, вот уже месяц сидевший в заключении, не пользовался больше никакой властью, содержимое кузова могло пригодиться Оскару.

Мужчины, отряженные на разгрузку, тоже так считали, но они заволновались, увидев во дворе гестаповцев.

Поскольку они, как механики, пользовались определенными привилегиями, то отогнали машину вниз по склону, где протекала речка, и опустили в воду ящики с бутылками. Двести тысяч сигарет нашли себе более надежное укрытие под большой трансформаторной будкой на силовой подстанции.

Важно отметить, что такое количество сигарет и выпивки в кузове говорило, что Оскар, который всегда предпочитал пускать в ход натуральные продукты, уже подумывал о деятельности на черном рынке.