Семь минут - Ирвин Уоллес

— Леди и джентльмены, члены жюри! Представляя наши доказательства, мы покажем, что эта книга наносит серьезный вред среднему представителю нашего общества. Нас вполне устроит, если цензуру будет осуществлять именно этот средний человек, а не специалист, ученый или интеллектуал. Судья штата Нью-Йорк, который признал «Тропик Рака» Генри Миллера непристойной книгой, объяснил, что, если «произведение литературы не стимулирует похоть и нечистоплотные помыслы у маленькой группы интеллектуалов, это еще не значит, что она не является непристойной. Критерием непристойности должно служить мнение среднего члена общества». Нет, средний…

Барретт был сыт всем этим по горло. Вступительная речь прокурора наносила серьезный ущерб защите. Он привстал и поднял руку.

— Я должен заявить протест, ваша честь. Мистер Дункан не только старается доказать обвинение, но и вступает в полемику со свидетелями защиты до их выступления в суде. Представитель народа выступает скорее с заключительной, а не вступительной речью.

— Протест принят! — отозвался Апшо и многозначительно сообщил прокурору: — Мистер Дункан, вы вышли за рамки вступительной речи не однажды, а несколько раз. Вы представили доказательства, обрисовали спорные вопросы и тем самым нарушили процедуру ведения суда. Я очень настоятельно предостерегаю вас от использования фактов, которые должны входить в вашу заключительную речь.

На лице Дункана вновь появилось виноватое выражение, на этот раз не напускное.

— Извиняюсь, ваша честь. Надеюсь, вы простите мой энтузиазм. Я просто очень хотел как можно более подробно объяснить закон.

— Мистер Дункан, — вовсе не умиротворенным голосом заявил Натаниэл Апшо, — вы не пытались объяснить закон, а старались представить доказательства обвинения. Я этого не позволю. Продолжайте, пожалуйста.

На мгновение Дункан занервничал, но сделал заметное усилие и взял себя в руки. Он вновь повернулся к присяжным заседателям.

— Леди и джентльмены, мы постараемся доказать, что у среднего представителя нашего общества «Семь минут» вызывают только похотливые мысли. Мы намереваемся ясно показать, что ответчик, Бен Фремонт, распространял эту книгу, отлично понимая, что большая часть читателей купит ее не из-за ее литературных достоинств, а из-за того, что это крутая порнография, написанная с единственной целью — коммерческой. Мы постараемся доказать, что автор и не собирался вкладывать в свое произведение общественную ценность и социально значимую информацию. Если мне будет позволено, я хочу привести замечание судьи апелляционного суда, Леонарда П. Мура, на процессе против «Любовника леди Чаттерлей». «Что касается похотливого интереса, едва ли может найтись настолько наивный человек, который поверил бы, что громадный спрос на эту книгу возник только в результате желания американских читателей познакомиться с профессиональными проблемами лесничего».

На лицах присяжных промелькнули улыбки. Дункан заметил их и благодарно улыбнулся. Он пригладил волосы и помассировал затылок.

Барретт собирался заявить, что это не имеет отношения к рассматриваемому делу, но промолчал, понимая, что прокурор успел развеселить присяжных и еще одним запоздалым протестом защита может только вызвать у них отрицательное отношение к себе.

Барретт заставил себя промолчать.

— Как представитель народа, — продолжал Дункан, — я намерен отдать все свои силы, чтобы доказать, что «Семь минут» были написаны Дж Дж Джадвеем не для того, чтобы объяснить американскому читателю, как молодая женщина может пролежать семь минут в постели без ночной сорочки и при этом не простудиться… Я намерен показать, что едва ли автор хотел изобрести новые способ лечения бессонницы. Нет, я считаю, что не это было главной целью Джадвея.

Несколько присяжных громко рассмеялись, но Дункан на этот раз не обратил на них внимания. Улыбка слетела с его лица, и сейчас он был совершенно серьезен.

— Народ считает, что эта книга была написана, издана, продается и покупается по одной причине: она вызывает постыдный интерес к обнаженному телу, сексу и выделениям. Именно это, леди и джентльмены, мы собираемся доказать здесь. Большое спасибо.

Элмо Дункан отошел от скамьи присяжных и на какое-то мгновение встретился взглядом с Барреттом. Майку показалось, что уголки губ прокурора едва заметно поползли вверх, будто он жалел защиту. Потом Дункан направился в дальний угол зала, к своему столу.

— Мистер Барретт…

Майк поднял голову и понял, что судья Апшо обращается к нему:

— Вы готовы произнести свою вступительную речь или желаете сделать это в другое время?

