Украденная роза - Патриция Филлипс

Генри едва не свалился – нечаянно задремал прямо в седле. Черт, до чего же он устал. Они ехали почти целую ночь, чтобы соединиться с основными силами ланкастерцев. По его сведениям, войско Маргариты движется к югу, сметая все на своем пути миль эдак на тридцать. Такова отплата дикарям-шотландцам – хотя бы этими погромами…

Давно бы пора наткнуться на походные фуры и солдат. Наверное, Генри слишком круто взял на запад. Им ведь пришлось сделать огромный крюк – у Честера началось половодье. Проклиная себя, Генри понял, что они заплутали.

Кто-то впереди зычно крикнул, что видит войско. Генри поднял вверх руку, останавливая солдат. Сзади, на расстоянии нескольких миль, остановилась на привал главная часть его армии, под началом де Джира и Аэртона.

Встреченное войско было внушительным, шли воины, как положено, несли знамена, однако из-за ветра шелковые полотнища завернулись вокруг древков, и Генри не мог разобрать, что за герб на них вышит… Дерзнув предположить, что армия йоркистов никак не может в данный момент разгуливать по уэльским границам, он приказал своим людям пойти навстречу, велев им на всякий случай выставить перед собою белый флаг: повстречавшиеся им солдаты так и ощетинились пиками да мечами.

К счастью, войско и впрямь оказалось союзным, под командованием графа Пембрука и графа Уилтшира. Генри пристроил свои отряды к союзникам, тоже измученным поисками главных сил.

Многие из тех, кого Генри нанял в Йоркшире, давно поразбежались, не присоединившись, однако, к войску противника. Оно и понятно: солдат заждались домашние. Кроме того, многие до сих пор руководствовались старинным феодальным законом – служить лорду сорок дней в году. Если учесть, сколько месяцев прошло и до, и после Уэйкфилдского сражения, они отслужили на много лет вперед. Генри не винил солдат. Лорды, и те уходили домой, уводя с собою целые отряды, он и сам не раз ловил себя на желании сделать то же самое.

Разведчики скоро обнаружили армию, только другую… графа Марчского, старшего сынка покойного Йорка, теперь он хотел завоевать престол. Он засел в Герефордшире, горя неистовым желанием перехватить противников и напасть на них со стороны Уэльса. В войске Пембрука были не только валлийцы, но и бретонцы, и французы, и ирландцы. Молодому Эдуарду это было прекрасно известно. Если всем им позволить соединиться с армией Маргариты, надежды на победу ему не остается никакой. После оглушительного разгрома на Уэйкфилдском поле встреча со столь грозным врагом будет означать конец.

Итак, чуть в сторону к югу, у самого Уигмора, их поджидают йоркисты. Весть о грядущем сражении Генри воспринял с философским спокойствием. Они уже почти год в походах, а битва была всего одна, в Уэйкфилде. Следовало ожидать, что Эдуард что-то предпримет, тем более теперь, когда он жаждет отомстить за отца и брата.

Раньше Генри всегда готов был помериться силами с врагом, но после того, как он встретил Розамунду… Кто бы мог подумать, что он способен так влюбиться, до умопомрачения. Он и не предполагал, что способен испытывать чувство такой силы… и к кому? К собственной жене, даже не к любовнице. К жене, хотя каждая пытается перетянуть его на свою сторону. Получила ли Розамунда его отчаянное письмо, которое он написал в одну из ночей, в минуту лютой по ней тоски, когда сердце его изнывало от боли, а тело от желания. Свежих девчонок вокруг сколько угодно. Раньше он, не колеблясь, насладился бы любой. Но теперь он не мог не думать о том, что его неверность причинит Розамунде страдание, и эти мысли понуждали его презреть постыдные порывы. Услышав как-то песенку о потерянной любви, которую распевал сладкоголосый менестрель, он был тронут до слез. Ох и подивился он своей чувствительности, подумав, что, пожалуй, не пережил бы, если бы Розамунда ушла от него.

Может, он просто стареет? Оттого его больше не тянет и на поле боя. Того и гляди, станет таким же мнительным, как сэр Исмей, которому перед каждым сражением мерещится скорая гибель… Он нахмурился, признаваясь себе, что молодая удаль и уверенность в том, что его никогда не настигнет вражеская стрела или меч, куда-то подевались. Генри дьявольски испугался, не узнавая самого себя.

Поплотнее запахнувшись, он отправился по чавкающему под ногами болотцу в палатку сэра Исмея. Откуда-то из глубины бивака доносилось пение валлийцев, кто-то у них там играл на арфе.

– Милости прошу, мой мальчик. Выпей со мной вместе, – пригласил старый любитель пиров. Он сидел, опустив ногу в таз с горячей водой, пытаясь припарками утишить боль, которая разыгралась из-за промозглого холода. – Как ты думаешь, неужто эти недоумки затеют драку в такую непогоду? Неужто они не могли дождаться тепла?

– В самом деле. – Генри расхохотался, усаживаясь на койку. Но втайне у него защемило сердце: он вдруг заметил, как резко постарел его тесть. Глубокие морщины бороздили обветренное лицо, увядшие губы были горько поджаты, их почти не было видно. Лишь черные глаза загорались огнем, когда он говорил, – только они еще оставались молодыми. Год напролет сэра Исмея мучил ревматизм, а зима, проведенная в палатке, усугубила его страдания.

– Проклятая старость, – проворчал сэр Исмей, нетерпеливым жестом приказывая ординарцу налить в кружки подогретого эля.

Эль был хорош: крепкий и горячий. Генри жадно отхлебнул, предвкушая, как по животу разольется сейчас живительное тепло, как потом оно согреет каждую жилочку.

Пение валлийцев стало громче. Сэр Исмей брезгливо скривил рот.

– О чем воют эти иноземцы? Да еще так тоскливо?

– Кто их разберет… Оплакивают родной дом или потерянную любовь.

Сэр Исмей насмешливо фыркнул:

– Любовь – вещь полезная, лучший способ разогреть молодецкую кровь и достойная цель, во имя которой любой влюбленный олух готов биться насмерть.

Какое-то время они обсуждали предстоящую битву и состояние армии, ни тот, ни другой и словом не обмолвились о том, что завтрашний бой может оказаться в их жизни последним. Однако Генри явственно видел: эта мысль непрестанно гложет его тестя – слишком уж сосредоточенно было его лицо, слишком тяжко поникла седая голова.

– Да сохранит тебя завтра Господь, Генри, – нарочито грубоватым голосом сказал сэр Исмей и с усилием поднялся, чтобы проводить зятя. – Держись поближе ко мне – если удастся.

Генри крепко пожал ему руку, и они обменялись долгим взглядом, разом посмурнев.

– Обещаю, отец.

Сэр Исмей был тронут таким обращением.

– Спасибо, сынок. – Он вдруг крепко обнял Генри, клюнув его в щеку жесткими губами.

– Спокойной ночи. – Генри смущенно закашлялся и вышел в холодную туманную ночь. Белые клочья клубились между палаток, тянулись вдоль дороги. Кругом гнилые, промозглые болота – вот где им на этот раз пришлось разбить лагерь…