Око времени - Артур Кларк

«Как это хорошо, – думал он, – что впервые после замешательства, в которое всех нас поверг Разрыв, нам есть чем заняться».

Усилия были направлены на достижение цели, имевшей неоценимую важность. А может быть, он просто по-настоящему открывал в себе свою македонскую кровь.

Он гадал, что сказал бы на это Кейси – Кейси, не слишком верующий христианин, родившийся в Айове в две тысячи четвертом году и теперь, во времени, лишенном дат, оказавшийся между войсками монголов и македонян.

– Хороший воин-христианин, – пробормотал Абдыкадыр, – всегда не дальше километра от рая. – И улыбнулся.

Коля пролежал в яме под монгольской юртой трое суток – ослепший, оглохший, страдающий от жуткой боли. И все же он остался жив. Он даже чувствовал ход времени по звуку ног, ступавших на доски. Шаги появлялись и утихали, как прилив и отлив.

Если бы монголы обыскали его, они бы нашли у него под жилетом пластиковый пакет с водой. Глотки воды из этого пакета и помогли ему так долго продержаться. Да, пакет с водой и еще одну очень важную вещь, из-за которой велась эта великая борьба. Но его не обыскали. И пока все складывалось в его пользу.

Он знал о монголах намного больше, чем могла выведать Сейбл, потому что вырос с памятью о них. С памятью длиной в восемь веков. И он слышал об обычае Чингисхана замуровывать иноземных князей под полом своей юрты. Поэтому Коля передал Кейси как можно больше сведений, понимая, что его обязательно поймают, а когда поймали, он позволил коварной Сейбл уговорить монголов даровать ему такую «милосердную» пытку. Он только хотел оказаться здесь, в темноте. Лежать здесь и хранить собранное им устройство всего в одном метре от Чингисхана.

На борту «Союза» не было гранат, хотя граната была бы идеальна. Но были неиспользованные взрывболты. Монголы ни за что не поняли бы, что он прихватил, вылезая из посадочной капсулы, даже если бы следили за ним во все глаза. Сейбл, конечно, поняла бы, но в своей наглости и самонадеянности она давно сбросила Колю со счетов, решила, что он – не помеха для осуществления ее амбициозных планов. Оставленный без внимания Коля без особого труда соорудил простейший выключатель-детонатор, после чего спрятал свое самодельное оружие.

Нужно было дождаться определенного времени и нанести удар. Вот почему надо было ждать и ждать, лежа в темноте и страдая от боли. Трое суток – он словно прожил эти трое суток после собственной смерти. Его тело продолжало функционировать, так что ему приходилось мочиться и даже испражняться. Организм словно бы решил, что его история должна иметь послесловие.

«Однако это походит на конвульсии свежего трупа, манекена, бессмысленные спазмы», – думал Коля.

Трое суток. Но русские – терпеливый народ. У них есть поговорка: «Только первые пятьсот лет трудно, а потом привыкаешь».

Занялся рассвет. Македоняне начали подниматься и ходить. Кто-то покашливал, кто-то протирал глаза, кто-то почесывался. Абдыкадыр сел. Серо-розовые краски зари были удивительно красивы. Солнечный свет, разбросанный по облакам цвета вулканического пепла, напоминал лепестки цветущей вишни, упавшие на пемзу.

Но после пробуждения Абдыкадыру досталось всего несколько минут покоя. Рассвет и закат – самые опасные моменты для солдата. В это время глаза пытаются привыкнуть к быстро меняющейся освещенности. И как раз в эти самые мгновения максимальной уязвимости монголы пошли в атаку.

Они приблизились к македонским позициям бесшумно. Но вот забили огромные наккара – обтянутые верблюжьей кожей огромные боевые барабаны, и монголы с дикими воплями бросились в атаку. От внезапного шума кровь стыла в жилах. Казалось, наваливается какая-то жуткая природная стихия – потоп или лавина.

Но в следующую минуту запели македонские трубы. Воины разбежались и заняли свои позиции. Прозвучали быстрые приказы:

– Построиться!

– Стоять по местам!

– Держать строй!

Македонская пехота, вставшая шеренгой по восемь человек в затылок, превратилась в стену из прочнейшей кожи и железа.

Александр, естественно, был готов к этой атаке. Ожидая нападения, он дал врагам подойти на максимально возможное расстояние. Теперь настала пора нажать на пружину ловушки.

Абдыкадыр занял свое место в строю – на три ряда позади передовой линии. По обе стороны от него стояли взволнованные томми. Переглянувшись с ними, Абдыкадыр заставил себя улыбнуться и поднял свой автомат Калашникова.

В оптический прицел он хорошо рассмотрел монгольского воина.

Впереди легкой монгольской кавалерии скакала тяжелая. Эти воины были в доспехах из полос кожи яков и в металлических шлемах с кожаными забралами, закрывающими шеи и уши. Каждый воин был вооружен двумя луками и тремя колчанами, полными стрел, копьем со зловещего вида крюком на конце, топориком и кривой саблей. Даже лошади были в доспехах: их бока прикрывали широкие кожаные попоны, а головы – металлические нашлепки. Во всей этой броне и с кучей вооружения монголы больше походили на бронированных насекомых, чем на людей.

Но все получилось не так, как они хотели. Пропела труба – и за парапетами вавилонских стен встали лучники, и в воздухе зашипели стрелы, они полетели над головой Абдыкадыра навстречу наступающим монголам. Стоило всаднику свалиться с лошади – и происходило замешательство, на некоторое время сдерживавшее атаку.

Потом – еще один залп из луков. На этот раз наконечники стрел были обмазаны смолой и подожжены. Лучники посылали эти стрелы в ямы, набитые пропитанной смолой соломой. Вскоре под ногами у монголов и их коней образовались озера огня и дыма. Линии кавалеристов огласились криками, лошади начали пятиться и упорно отказывались скакать вперед. Однако, хотя потери и ослабили наступление монголов, оно все равно продолжалось.

И снова тяжелая кавалерия обрушилась на македонян.

Они отступили по всему протяжению линии обороны. Мощь наступления монголов и неприкрытая ярость, с которой конники размахивали мечами и палицами, сделала отход македонян неизбежным.

Абдыкадыр, отделенный теперь расстоянием чуть больше метра от гущи боя, видел встающих на дыбы лошадей, видел плоские лица монголов, нависающие над сражающейся толпой, видел, как люди бьются и гибнут. Он чувствовал запах крови, пыли и пота испуганных лошадей, и ко всему этому примешивалась маслянистая вонь – это зловоние могло исходить только от самих монголов. На поле боя стало так тесно, люди и животные сбились так плотно, что посреди гомона толпы числом в десять тысяч было трудно не то что драться – даже поднять оружие. Со свистом рассекали воздух лезвия мечей, кровь и куски тел летали по воздуху в таком количестве, что это казалось невероятным. Мало-помалу крики ярости сменились воплями боли. Новый удар нанесла легкая монгольская кавалерия. Эти конники пробивались в прорехи, проделанные в обороне македонян тяжелой кавалерией и орудовали мечами и пиками.