Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон. - Ефим Друц

Сваты медленно и торжественно выходили из дома и вдруг застыли как вкопанные, словно черта внезапно увидели. К ним подходил Леший с друзьями.

— Что это вы, ромалэ, притихли? Слышал: свадьбу играть собираетесь. В гости приехал. Или прогоните?

Прогнать со свадьбы никто не мог. Гость — дело святое. Сваты хмуро пожали плечами, но у всех заныло в груди: быть беде, когда такой ворон прилетел.

— Так уж примите гостя, — с усмешкой сказал Леший и пошел прогуляться.

Деревня стояла на берегу реки. Деревья уже почти оттаяли, но снег еще сохранил белизну. Голубое небо широко раскинулось над замерзшей рекой, воздух, пропахший весной, дурманил голову. Леший ни о чем не думал, понимая: то, что должно случиться, произойдет само собой.

Ближе к вечеру табор собрался в доме невесты. Женщины нарядились в новые юбки, блузы, дорогие украшения на них сверкали, мужчины красовались в ярких рубашках, на руках поблескивали золотые перстни. Рада была одета в простое белое платье, даже необычное в столь пестрой толпе, но оно символизировало чистоту невесты, обязательную для цыганской свадьбы. Жених, молодой цыган, был гордым и счастливым. Он ходил вокруг невесты, никого не подпуская к ней. Родители сидели отдельно, образуя две солидные пары, к которым обращались все взгляды. Наконец они поднялись, чтобы вручить молодым хлеб-соль и благословить их старинной иконой. Все выслушали напутствие, захлопали, потом молодые поцеловались, а матери заплакали. Поднялась пхури и сказала несколько слов приветствия, закончив свою речь выкриком: «Бахталы!» Все подхватили возглас. Под веселые и уже немного размякшие от застолья крики перешли в дом жениха, где и началось настоящее веселье. Большой дом конечно же не смог вместить всех желающих, и часть цыган поместилась в палатке, раскинутой рядом. Лешего с его друзьями хотели посадить в палатку, но они прошли в дом. В комнате стояло несколько столов, на которых было такое количество снеди и выпивки, что казалось, и за неделю невозможно с этим управиться. Глаза загорелись, голоса зазвенели, цыгане с шумом переговаривались, появились гитары. То пели хором, то возникали одинокие голоса. Рада с женихом сидели во главе стола, по обе стороны от них — родители. Только баро и пхури были все время настороже, прекрасно понимая, зачем явился Леший на свадьбу. Невеста пела:

Я зашла в зеленый сад,Сорвала я там цветок,Приколола к голове,Чтоб понравиться тебе.Юбки нет, рубашки нет.Не купил отец их мне.Только замуж вышла я —Муж купил все для меня.

— Ишь, — неожиданно раздался голос Лешего, — невеста наша знает, чего хочет.

Все сделали вид, что не заметили этого выпада, только баро нахмурил брови.

Начались пляски. Пьяные голоса, подпевая в такт, перебивали друг друга. Именно этой минуты и ждал Леший. Он поднялся и, взяв в руки стакан, воскликнул:

— Пью за здоровье молодых, особенно невесты!

Рада по обычаю поклонилась ему.

— Пусть молодая будет счастлива, — продолжал Леший, — и помнит меня всегда!..

— Что ты хочешь сказать? — встал отец жениха.

— Я? Да ничего. Я только желаю ей счастья.

— Беда идет, — прошептала пхури.

— Странно ты счастья желаешь: не поймешь, издеваешься ты или радуешься чему-то?

— Радуюсь, морэ, радуюсь, что цыгануха нашла свое счастье, ведь она была сначала со мной, а потом уже с мужем…

Рада побелела как мел. В ее расширенных глазах стоял ужас, она не в силах была подняться, не могла произнести ни слова. Все повскакивали с мест. Жених смял в руках тонкий стакан и зажимал израненную руку.

— Ты врешь, подлец! — крикнул отец невесты.

Все зашумели, но к Лешему не подходили, потому что его спутники стояли плотной толпой, обнажив ножи.

— Я не вру, — спокойно сказал Леший. — Когда я в последний раз был в таборе прошлым летом, мы встречались с ней на опушке.

— Ты врешь, Леший, — рассвирепел жених, — зачем тебе это нужно?

Но его оттащили. Закон требовал выяснить причину. Старики посовещались.

— Хорошо, — сказал один из них, — как ты докажешь свою правоту?

— А что ее доказывать, нехорошо на свадьбе такое говорить, но вы сами знаете, ромалэ, что если цыганка порочна, то свадьбы ей не устраивают. Поэтому я скажу вам: у Рады родинка под левой грудью.

Леший видел однажды, как Рада, раздевшись донага, купалась в реке.

Над цыганами, остолбеневшими от слов Лешего, повисло тяжелое молчание.

