Полис, логос, космос. Мир глазами эллина - Игорь Евгеньевич Суриков

Впоследствии Горго стала женой брата своего отца – Леонида, следующего спартанского царя, того самого, который героически погиб при Фермопилах. Она всегда оставалась одной из самых влиятельных женщин в Спарте. Как-то ее спросили: «Почему вы, спартанки, единственные из женщин командуете мужами?» – «Потому, что мы единственные и рожаем мужей», – ответила Горго. Этот эпизод передал Плутарх[253].

Совсем иначе было в Афинах. Чем демократичнее полис, тем сильнее в нем проявлялось «засилье мужчин». Участие афинянок в политической жизни, их сколько-нибудь равноправное положение было затруднено практически до полной невозможности не только и, может быть, даже не столько отсутствием у них гражданских прав, сколько консерватизмом общественного мнения. Любые попытки женщин как-то заявить о себе встречали самое решительное осуждение, в том числе, не приходится сомневаться, и со стороны других представительниц этого пола.

Даже великий Перикл, при всей широте его кругозора, в этом вопросе придерживался вполне традиционных, общепринятых взглядов. Вот его слова, приведенные историком Фукидидом: «Та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу»[254]. Кстати, по иронии судьбы, тогдашняя жена самого Перикла – Аспазия – ни в малейшей мере не удовлетворяла этому требованию. Ее имя было у всех на устах. Но Аспазия не была афинянкой…

А для афинских гражданок главным жизненным правилом должно было стать одно – жить как можно более незаметно. Впрочем, в своем подавляющем большинстве они воспринимали это как должное, довольствовались существующим положением вещей и не добивались большего.

* * *

В 392 г. до н. э. драматург Аристофан написал и поставил на театральной сцене комедию «Женщины в народном собрании». Напомним ее сюжет: в один прекрасный день женщины решают, что их мужья плохо управляют государством и что им самим необходимо взять власть в свои руки. Переодевшись мужчинами, подвязав искусственные бороды, они приходят в афинское народное собрание, составляют большинство при голосовании и выносят решение: «Бразды правленья предоставить женщинам»[255].

В чем, собственно, соль Аристофанова юмора? Выше уже говорилось о том, что для афинских комедий классической эпохи были характерны сказочно-фантастические сюжеты. Комедиографы изображали в своих пьесах то, чего не может быть. И в эту категорию абсолютно невозможного, наряду с полетом на небо на навозном жуке и с постройкой птичьего города, входит также переход власти к женщинам. Такое могло случиться только в воображении Аристофана; зрители, хохотавшие над его шутками, не могли допустить даже и возможности, чтобы в реальной жизни женщины получили хоть какую-то долю участия в управлении полисом.

Кстати, так называемые женские комедии Аристофана (помимо «Женщин в народном собрании» к ним относятся еще «Лисистрата» и «Женщины на празднике Фесмофорий») – это именно те литературные памятники, которые особенно хорошо и полно выражают гендерное мироощущение среднего афинянина классической эпохи (научный термин гендер означает пол как социальную и культурную категорию), пусть даже в рамках гротескной, шутовской картины мира, создаваемой в произведениях комического жанра V в. до н. э.

Как изображаются Аристофаном женщины? В однозначно непривлекательном виде, как существа лживые, похотливые, склонные к пьянству. Приведем опять же типичную цитату. В комедии «Женщины на празднике Фесмофорий» персонаж Мнесилох, переодевшись в женскую одежду и проникнув в компанию афинских гражданок, так характеризует «собственный» пол:

…Отдаемся мы,

Когда другого нет, погонщикам, рабам…

…Возбужденные излишеством ночным,

Принуждены чеснок жевать мы поутру,

Чтоб муж, вернувшись с караула к нам домой,

Не заподозрил нас ни в чем дурном.

…Женщина одна взяла красивый плащ,

Чтоб мужу показать при свете утреннем,

И, им укрыв, любовника спровадила.

Другая женщина родами десять дней

Все мучилась, нигде ребенка не купив,

А муж по городу все бегал и искал

Лекарство, чтоб жене ускорить роды им.

Ребенка принесла старуха им в горшке…

…Берем мы обруч для прически,

Вино из бочки тянем мы по этой трубке…

Мы сводням мясо раздаем во время Апатурий,

Потом на кошку говорим…

Сказать ли вам, как топором жена убила мужа?

Другая зельем извела, ума его лишила.

В Ахарнах женщина одна под ванной… отца зарыла.

А ты с рабынею своей ребенком поменялась:

Взяла ты сына у нее, а ей дала девчонку[256].

Перед нами, таким образом, набор расхожих, даже банальных обвинений. Но как реагируют на них сами аристофановские женщины (ведь все происходит в их присутствии)? Они не пытаются отрицать, опровергать слова Мнесилоха как возводимую на них напраслину. Они возмущены только его откровенностью:

Говорит такие вещи

Так открыто, так бесстыдно!

Этой дерзости не ждали

Мы в своем кругу никак[257].

При этом Аристофана никак нельзя назвать каким-то мрачным женоненавистником. Совсем наоборот: как ни парадоксально, в целом женщины в его произведениях выступают в более благоприятном свете, чем у многих других античных авторов. Такие героини Аристофановых комедий, как Лисистрата или Праксагора, относятся к числу самых симпатичных женских образов во всей древнегреческой литературе. Но при этом комедиограф, чтобы найти успех у зрителей, должен был своими пьесами отвечать их ожиданиям, представлять перед ними то, что они предполагали увидеть и услышать, то есть те же аксиомы гендерного опыта общины. А аксиомы эти вполне однозначны:

Сознаться надо, по натуре женщины бесстыдны,

И нет зловреднее созданий, кроме тех же женщин[258].

Эта фраза вложена в уста женского хора! Правда, позже в комедии женщины пробуют оправдаться от клеветнических обвинений, но их оправдания звучат не слишком убедительно:

Все и каждый чернят, унижают наш пол,

все о нас говорят много злого.

Ведь повсюду твердят, что мы сеем кругом

только зло в человеческом роде,

Что исходит от нас и вражда, и война, и восстанья,

и распри, и горе.

Допускаем: мы – зло, мы действительно зло,

но зачем бы тогда вам жениться?

Для чего запрещать выйти нам со двора

или просто стоять у окошка?

Для чего бы стеречь так старательно вам ваших жен,

это зло, эту язву?

…У мужей мы таскаем, но скромно:

Много-много мешочек муки украдем,

да и то возмещаем немедля.

Из числа же мужчин очень крупных хапуг

Указать мы могли бы немало[259].

В отношении к