— Я хотел бы выступить сейчас, — ответил Барретт, вставая.

— Начинайте.

Бросив беглый взгляд на Эйба Зелкина и Бена Фремонта, Майк Барретт отодвинул стул и встал перед присяжными заседателями. Он заметил, что несколько присяжных оценивающе смотрят на него, и без труда догадался, о чем они сейчас думают. Под впечатлением вступительной речи Дункана, даже не вступительной, а скорее обвинительной, они считали, что все, что должно быть сказано, уже сказано, и удивленно спрашивали себя, что нового может сообщить им этот незнакомец?

Барретт успокоил себя тем, что так бывает всегда, когда кто-то выступает первым, а кто-то — вторым. Второму приходится догонять первого. Его задача вдвое сложнее, особенно если первый оратор выступил удачно. Он уже промыл мозги слушателям, переманил их на свою сторону, и второго оратора они будут слушать вполуха. А ему придется постараться расшевелить их, сражаться и потеть, чтобы пробудить интерес к себе. Ему необходимо опять прополаскивать им мозги, рисовать перед ними новые картины в надежде, что присяжные воспримут их.

Рассеянно погладив рукой лацкан пиджака, Майк Барретт напомнил себе, что есть единственный способ сразу завладеть их вниманием — испугать их, ошеломить, но при этом не рассердить. Это было нелегко, потому что споры между защитой и обвинением начнутся только во время допроса и перекрестного допроса свидетелей. Он не мог сейчас встряхнуть присяжных, опровергая то, что прокурор и свидетели обвинения еще не вдолбили им в головы. Он не мог спорить с Дунканом сейчас, чтобы убедить присяжных в их ошибке. Он мог только дать им понять, что у медали есть и вторая сторона. Конечно, такая тактика менее действенна, чем спор, и, следовательно, ему будет труднее разрушить стереотипы, уже сложившиеся в головах присяжных после вступительной речи обвинения.

Вот они, двенадцать человек, ждущих его выступления. Толстые, худые, открытые и замкнутые, мясистые и костлявые лица выражают не дружелюбие, а лишь рутинную вежливость да легкое любопытство: ну-ка, на что способна защита?

Ладно. Итак, вступительная речь. Никаких споров.

— Леди и джентльмены, — начал Майк Барретт, — рядом со мной сидит мой коллега, мистер Абрахам Зелкин, вместе с которым мы представляем защиту в этом сложном деле о цензуре. Поскольку окружной прокурор Дункан очень подробно рассказал, что говорится в Уголовном кодексе Калифорнии о непристойности, и привел юридические определения слов «непристойный» и «похотливый», я не вижу смысла повторять то, что он уже сказал. Однако когда мы начинаем разбираться, как он относится к ответчику, мистеру Фремонту, или автору книги, мистеру Джадвею, или, в конце концов, к самой книге «Семь минут», перед нами возникает проблема. Мистер Дункан ясно дал понять, что ищет в этом деле только правду. Я верю ему и не сомневаюсь, что вы тоже. Со своей стороны, я тоже могу пообещать, что мы с моим коллегой заинтересованы только в установлении истины. Я хочу надеяться, что и мистер Дункан, и вы поверите мне. Итак, обе стороны стремятся к истине и уверены, что нашли ее, но, как это ни странно звучит, они нашли разные истины. Этих истин две, хотя нам с вами всю жизнь втолковывали, что истина может быть только одна. Вы должны оценить две эти истины, но не выбирать подлинную, потому что обе они реальны и подлинны, а должны решить, которая из истин уместнее в деле, связанном с обвинением мистера Фремонта в продаже книги Дж Дж Джадвея «Семь минут». Я отлично понимаю всю сложность стоящей перед вами задачи. Самый американский из американских философов и писателей, Ральф Уолдо Эмерсон, еще в начале прошлого века предупреждал, что правда — очень эфемерная и мудреная вещь, настолько изменчивая, что ее так же трудно поймать, как луч света. Позвольте же мне попытаться поймать этот луч и немного осветить единственную и конечную истину в рассматриваемом деле. Вы знакомы с определением «непристойности», которое содержится в Уголовном кодексе штата. Вы уже слышали заявление мистера Дункана о том, что его обвинение и его истина полностью основываются на этом определении. Сейчас же позвольте мне изложить истину, которую отстаивает защита. В ходе этого процесса защита будет стремиться доказать, что слова «непристойность» и «секс» не являются синонимами.