Тунеядцы Нового Моста - Густав Эмар

Жанна откинулась на спинку кресла и, закрыв лицо руками, горько зарыдала. Не меньше ее огорченная и встревоженная герцогиня старалась утешить ее.

— О, моя бедная Жанна! — вскричала она, лаская ее. — Да что же это граф… Да ведь это чистое безумие!.. Да он не любит тебя, значит?

— Любит, Мари, но по-своему, так, как любят эгоисты — для себя одного. О Боже мой! — воскликнула она почти со злостью. — Да из чего же созданы мужчины, которых ставят выше нас, что они не умеют отличить истинной любви от лживой?

— Милая Жанна, — произнесла иронично, почти цинично улыбнувшись, герцогиня, — вся вина честных женщин в том, что они слишком откровенно показывают мужьям свою любовь. Надо мучить их, как мучают продажные женщины, тогда они будут у ног своих жен. Им досадно, зачем мы целомудренны; им хотелось бы убить в нас стыдливость, и, так как это не удается, они идут вымаливать грубых наслаждений у разных презренных женщин. С тобой, моя добрая Жанна, случилось то же, что случается с тысячами других честных женщин.

— О, Мари! Как это можно!

— Да, да, милочка. Что делать? Правду тяжело слышать. Покорись, бедное дитя, или гордо подними голову и, опираясь на свою любовь, на свое звание матери и честной женщины, заставь себя бороться тем же оружием, с помощью которого у тебя отняли мужа.

Жанна дю Люк подняла голову, несколько минуте каким-то странным выражением смотрела на подругу и отрывисто, точно не договаривая слова, сказала, стиснув зубы:

— Я это тоже поняла и уже начала делать, как ты говоришь.

— И хорошо, моя Жанна! Тогда тебе все удастся. Поверь, честные женщины, когда захотят, сумеют так кокетничать и так действовать на самолюбие мужчин, как не сумеет ни одна, самая красивая, самая неглупая из продажных женщин.

— Ты ведь поможешь мне, Мари?

— Клянусь, Жанна! Теперь и я тебе скажу, что и я тоже начала действовать.

— Как так?

— После узнаешь. Сначала условимся хорошенько; мы ведь образуем с тобой наступательный и оборонительный союз, да, моя милочка?

— Да, дорогая Мари!

— Ну, бедный граф дю Люк теперь погиб безвозвратно! Против него две женщины!

— Я хочу, чтобы он за несколько часов вытерпел все, что заставил меня вытерпеть в течение этих двух месяцев.

— Рассмотрим дело, Жанна. Поступок твоего мужа до того ненатурален, что тут непременно должна быть замешана женщина. Какая это женщина? Подозреваешь ты кого-нибудь?

Жанна отвечала, что нет, и рассказала только сцену в «Клинке шпаги», где граф дал пощечину и дрался на дуэли за то, что ее назвали при нем любовницей барона де Серака, и убил того, кто это сказал.

— Ну, этот человек, очевидно, был подкуплен, чтобы оклеветать тебя. Но кто его подкупил? Ведь он, вероятно, не знал, что барон де Серак и герцог де Роган — одно лицо. Принимала ты кого-нибудь в отсутствие мужа?

— Никого.

— Наказывала ты прислуге не рассказывать о присутствии в твоем доме постороннего человека?

— Незачем было. Да и люди у нас все надежные, горячие протестанты; никогда я не замечала, чтобы они рассказывали на стороне о том, что делается в замке.

Герцогиня задумалась.

— Трудно будет разыскать, но мы разыщем того или ту, кого нам надо, а пожалуй, и обоих вместе.

— Я не понимаю тебя, Мари.

— А между тем это так ясно: никто не знал о присутствии барона де Серака в замке, кроме тех, кто в нем жил. Оскорбивший твоего мужа в ресторане был, как казалось, дворянин. На женщину даром не возводят клевету и так же нарочно не оскорбляют совершенно незнакомого человека. Следовательно, этому господину было заплачено. Люди твои не имели возможности сговориться с ним; да им это было и невыгодно: разрыв между тобой и графом разорял их. Ты одна жила с мужем в Мовере? Не жил с вами кто-нибудь из его приятелей или из твоих подруг?

— О да! С нами жила одна моя подруга.

— А!

— Но ты ее знаешь; это Диана де Сент-Ирем, бедная девушка, сирота, знатного семейства; она вместе с нами воспитывалась. Ей некуда было деваться после нашего выхода из монастыря, и я, выйдя замуж, взяла ее к себе. С тех пор мы не расставались; она всегда казалась такой привязанной, а главное, преданной. Да ты наверняка ее помнишь?

— Диану де Сент-Ирем — высокую брюнетку с надменным лицом и резкой манерой говорить?

— Ну, да!

— Помню, помню! Куда же она девалась после твоего разрыва с мужем?

— Она в Париже, кажется.

— Да разве ты точно не знаешь?

— Нет; представь себе, на другой день после этого ее брат…

— А! Так у нее есть брат? Отлично! Как его зовут?

— Граф Жак де Сент-Ирем.

— Слыхала. Он пользуется весьма печальной репутацией… Это человек очень двусмысленного поведения. Так что же ты о нем заговорила?

— Не знаю, он потребовал, чтоб Диана вернулась жить к нему.

— Скажите, пожалуйста! Дурного примера от тебя, верно, побоялся. Ах, милая Жанна, какое ты прелестное, наивное дитя!

— Да что такое?

— Parbleu! Красивая, конечно, эта девушка?

— Да, очень красива.

— Час от часу не легче. И ты воображаешь, что эта красавица без гроша в кармане, облагодетельствованная тобой, обязанная тебе жизнью в богатстве и почете, не твой смертельный враг?

Графиня серьезно задумалась.

— Как странно, милая Мари! Я то же самое слышала и еще от одного человека. У меня явилось подозрение, и мне захотелось разъяснить его; но что я ни делала, ничего не могла открыть.

— Будь спокойна, Жанна, вдвоем мы все узнаем. Если ты увидишься с этой девушкой, будь с ней совершенно по-прежнему.

— Хорошо, Мари; если она осмелится прийти ко мне, я не покажу ей вида.

— Как славно! — вскричала, смеясь, герцогиня. — Герцогу де Рогану точно какой-нибудь домовой подсказал, что надо делать.

— А что такое?

— Да, видишь ли, тебе пришлось подождать меня сегодня в гостиной потому, что у меня был де Лектур, приехавший с порученьем от него. Он просит позволить представить мне графа дю Люка де Мовера и узнать, как он относится к моему мужу, так как герцог заметил последний раз в разговоре с графом, что в его словах и манере есть что-то натянутое, принужденное; мужа это сильно беспокоит. А? Как ты это находишь, милая Жанна?

— Просто необыкновенно.

— Это прелестно, тем более что муж дает мне карт-бланш в этом случае.

— Что же ты сделаешь, сумасшедшая?

— Неужели ты сомневаешься, Жанна? — сказала с комично серьезной миной герцогиня. — Конечно, я пожертвую собой ради своей партии и своей подруги. Недаром де Люинь называет меня настоящим генералом протестантов, а мужа — моим адъютантом. Мы дадим битву, милая Жанна!

— Да, — отвечала, расхохотавшись, графиня. Они смеясь бросились друг другу в объятия.