Друг и лейтенант Робина Гуда (СИ) - Овчинникова Анна Георгиевна

Во дворе замка Аннеслей воцарилась мертвая тишина.

Сумма, которую назвал брат Тук, шандарахнула нас, как удар окованного железом тарана. Но главный удар ожидал нас впереди.

— Хантингдон требует, — фриар откашлялся, прежде чем продолжить, — требует, чтобы мы уплатили ему означенную сумму в течение трех дней, иначе он отдаст Робина ноттингемскому шерифу. Певерил готов купить Робина Гуда за полторы тысячи фунтов, половину выплатив сразу, а остальное — до конца года. Хантингдон говорит, если мы не вручим ему выкуп до заката третьего дня, он сдаст Робина шерифу и мы никогда больше не увидим своего главаря.

Вот теперь монах закончил и принялся медленно сворачивать пергамент.

Аутло, собравшиеся во дворе замка Ли, молчали, молчал и сам хозяин Аннеслея, сидя на перевернутом бочонке с мрачно скрещенными на груди руками. Только Катарина, стоя рядом с отцом, открыто сияла, и, чтобы не видеть ее торжествующей улыбки, я снова повернулся к брату Туку:

— И кое-кто еще называет разбойниками нас… Фриар, на сколько потянет наше добро?

— Я уже подсчитал, — монах опустился рядом со мной на скамью. — В звонком металле у нас имеется триста девяносто шесть фунтов шесть шиллингов. Зима стала нам недешево, братия мои.

— А сундуки с добром в Волчьем Яру? — тупо спросил Дикон Барсук.

— Даже если удастся загнать их за три дня, в лучшем случае это даст еще фунтов шесть-семь, — таким же тусклым голосом сообщил монах.

— То есть у нас есть меньше половины того, что требует Хантингдон. — Я прикрыл глаза, но тут же снова открыл их, услышав голос Ричарда Ли:

— Вы забыли — я должен вам четыре сотни.

Не успел никто из вольных стрелков ответить, как вмешалась Катарина:

— Отец! Мало того, что ты рисковал Аннеслеем, своей жизнью и милостью короля ради этих грабителей, ты еще собираешься давать деньги на выкуп их главаря?! Да его следовало казнить уже давным-давно! Если шериф наконец-то его вздернет, это будет лучшим деянием Вильяма Певерила!

Аутло глухо заворчали; только то, что Катарина была моей женой, удержало их от более энергичного выражения негодования.

— Катарина. — Ричард Ли по-прежнему говорил очень спокойно, но нехорошо прищурился, взглянув на дочь. — Я помню, как ты возмущалась, услышав песню лондонского менестреля о великодушном поступке Ричарда Львиное Сердце, выкупившего из дамасской тюрьмы Вильгельма де Прателя[62].

— А разве я была неправа? — воскликнула Катарина. — Король отдал десять пленных эмиров за придворного рыцаря, но не дал ни единого золотого из своей огромной военной добычи на выкуп других пленных христиан! Что с того, что ты спас Ричарду жизнь в Арсурской битве? Король и пальцем не пошевелил, чтобы тебе помочь, наверное, потому, что ты не называл его по тридцать раз на дню «великим»! Ричард раскошеливается только тогда, когда рядом стоит менестрель, готовый воспеть его великодушие, а если нет — он становится скупее аббата Герфорда и безжалостней дикаря Гисборна…

— Да, я хорошо узнал чужую неблагодарность. И потому всегда расплачиваюсь со своими долгами, — отвернувшись от ярко-пунцовой Катарины, Ли посмотрел на меня. — Но даже вкупе с моим долгом нам не хватает более ста фунтов до той суммы, которую требует граф Хантингдон.

— Вы ничего нам не должны, сэр Ли, — тихо проговорил я. — Все долги были оплачены и закрыты в тот миг, когда вы впустили нас в замок. Но — спасибо. Мы вернем эти деньги сполна, как только…

— А еще сотни у вас нету, сэр рыцарь? — простодушно спросил Барсук. — Нам самим ни в жизнь не раздобыть за три дня такую кучу деньжищ!

Ли не оскорбили эти слова, но он медленно покачал головой:

— Я могу найти еще фунтов десять, а если продам то, что можно быстро продать, примерно столько же… В лучшем случае.

— Как ты думаешь, Хантингдон не согласится продлить нам срок? — спросил я Тука.

