Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - Франц фон Папен

В начале августа я устроил себе на несколько дней передышку. Президент должен был прибыть в Берлин из Нейдека 10-го, и нам следовало тогда же обсудить с ним необходимые изменения в составе кабинета. Несмотря на все принятые предосторожности, политическая напряженность в стране не подавала признаков ослабления, поэтому, с целью недопущения новых уличных беспорядков, 9 августа был введен в действие еще один чрезвычайный декрет, в соответствии с которым крайние случаи проявления насилия могли караться смертной казнью.

Несмотря на прошедшие выборы, атмосфера в политических кругах не прояснилась. Левые настаивали на моей отставке, партия центра добивалась расширения состава правительства путем включения в него нацистов, но без Гитлера, в то время как правые требовали назначить его канцлером. Я провел несколько бесед с ведущими политиками, но согласия мы практически не достигли. Празднование Дня конституции вызвало в стране очень мало энтузиазма. Принципы Веймара служили более для того, чтобы разделять людей различных убеждений, а не сближать и воодушевлять их, и наша формальная церемония в здании Рейхстага была замечена в основном благодаря речи министра внутренних дел Гайля, в которой он обнародовал разработанные нами планы реформы избирательного законодательства.

Утром 12 августа меня посетили Рем, начальник штаба нацистских «коричневых рубашек», и граф Хельдорф, их берлинский руководитель.

В то время Рем был, после Геринга, ближайшим союзником Гитлера и самым влиятельным человеком в нацистской партии, в первую очередь потому, что его поддерживала ее сильнейшая и наиболее радикальная фракция – «коричневые рубашки». Это был человек могучего телосложения, с крупным красным лицом, испещренным дуэльными метками, и изуродованным носом, кончик которого был когда-то отстрелен. Он необычайно походил на бульдога и являл разительный контраст с Хельдорфом, человеком весьма аристократической внешности. Хельдорфа я знал многие годы, и беседа велась почти исключительно между нами двоими.

«Могу ли я поинтересоваться, герр фон Папен, какие предложения вы намереваетесь сделать Гитлеру при личной встрече?» Я ответил в том смысле, что не склонен обсуждать этот вопрос с третьими лицами и предпочитаю иметь дело с Гитлером напрямую. Рем остался недоволен моей уклончивостью и вмешался в разговор, решительно потребовав назначения Гитлера канцлером. «Партия не примет никакого другого решения», – добавил он.

Наша встреча не внесла ясности в ситуацию, и в тот же день Гитлер сам заехал ко мне в сопровождении Фрика, государственного чиновника, занимавшего в партии высокое положение до ее прихода к власти. Я скоро понял, что имею дело с человеком, сильно отличающимся от того, с которым я встретился двумя месяцами раньше. Исчезли его скромность и уступчивость, и я оказался лицом к лицу с требовательным политиком, который только что добился громкого успеха на выборах. «Президент, – сказал я ему, – не готов в настоящее время предложить вам пост канцлера, так как считает, что пока недостаточно хорошо знаком с вами».

Я стал убеждать его в необходимости войти в коалиционное правительство, чтобы доказать, что он сам и его партия готовы принять на себя свою долю ответственности за управление страной. Я объяснил ему, что нацисты до последнего времени всегда находились только в оппозиции, а их программа содержит много неприемлемых положений. С другой стороны, предлагаемые ими социальные реформы носят позитивный характер, и нет причин, которые могли бы помешать нам достичь соглашения по вопросам экономической политики. В связи с этим президент считает, что долг Гитлера состоит в том, чтобы на какое-то время поставить динамичные силы своего движения в поддержку существующего правительства, поскольку ситуация требует от всех германских патриотов преданности общему делу.

В публичных выступлениях я часто останавливался на необходимости сохранения президентского кабинета, так что мое предложение едва ли могло оказаться для Гитлера неожиданностью. Я попросил его не думать, что я не желаю освободить для него пост канцлера и потому хочу лишить его партию причитающейся ей доли ответственности в делах государственного управления. Я не испытывал особого стремления сохранить за собой эту должность, но тем не менее предложил ему на время войти в правительство в качестве вице-канцлера, а некоторым из его наиболее доверенных коллег стать министрами. Я был готов дать ему слово, что, если наше сотрудничество в кабинете окажется успешным, я подам в отставку, чтобы дать ему возможность самому стать канцлером, как только президент познакомится с ним достаточно близко.

Я постарался вести себя насколько возможно искренне и прямолинейно и, несомненно, дал Гитлеру пищу для размышлений. Но он все же постарался убедить меня в том, насколько неприемлемо будет для него, лидера такого крупного движения, играть вторую скрипку в оркестре. Его движение ожидает увидеть его во главе всего дела, и, хотя он и не сомневается в искренности моего предложения, оно все же таково, что он не может его принять. Тогда я применил другой подход и предложил, чтобы он оставался вне правительства в качестве лидера национал-социалистического движения и позволил бы занять пост вице-канцлера одному из своих коллег. Это по-прежнему давало бы президенту время убедиться, что движение, ради общего блага, готово с ним сотрудничать. Гитлер не захотел ничего слышать и о такой идее. Мы говорили с ним час за часом, временами изрядно раздражаясь. Я испробовал все мыслимые доводы, чтобы убедить его в том, что в данный момент не существовало другого реального способа предоставить ему долю ответственности в делах государства. Я сказал ему, что он не должен оставлять свою партию в оппозиции. Если он так поступит, то напряженность их политической кампании неминуемо начнет слабеть. В его же собственных интересах ему надо действовать незамедлительно.

Все мои усилия пропали втуне, и я смирился с непредсказуемыми последствиями своего неумения добиться с ним взаимопонимания. Когда Гитлер поинтересовался, может ли он считать наши официальные переговоры законченными, тем самым восстанавливая полную свободу оппозиционной деятельности своего движения, я ответил, что этот вопрос может быть окончательно решен только после переговоров его самого с президентом. Со своей стороны, я извещу Гинденбурга о том, что наши переговоры не привели ни к каким положительным результатам и что окончательное решение должно принадлежать президенту.

Я немедленно поехал к Гинденбургу, чтобы лично перед ним отчитаться. Он полностью одобрил занятую мной позицию и определенно сказал, что не намерен назначать канцлером такого человека, как Гитлер. Президент собирался предпринять попытку воззвать к патриотизму Гитлера, когда тот нанесет ему визит, и попросить его сотрудничать с правительством, не занимая непременно в нем руководящего положения. Шлейхер был еще более бескомпромиссен. Он был уверен, что вопрос о нашем отказе от власти не может даже рассматриваться, и считал, что если Гитлер откажется от сотрудничества с нами, то его движение должно потерять часть своего влияния в стране.