«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен

«Страстная пятница, 23 марта. Полуденное наблюдение дало 80° северной широты. За четверо суток прошли на север такое же расстояние, какое проходили за три недели или даже больше при дрейфе на юг. Это уже утешительно.

Удивительно быстро светлеют ночи. Теперь даже самые яркие звезды видны на бледном небе лишь в полночь».

«Суббота, 24 марта. Канун Пасхи. Сегодня весенний свет проник наконец в нашу кают-компанию. Огромная перемена. Всю зиму палубный иллюминатор был, для защиты от холода, закидан снегом, и вдобавок вокруг него разместились собачьи будки. Теперь мы сбросили снег на лед, а стекла иллюминатора протерли и вообще привели в порядок».

«Понедельник, 26 марта. Солнце поднимается, заливая светом ледяную поверхность. Идет весна, но меня она не радует. Здесь все так же пустынно и холодно, как и прежде; зябнет душа.

Еще семь лет такой жизни или, скажем, только четыре… Что станется с моей душой за это время? А она?.. Я не смею думать о будущем. Что будет там, дома, если год за годом будут проходить и никто не вернется?

Нет, у меня просто болезненное состояние, я знаю. Но это бездеятельное, безжизненное однообразие давит и гнетет человека. Никакой борьбы, никакой возможности борьбы. Все так тихо и мертво, застыло, окоченело под ледяным покровом… Я чувствую, что душа у меня леденеет. Чего бы я ни дал за один день борьбы, за мгновение серьезной опасности!

Приходится выжидать. Надо еще посмотреть, каков будет дрейф. Если он примет неверное направление, я сожгу за собой все мосты, все силы положу на поход прямо по льду к северу. Тогда наступит время действия. Иного выхода не вижу. Это будет рискованный поход; дело пойдет, пожалуй, о жизни или смерти. Но разве у меня есть выбор? Недостойно мужчины поставить себе цель и отступить перед решительной битвой. Есть лишь один путь, и он называется – вперед… «Fram!»

«Вторник, 27 марта. Нас опять относит к югу; ветер северный. Наблюдение в полдень показало 80°4' северной широты. Но стоит ли так падать духом? Я слепо уперся в одну точку, думая без конца о том, чтобы пробиться в Атлантический океан через полюс. Но ведь главная наша задача – исследовать неизвестные полярные страны. Разве мы здесь не приносим пользы науке? Мы привезем с собой домой ценный запас наблюдений из этой страны, которая теперь совсем мало известна. Все остальное – вопрос тщеславия. «Люби не столько победу, сколько истину».

Смотрю на картину Ейлифа Петерсена «Сосновый бор» и сам переношусь в такой лес. Как он дивно прекрасен весной в своем полумраке и грустном безмолвии высоких стволов! Чувствую, как бесшумно и мягко уходит моя нога во влажный мох, слышу, как падают капли с ветвей, на которых тают последние снежные комья. Бегут весенние ручейки, пенятся и журчат в расщелинах и камнях, неся желто-бурую воду; пахнет мхом и хвоей, и над тобой покачиваются в голубом небе темные вершины сосен, шумят, изливая весеннему ветру свою вечную шумящую тоску. Под их сенью душа раскрывается без боязни, и лесная роса освежает ее. Ты, суровый сосновый лес, единственный поверенный моего детства; от тебя я научился понимать глубочайшие звуки природы, их дикость, их меланхолию!..

Ты дал тон всей моей жизни… Один в глубине леса, возле тлеющих угольев моего костра, на краю безмолвного мрачного лесного болота, под хмурым ночным небом. Как я бывал счастлив тогда, наслаждаясь великой гармонией природы!».

«Четверг, 29 марта. Удивительная перемена произошла здесь внизу – и потому лишь, что сюда проник дневной свет. Теперь, когда выйдешь к завтраку и видишь, как день струится сквозь стекло иллюминатора, чувствуешь, что действительно наступило утро.

Усердно работаем. Шьем паруса для шлюпок и саней. Надо приладить большие новые крылья к ветряному двигателю, чтобы он мог действовать при любой погоде. Ах, если бы мы могли дать и «Фраму» такие же крылья! Куем ножи, остроги для медведей, которыми нам, пожалуй, никогда не пользоваться, медвежьи капканы, в которые не попадется, пожалуй, ни один зверь, топоры и многие другие, не менее полезные вещи.

У нас действует большая фабрика деревянной обуви и заново основана гвоздильная фабрика. Единственные акционеры этого предприятия – Свердруп и кузнец Ларс, «Король Урагана», как мы его прозвали, потому что он всегда врывается, как ураган. Продукция отличная, и берут ее нарасхват, так как весь запас мелких обойных гвоздей давно иссяк, а пора самая горячая: подбиваем санные полозья нейзильбером[199].

Кроме того, у нас есть фабрика лыжных ремней, столярная и жестяная мастерские; последняя сразу занялась ремонтом ламп. Затем доктор – за неимением пациентов – открыл переплетную мастерскую, в которой сильно нуждается библиотека «Фрама»; книжное богатство ее, особенно некоторые ходовые книги, находящиеся в постоянном обращении, порядком поистрепаны.

У нас есть также кожевенная и парусная мастерские, фотоателье и многое другое. Самым обширным производством отличается, впрочем, фабрика «дневников»; в этой работе участвуют решительно все.

Короче говоря: нет такой вещи между небом и землей, которой бы у нас не могли изготовить, – за исключением попутного ветра. Все мастерские безусловно заслуживают лестной рекомендации: «Честное серьезное отношение к делу, солидная работа, сдача в срок – по мере готовности – и удобство».

В последнее время промышленная деятельность пополнилась новой отраслью, так как фирма «Нансен и Амунсен» основала фабрику нот. Картонные ноты для органа угрожающе пострадали от сырости и частого употребления, и по этой причине мы в течение всей зимы испытывали музыкальный голод. Вчера наконец мои старания вытравить ноты на цинковой пластинке увенчались успехом. Дело пошло великолепно, и теперь опять будем наслаждаться музыкой – и серьезной, и легкой; снова в нашем зале зазвучат бурные мелодии органа на радость и в поучение всем. Вальс способен вдохнуть новую жизнь во многих из обитателей «Фрама».

Я жалуюсь на иссушающее однообразие окружающей обстановки. Но в сущности я не прав. Все последние дни над снежными буграми сияет ослепительное солнце. Сегодня метель и ветер; «Фрам» окутан облаками взвихренной белой пыли. Скоро опять выглянет солнце, и необъятный ледяной простор засверкает, как прежде. А сколько раз совершенно неожиданно для себя я замирал на месте, очарованный редким великолепием вечерних красок. Ледяные хребты, покрытые глубокими сине-фиолетовыми тенями на фоне огненно-красного неба: это настоящая поэма красок столь дивной красоты, что навсегда и неизгладимо запечатлевается в памяти.

А эти белые ночи, полные грез, как много говорят они нам, северным жителям, как много нам напоминают. Я вижу раннее весеннее утро, когда входишь в лес, спеша на ток тетеревов при матовом блеске звезд, гаснущих на небе, и бледном серпе луны, повисшем над макушками деревьев. Краски рассвета здесь на севере вызывают в памяти весеннее утро на родине в лесу. Голубая дымка облаков над полоской зари кажется свежим утренним туманом над топкими болотами; темные низкие облака на темно-красном фоне походят на отдаленные горные кряжи.