Любовь-нелюбовь - Анхела Бесерра

И так прошло еще много дней, каждый из которых был отмечен маленькой радостью и большой печалью. Все смешалось в тишине этих странных гор, где у Фьяммы не было никого и ничего, кроме таинственным образом появлявшихся записок.

Однажды в полнолуние налетел сильнейший порыв ветра. Казалось, он был послан из Гармендии-дель-Вьенто. Огромная спираль вырвалась из облака и устремилась прямиком к Фьямме, которая только что получила очередную записку: "ПОЗВОЛЬ СВОЕЙ КОЖЕ ЧУВСТВОВАТЬ". И вдруг Фьямма начала двигаться в ритме ветра, который, казалось, приглашал ее потанцевать, выпевая вместе с листьями зеленую древесную мелодию. И под эту зеленую мелодию босые ноги Фьяммы танцевали голубой танец. Ее длинная тень, отбрасываемая на скалы, в ритме ночного листопада то приближалась к луне, словно целуя ее, то снова отдалялась. Фьямма не заметила, как разделась. Обнаженная, она кружилась и кружилась как сумасшедшая, открыв свое тело ласкам щедрого ветра. Она танцевала и танцевала, пока первый солнечный луч, словно ножом, не разрезал темный бархат ночи. И тогда ветер успокоился и уснул, усталый.

Через несколько дней она нашла у входа в огромную каменную пещеру голубую розу с изумительным запахом. Рядом лежала записка: "ПОЗВОЛЬ НОСУ ЧУВСТВОВАТЬ ЗАПАХИ". Фьямма поднесла цветок к лицу, вдыхая запах, но роза у нее на глазах увяла. Наполнив душу чудесным ароматом, Фьямма решила провести возле этой скалы несколько ночей, и спала прямо на земле, чувствуя кожей ее дыхание.

И однажды утром, после долгого поста и молчания, после того, как аромат голубой розы окончательно очистил ее душу, Фьямма преобразилась: все бури улеглись, все радости и печали утихомирились, и наступил полный покой. Она проснулась с желанием медитировать. Подчинившись внутреннему голосу, который она теперь слышала отчетливо, Фьямма встала над водопадом. Раньше она не осмеливалась подходить так близко, потому что боялась высоты. Сейчас же стояла у самого края, не закрывая глаз. Пришло время победить древние страхи. Не мигая, чуть дыша, сознавая, что в любой момент может сорваться, она простояла не шевельнувшись с восхода солнца до того момента, как на небо выплыла луна. Потом, словно со стороны, увидела, как падает в бездну, но не испытала при этом ни малейшего страха. Она видела себя плывущей в пустом пространстве и чувствовала, что это ей невыразимо приятно. В таком состоянии Фьямму и застала та самая женщина в красном, которую несколькими неделями раньше они с Давидом видели у входа в один из храмов Каджурахо.

Пришло время понять, что такое Тантра.

Голосом, похожим на свист ветра, женщина позвала ее по имени. Фьямма пришла в себя. После многих дней одиночества это был первый ее контакт с людьми. Почему-то женщина напомнила ей Апассионату, рыжую голубку, крылатую почтальоншу. Теплая волна прилила к сердцу Фьяммы. Она снова почувствовала острую потребность в матери и подруге. Чувства ее были, как ей казалось, обнажены. Она знала, что им, как и ей самой, нужно окрепнуть, ведь предстоял долгий путь.

Загадочная женщина с седыми волосами, которая сказала, что имя ее — Либертад , наблюдала за Фьяммой все время, что та жила в монастыре. Это она забрала кувшин с водой, она оставляла записки, положила розу возле пещеры, вызвала ветер. Она была прекрасно осведомлена обо всех страданиях и сомнениях Фьяммы в эти дни — двадцать лет назад она сама прошла через подобные испытания, разве что более жестокие.

Женщина в красном рассказала Фьямме, как оказалась в этих местах. Она покинула свою страну, пережив множество неудач. Бросила семью, работу, друзей и любимого человека. Она приехала сюда в поисках истины, которая успокоила бы ее душу. И была уверена, что, когда уедет из своей страны, все ее проблемы кончатся. Но проблемы остались при ней: переехали вместе с ней из одной страны в другую. Она хотела, чтобы изменилось все вокруг нее, хотела оказаться в благоприятной среде. Но не понимала, что измениться должна прежде всего она сама. Фьямма очень внимательно слушала Либертад. Раньше она воспринимала бы ее как одну из своих пациенток и тут же поставила бы диагноз, руководствуясь какой-нибудь из своих толстых книг по психопатологии. Но сейчас она понимала эту женщину, и ей казалось, что, слушая ее, она слышит свой собственный голос, рассказывающий о ее, Фьяммы, собственной жизни... Сейчас она слушала душой... А Либертад рассказывала о том, как ночь за ночью мучилась, вспоминая свое прошлое, на том же месте, где теперь разговаривала с Фьяммой, и что когда освободилась от всех сомнений и мыслей, то поняла великую истину: ее сознание было заблокировано страхом. Это открытие помогло ей понять и многое другое. Именно страх заставляет живые существа действовать или бездействовать. Тот самый страх, который она отказывалась признавать. Это не боязнь кого-то или чего-то, это присущий каждому человеку глубокий внутренний страх, без которого невозможна и сама жизнь, хотя многие люди себе в этом страхе не сознаются.

Сама того не подозревая, Фьямма была во власти множества страхов — тех, что еще в детстве внушили ей в семье, тех, что позднее, в школе, ей внушили учителя. Позднее к ним прибавились религиозные страхи — когда ей начали рассказывать о грехах и наказаниях, о распятии. В юности к этому добавилась безответная любовь, а еще позднее — профессиональные страхи. Из-за всех этих страхов она и потеряла сорок лет жизни.

Фьямма слушала и сравнивала жизнь женщины в красном со своей жизнью. На минуту ей показалось, что Либертад читает ее мысли — настолько их мысли совпадали.

Они говорили об атавистическом страхе, который наследует большинство смертных и который особенно силен в мире западных ценностей, в котором обе они выросли. Страхе, который так живуч, потому что многократно воспроизведен во множестве жизней...

Они говорили о страхе смерти. О страхе не быть оцененным по достоинству. О страхе не принадлежать. О боязни признать ошибку. О страхе перед болью. О страхе перед радостью. О боязни сказать правду. О страхе перед самой правдой. О боязни исправиться. О страхе перед неизведанным. О страхе быть никем не замеченным. Говорили о СТРАХЕ, который мешал жить и чувствовать.

Сейчас Фьямма понимала, почему многие люди скорее убьют в себе чувства, чем попытаются что-то в жизни изменить. Не видеть, не слышать и не понимать легче, чем пробудить эти чувства, заставить их жить полной жизнью. Махнуть на все рукой легче, чем начать новую жизнь, в которой можно жить, наслаждаясь самим собой, исповедуя здоровый эгоизм, который помогает быть в гармонии с самим собой и с окружающими...

Фьямма вспомнила мать и сестер и подумала о том, насколько они были несчастны. Она подумала обо всех людях, которые рождались, росли, размножались и умирали, уверенные в том, что жили, что искренно любили, а на самом деле и не знавших, что такое жизнь. Они делали то же, что и другие, трудились в учреждениях, вступали в общества, и везде им были рады, а сами они пребывали "в счастливом рабстве" у чужих мнений, и хорошо им или плохо, решали другие — "если меня любят, я счастлив, не любят — несчастлив...", — и свою свободу они отдавали тем, кто и сам не свободен.