Нерушимый-7 - Денис Ратманов

Я открыл нераспакованный чемодан и почесал в затылке. Черт, а у меня и надеть толком нечего! Разве что вот эта белая рубашка и черные джинсы, что на мне. Впрочем, у остальных, наверное, тоже нет с собой пиджаков и смокингов. Пообещав себе не смыкать век, я улегся на кровать, рассчитывая немного поваляться и выдвигаться, кога позовут. Только лег — пришло сообщение от Димидко, что у гостиницы ждет автобус. Я надел золотые часы с автографом Горского и спустился на лифте.

Нас ждал самый настоящий туристический даблдекер, только выпущенный заводом «ЛуАЗ». В автобусе уже сидели Микроб в футболке и джинсах, Погосян в костюме и галстуке, словно он на прием в посольство собрался, и белорусы, одетые примерно, как я.

Я уселся отдельно, проверил сообщения, открыл то, что от Дарины: «Смотрела игру в парке. Ты был крут!» Вздохнув, я написал ответ: «Еду на светский раут, организованный Радиным. С большим удовольствием я разделил бы этот вечер с тобой».

Ответ пришел мгновенно: «Как освободишься, набери, я не планирую спать до часу ночи».

«Конечно. Как сделаю то, что должен, так сразу».

Когда автобус наполнился, я понял, что никто, кроме Мики, парадно-выходных вещей не брал. В чем были на пресс-конференции, в том и пришли. Пересчитав нас по головам, Димидко сказал:

— Крепкого не пить. Шампанского — не более трех бокалов. Я буду рядом! Только попробуйте у меня!

Всю дорогу наши радовались и пели песню танкистов, увлеклись и не заметили, как прикатили к ресторану — в автобусе, да прямо на набережную — а поскольку ехал он медленно, то собрал хвост праздно шатающихся болел, которых жестко оттеснили ОМОНовцы со щитами.

Аж неудобно стало перед болельщиками, зачем же их так давить? Они ведь — с добром и своей радостью, а не с коктейлями Молотова.

Двери перед нами открыли молодые подтянутые швейцары, а дальше каждого чуть ли не под руку взяла обворожительная девушка-официантка и повела к столикам на первом этаже. Второй ярус, судя по всему, пустовал, хоть и был освещен.

Голова закружилась от роскоши: хрустальная люстра, столы красного дерева, стулья-троны. Столы сервированы так, что разрушать произведение искусства рука не поднимается. Странно, что не сдвинули столы, это было бы логично, а накрыли на пятерых, зачем-то оставив одно свободное место. Погосян разделить с нами, точнее о мной, трапезу не захотел, присоседился к белорусам. Я, Васенцов, Клык, Микроб, Левашов уселись за один стол. Гусаку не хватило места, и он бесцеремонно перетащил тарелку с соседнего столика.

Официант попытался его оставить, но Валера выпятил грудь и заявил:

— Я — приглашенный гость, и мне так удобно.

На небольшой сцене располагался небольшой оркестр: гитара, ударные, саксофон, девушки с флейтами и скрипачка. По бокам маячили фотографы. К стоящему в середине сцены микрофону под тихое пение саксофона вышел Александр Радин, директор хладокомбината, и разродился речью, как он счастлив руководить таким ответственным мероприятием. Потом поблагодарил нас за подаренные эмоции и пожелал хорошего вечера. Мы зааплодировали — в основном за то, что он был немногословен, мог и полчаса самолюбоваться, а потом вызывать нас по одному, и стой на сцене, как дурак.

Официантки откупорили шампанское и принялись разливать по бокалам. Мы чокнулись с криком «Ура».

Гусак посмотрел на обилие приборов, на застывшую над нами официантку и проворчал:

— Ненавижу, когда так нависают. Кусок в горло не идет.

— А мне пофиг, — сказал Левашов и принялся накладывать разные салаты одной вилкой, той же вилкой ковырнул запеченную форель и поддел лобстера.

Началось пиршество. Следующий тост был за будущие победы. За команду. Я лишь мочил губы в шампанском, но взял бутылку: «Коронационное». Красиво жить не запретишь. Вот только парни хлещут элитное игристое, как дешевое вино.

Наши разогрелись, загудели. Заиграла музыка, которая становилась все громче. Микрофон Радин отодвинул в сторону, музыканты сдвинулись к стене, и на сцену вышла дама и кавалер, одетые на манер девятнадцатого века, закружились в вальсе.

Я заметил, как зал на втором этаже начал наполняться посетителями — дамами в вечерних платьях и кавалерами в дорогих костюмах. Поначалу они просто сидели за столиками, потом стали выходить на балконы, глазеть на нас и незаметно фотографировать.

Когда пара оттанцевала, к микрофону снова вышел Радин и прорекламировал шампанское, которое мы пьем, а потом похвалился, что эта форель чуть ли не им собственноручно поймана в хозяйстве, создание которого он инициировал. Наверное, и озеро выкопал, молодец какой.

Наши немного поддали, и им было хорошо, Колесо склеил симпатичную блондинку, а до меня начало доходить, что светский раут — на самом деле не для нас, а для родственников и друзей Радина. Посмотрите, господа, какую диковинку я вам привез! Победоносный «Титан»! Димидко. Нерушимый. Хотеев. Будете фотографироваться с обезьянками?

Теперь ясно, почему шестой стул за каждым столиком пустовал: чтобы гости могли к нам подсаживаться.

Захотелось прямо сейчас взять и уйти, но было нельзя. Зато стало понятно, как сюда просочится Энн. Не утерпев, я подошел к столику, где сидели Тирликас, Димидко, наш врач и Гребко с Колесом.

— Лев Витаутович, можно вас на пару слов?

Он насторожился, кивнул, прихватил бокал с шампанским, и мы направились к выходу, но нас перехватил Радин.

— Товарищи, наружу лучше не ходить, там беснуются ваши фанаты. Если хотите подышать свежим воздухом, лучше подняться на третий этаж, он открытый, и вам там никто не помешает. Есть лестница, — он указал в направлении сцены, — но можете воспользоваться лифтом. — Радин кивнул на огромное зеркало, где я разглядел кнопки.

— Спасибо, — поблагодарил Витаутыч, и мы пошли к лифту.

— У меня скоро слипнется от его навязчивого сервиса. Все жду, когда гости нажрутся, глаза зальют и спустятся с нами фотографироваться и общаться.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — сказал Витаутыч, и зеркало отъехало в сторону.

На крыше было промозгло и влажно. С моря тянуло водорослями и йодом. Кто-то пустил салют, и вспугнутые чайки заметались на фоне затянутого тучами неба.

Здесь был зимний сад и наблюдались прозрачные сферы, которыми накрывались растения в холода, оставался лишь узкий балкон с высокими белыми балясинами вместо ограждения. Мы отошли от курящей компании молодых людей на балкон. Действительно вид великолепный. Особенно красиво смотрится светящаяся змея фонарей, взбирающаяся на гору. Огромный черный склон был украшен огнями, как новогодняя ёлка.

— Придет? — спросил я, имея в виду Энн и тайно надеясь, что нет.

— Должна. — Дальнейшее Витаутыч сказал одними губами: — Присмотрись к ней повнимательнее, с ней что-то