Монах ответил не задумываясь:

— Никоим образом. Я уж пытался растолковать жадному мерзавцу, что в Шервуде нет дубов, на которых росли бы золотые желуди, но он не пожелал меня слушать. Вынь да положь ему без малого тысячу фунтов к закату третьего дня, иначе… Иначе он получит эти деньги если не от нас, так от шерифа ноттингемского.

Добыть за три дня сумму, составляющую годовой доход среднего монастыря… Пресвятая Богородица, пошли нам какого-нибудь толстосума, да поскорее!

— Я бы все-таки предпочел забрать Локсли прямо сейчас, граф Хантингдон, — шериф с сомнением посмотрел на бревенчатый дом, крытый тесом, — единственное более или менее солидное строение в окружении жалких домишек с соломенными крышами. — Вы просто не знаете, на что способен этот негодяй. Если он удерет, мы оба останемся внакладе, так что лучше…

— Никуда ваш разбойник не денется, — пренебрежительно бросил Хантингдон, спешиваясь у дома старосты деревушки Биллоу.

У бывшего дома старосты, теперь превратившегося в тюрьму, которую охраняли четверо угрюмых йоркширских лучников. При виде Хантингдона и шерифа караульные встали со скамьи у стены, один из них молча отодвинул засов. Слуги Хантингдона и вице-графа занялись конями своих господ, а Певерил вслед за йоркширским лордом нетерпеливо шагнул в полумрак крошечной передней, откуда были выброшены все вещи.

— Через пару дней получите своего Локсли в целости и сохранности, — небрежно пообещал Хантингдон. — А пока за ним присмотрят мои стрелки. Здесь, конечно, не казематы Замковой Скалы, но могу поспорить — отсюда аутло не сбежит!

Закусив губу при столь откровенной насмешке, шериф вошел в следующую комнату, побольше, но такую же пустую, с единственным узким окном, прорубленным в дальней стене.

Под этим окном на земляном полу лежал человек, второй год подряд опустошавший сундуки Вильяма Певерила, ради которого шериф теперь собирался выпотрошить их сам. Но даже если бы Хантингдон потребовал за своего пленника не двести фунтов, а вдвое больше, ноттингемский вице-граф уплатил бы, не торгуясь, — такая покупка стоила почти любых затрат!

Уже одно только выражение лица Локсли, когда негодяй увидел, кто вошел в комнату, стоило никак не меньше пяти фунтов золотом!

Главарь разбойников неуклюже сел, и Вильям Певерил с удовлетворением убедился, что руки Робина Гуда скручены в запястьях прочным сыромятным ремнем, а его ноги так же надежно связаны в лодыжках.

— Ну, убедились, что главарь аутло никуда не исчез? — осведомился Хантингдон. — Через пару дней сможете его забрать… Да не забудьте прихватить большой отряд охраны и кандалы покрепче, когда явитесь за шервудским зверем, не то, не ровен час, опять сбежит! А еще лучше соорудите для него железную клетку и перевезите в Ноттингем, как перевозят пойманных волков…

На сей раз Вильям Певерил просто не обратил внимания на издевку, наслаждаясь смятением в глазах Робина Гуда.

— Вы только отдайте мерзавца мне, граф Хантингдон, а уж я найду, как доставить его в Ноттингем! — не отрывая жадного взгляда от пленника, заявил шериф.

— Я уже сказал — заберете его через два дня, когда заплатите пару сотен, — холодно отозвался Хантингдон.

— Я смог бы заплатить эти деньги уже нынче к вечеру!

— Через два дня, — повторил граф, не обращая внимания на побелевшее лицо Локсли и на краску негодования на щеках Вильяма Певерила.

— Да неужто вы думаете, аутло и впрямь наберут тысячу фунтов? — фыркнул шериф. — Это ж десятая часть того, что германский император запросил за английского короля! А выкуп за Ричарда собирали по всей Англии почти целый год…

— Помнится, вы сами расписывали, как искусны шервудские бандиты в добывании денег, — пожал плечами Хантингдон. — А послушать всяких там голодранцев-глименов, так здешние аутло и вовсе владеют сокровищами, перед которыми ничто все сокровища Византии. И разбойники, похоже, готовы выпотрошить себя живьем, лишь бы заполучить обратно своего главаря, — граф мельком взглянул на пленника, который после нескольких попыток сумел подняться на ноги. — Впрочем, даже если они не соберут полностью всю тысячу, мне уже будет что вручить королю…