Повседневная жизнь депутатов Государственной думы. 1993—2003 - Светлана Лолаева

Новый указ 1400[374] уже написан. Проголосуйте только в субботу. И такое начнется! Ну, скажите, кому нужен этот хаос, эта сумятица? А может, и гражданская война.

Эти люди способны на все. На любые провокации. Вы говорите, Ельцин стар. Да, может, он и суперстар. Но „семья-то большая“… И молодая!

Потом, вы же охотник Вы же знаете, что матерого, если тронул, лучше сразу добивать. Иначе — беда. Сразу — Дума не может. Не в ее это компетенции. Значит, не вы его, а он вас завалит.

Послушайте. Через год, а может, и раньше ЕБН[375] уйдет. Сейчас надо думать о том, как дальше жизнь выстраивать, кого вместо него ставить, чтобы все не переругались и не передрались. Вы же знаете, как у нас все политики и все олигархи друг друга любят. Сегодня надо разумных людей консолидировать, а не воду на „красную“ мельницу лить[376].

„Бета“ вам и раньше была другом. Мы вам помогали и в 1995-м, на думских выборах, и в 1996-м — на губернаторских. Тогда, правда, не совсем удачно вышло, ну, что ж без осечек не бывает. Мы готовы поддержать вас и в декабре 99-го. Финансовые вопросы, губернатора — берем на себя.

Вы меня правильно только поймите. Я вас не покупаю. Вы — государственно мыслящий человек. Такие люди, как вы, нам в Думе и нужны. Мы с вами сотрудничать в любом случае будем.

Но, честное слово, зачем вам лезть в эту чужую и глупую притом игру? Сегодня — среда. Голосование — в субботу. Поезжайте завтра или в пятницу домой, в округ — срочно. Хотите, мы вам какое-нибудь неотложное депутатское дело организуем. А оттуда отбейте телеграмму. Правительственную. „Горячо поддерживаю все пять пунктов обвинения. Прошу внести мою телеграмму в протокол и засчитать мой голос. Депутат N. М-ский округ № * К-ской области. 15 мая 1999 года“[377]. Ну как? Лады? Жду звонка. Звоните на мобильный или в офис в любое время дня и ночи».

«Они пригласили Горбачева, Хасбулатова, Руцкого, Грачева… Никто из них не придет. Что говорить? О чем? О развале Союза, разгоне Верховного Совета, Чечне — обо всем, что произошло за последние девять лет? А о чем должны рассказывать патриотические писатели, которых тоже позвали? Они-то, наверное, придут[378]. Ведь „поэт в России больше, чем поэт“. Зато юрист в России меньше, чем юрист. Это — или „голый министр“, или легкомысленный прокурор, или сын юриста[379]. Поэтому, с юридической точки зрения, их импичментная конструкция, конечно, критики не выдерживает». — Питер Блэйк, выйдя из Думы, медленно шел по Моховой по направлению к старому зданию МГУ.

«Правда, и в нашей стране бесконечных юристов, их реальных и потенциальных клиентов в конечном счете вопрос решила не юридическая казуистика, а политические расклады. Поэтому Клинтон и уцелел[380]. Но его в самый разгар скандала поддерживало более 60 процентов американцев. А у них картина прямо противоположная. — С этими мыслями Пит дошел до поворота на Большую Никитскую и остановился на переходе, раздумывая, заглянуть ли на журфак или идти вверх по Никитской к бульварам. — Согласно социологическим опросам[381], более 70 процентов считает, что Ельцин заслуживает импичмента. И вот она странность русской души: с кем ни поговори, никто не верит, что отставка президента возможна. Побеседую-ка еще с народом». — И американец решительно двинулся в сторону университета.

У памятника Ломоносову примостилась стайка ребят, которые курили и болтали о чем-то своем.

«Добрый день, коллеги, Питер Блэйк, корреспондент газеты „The New York Mail“, — по-американски вежливо представился Пит. Студенты уважительно присвистнули. — Меня интересует ваше отношение к импичменту президента Ельцина. Вы наверняка знаете, что завтра Государственная дума начинает…»

«Да знаем мы все, — перебил Пита долговязый парень в потертой джинсовой куртке. — Вообще, стыдно за президента, которому надо доказывать, что ему давно пора в отставку. С другой стороны, нет преемника, которого бы все признавали. А раз так, импичмент не имеет смысла. Поэтому вряд ли удастся. Да и деньги на новые выборы опять надо выпрашивать у вас, американцев, у МВФ. А вы же будете требовать продолжения нынешнего курса. А он нужен только ельцинскому окружению и криминальной элите»[382].