— Что ж, в таком случае на родителей невесты мы должны надеть хомут и с позором прогнать от себя, ведь это они не уберегли Раду, — сказал кто-то из стариков. — Но во всем виноват ты, Леший, если и было что-то, это ты сбил цыганку с пути. А теперь пришел к нам, чтобы ее опозорить. А если не было ничего, то Дэвла и цыгане покарают тебя.

Баро встал и подошел к Лешему.

— Ничего не было, — твердо сказал он, глядя Лешему в глаза.

Леший выдержал этот взгляд.

— Я не понимаю, — медленно проговорил он, — зачем жениха обманывать? Цыгануха она хорошая, ничего не могу сказать, но от правды вы, ромалэ, бежите, а ей замуж хочется. Вот и вышло недоразумение.

— Ромалэ! — Баро повернулся лицом к цыганам. — Все, что говорит Леший, — это ложь! Вы знаете этого человека. Он уже не одну душу сгубил. Что ему еще одна жизнь, что ему чей-то позор? У него свои цели, свои желания, ради них он пойдет на любое преступление. Двадцать с лишним лет этот человек живет в нашем таборе — это целая жизнь, и сколько горя он принес нам?! Он погубил свою жену Розу, которая ему душу отдала, он убил Марию, из-за него погибла Риста. Он сеет смуту среди молодых цыган, он разрушает табор, он делает все, чтобы мы исчезли с лица земли. Он жесток и злобен, он нарушает наши законы, презирает веру и ненавидит людей, он берет их к себе только для грязных целей, а потом выбрасывает, как тряпку. Он убивает все хорошее и доброе в человеке и выращивает посевы зла. Он оскорбляет невинных и беззащитных и приспосабливается к сильным, и все это ради одного — захватить власть в таборе. Она нужна ему, чтобы с помощью своих подручных, вот этих подонков, отбросив вековые традиции и обычаи наши, пользоваться нашими жизнями и нашими деньгами. Не ответственность за табор и безопасность братьев своих хочет взвалить он на свои плечи, а пользоваться неограниченной властью над вами, чтобы ни за что не отвечать. Вы хотите надеть хомут на родителей Рады, следуя навету Лешего. Почему вы не верите честному имени невесты, а верите тому, кто всегда вас предавал? Не потому ли, что вы стали отступать от наших обычаев? Вы стали смотреть на человека не с добром и доверием, а с подозрением и ненавистью. Как будто все люди ваши враги. Конечно, в человеке видеть проще зло, чем добро. Видеть зло с самого начала, тогда не придется сожалеть о том, что в чем-то ошибся, но если этот человек действительно идет к вам с добром, что тогда? А впрочем, какое вам дело до невиновных? Вы в первую очередь бережете свой покой и думаете только о себе. Еще раз спрашиваю вас: почему вы, ромалэ, верите этому обманывавшему вас человеку и не верите тем, кто вас не может обмануть?..

Старики согласно закивали головами, словно одобряя слова баро. В этот момент Рада, как будто отрешившись от дурного сна, закричала во весь голос:

— Он врет, врет! Проверьте меня, чявалэ! Никогда я не была с ним и не могла быть. Честной замуж иду.

— Конечно он врет, чяери, — мрачно сказал баро, — ему шум нужен.

— Мы пойдем в палатку, — крикнул жених, — и узнаем правду!

Он схватил Раду за руку и потащил ее за собой. Леший понял, что, если сейчас он не воспользуется моментом, все пропало. Он кинулся к баро:

— Как смеешь ты обвинять меня в низких помыслах и злых делах? Ты приписываешь их мне, потому что боишься, что рано или поздно, но тебе придется расстаться с властью.

Их окружили. Женщины закричали разом.

— Будь ты проклят! — крикнула с яростью пхури. — Сколько горя ты принес нам!

— Будь проклят! Будь проклят! — прокатилось по цыганам.

Нож, выхваченный Лешим, несколько охладил пыл наступавших на него цыган, но четверо против табора — этого было мало. Соратники Лешего, огрызаясь по сторонам, медленно отходили к дверям. У них был только один выход — бежать. Вывалившись на крыльцо, они на мгновение остались наедине с красным морозным закатом, который так часто вспыхивает в начале весны, чтобы отгореть морозом и уступить место теплу. Но за ними на крыльцо повалил весь табор: кто-то вооружился колом, кто-то уже успел выхватить нож.

— Эх, — закричал Скрипач, — пропадаем ни за что! Вот он, твой рай, Леший, уже не за горами.

Они оборонялись, встав в круг, но колья доставали вернее, чем бесполезные здесь ножи. Первым упал молодой цыган, и его тут же добили с большой яростью, потому что он был таборным и воспринимался как предатель. Кровь окрасила снег, и чем темнее становилось, тем ярче и зловеще выделялось это страшное пятно.