«Браток, — подключился к разговору совсем юный мальчишка с банкой пива в руках, — ситуация, понимаешь ли, следующая: массовая импотенция захлестнула страну. Кризис, одним словом. Верхи не могут, низы… тоже не могут. И это на фоне того, что все хочут. Срочно необходим препарат, поднимающий силу воли, и которого будет достаточно „одной таблэтки“». Говоривший смял руками банку и захохотал.

«Тебе уже достаточно, — сердито сказала девушка с пирсингом на хорошеньких пухлых губах. — Я поддерживаю Ельцина только за то, что он пока единственный сдерживает коммуняк. А Зюганов, смертельно боящийся власти и из-за этого еще сильнее ненавидящий Ельцина, будет еще хуже».

Другая девушка, с толстой светлой косой и большими правдивыми глазами, настоящая отличница по виду, заговорила, захлебываясь от волнения: «Никто в Европе или Америке среди бела дня не расстреливал собственный парламент и мирных безоружных людей, как это сделал Ельцин в 1993 году. Он никогда не заслуживал того, чтобы быть главой русского государства. Выборы 1996 года — это фальшивка. Нужен не импичмент, а открытие уголовного дела».

«Господа-товарищи, без язвенника и алкоголика, трехпалого и отравителя канализаций, разгонщика парламентов и истребителя национального богатства шептались бы вы сейчас на нарах в Сибири. Те, кто выжил бы. А не с этим агентом ЦРУ, ФБР или — чего у них там еще есть?» — После реплики парня, который был явно лет на пять старше остальных участников разговора, Пит поблагодарил всех за беседу и попрощался.

Дойдя до Тверского бульвара, он присел на скамейку почти в самом его начале, вытащил блокнот и бумаги, которые сегодня раздавали в Думе. Среди них были и письма людей, присланные в адрес Думы. Например, такое письмо от ветерана Великой Отечественной войны Геннадию Селезневу: «Проголосовать за импичмент — это значит спасти Россию, ее народы, приблизить всенародный праздник, чтобы вся Россия глубоко и свободно вздохнула. Проголосовать против импичмента — это значит продолжить уничтожение России, продолжить геноцид народа. Голосование должно быть только поименное для того, чтобы знать каждого депутата в лицо и как с ним обращаться. Уважаемые народные депутаты! Слово за вами!»

«Слово действительно за ними», — подумал Питер. Пока он листал бумаги, к нему подсела пара — обыкновенного вида мужчина лет сорока и женщина лет тридцати — тридцати пяти. Они спросили у Пита спички, и он, протянув зажигалку и подождав, пока соседи по скамейке раскурят свои сигареты, решил поинтересоваться и их мнением. На сей раз он представляться не стал, а спросил так, как люди обычно обсуждают горячие новости: «А как вы думаете, будет или не будет импичмент?» — безукоризненный русский и стандартная внешность не выдали в нем иностранца.

«Будет или не будет импичмент — в этом обывателю разобраться сложно, — рассудительно сказал мужчина. — Мало найдется народу, который настолько хорошо бы изучил Конституцию. Мне кажется, правильнее спросить не „пройдет или не пройдет“, а „нужно или не нужно“. На мой взгляд — нужно. Пусть будет в России прецедент, когда власти придется отвечать перед народом за результаты своей работы».

«А я с ужасом представляю себе, что начнется, если импичмент пройдет, — сказала женщина, нервно стряхивая пепел, — как коммунисты, не сдерживаемые ничем и никем, тихой сапой заключат союз с Югославией. Если бы не было Ельцина „у руля“, их предложения о военной поддержке братьев-славян уже бы осуществились. И тогда… Мне сразу вспоминаются мои детские страхи о возможной войне со Штатами.

Да и что Ельцина убирать? Что это изменит? В нашей стране любой человек, дорвавшись до власти, тут же начинает деградировать. Воздух такой, наверно…»

Собеседники Пита докурили и пошли дальше по бульвару в сторону Тверской. А Пит еще долго сидел на лавке, читая записи в своем блокноте и принюхиваясь к совершенно обычному майскому воздуху над Тверским бульваром.

Таня общалась с избирателями депутата Анатолия в его общественной приемной, расположенной в убогой комнатенке одного из столичных РЭУ. Помощник Анатоля по округу серьезно, а главное, совершенно некстати заболел, и отдуваться, как всегда, приходилось Татьяне. И вот вместо того чтобы присутствовать при историческом событии — начале слушаний по первому в истории России импичменту первого российского президента, она сидела за облезлым столом на неудобном стуле и слушала десятую по счету старушку.