Каисса - Виталий Алексеевич Чижков

– Мы как из Хабаровска сюда перебрались, оказалось, что востребовано мое предназначение здесь.

– А зачем Обители юристы? – спросил Платон.

– Ну как – зачем… Школы местные должны быть аккредитованы. Больницы должны иметь государственную лицензию. Вся фермерская продукция – по СанПиНу. Живем мы в лесу – это значит, пожарные проверки пройди. Мы же не захолустная коммуна. Не амиши какие-нибудь, которые женятся на сестрах. Не реднеки американские. Все цивилизованно здесь. Так что трудиться приходится в два раза больше, чем за стенами Обители трудился.

Платону вспомнилась байка про юношу, который всю университетскую жизнь сидел на стуле с гвоздем и страдал от этого. А когда пошел работать, то вбил такой же гвоздь в рабочее кресло…

В воздухе разнесся колокольный звон. Варфоломей блаженно улыбнулся и подошел к краю крыльца. Как будто смотрел куда-то вдаль, хотя на деле пялился в кирпичную стену соседей.

– По ком звонят? – спросил шепотом Платон у Алексея.

– Не знаю, тут целый язык колокольного звона у них. Наверное, что сейчас десять вечера.

– А ты говорил, тут сексуальных девиаций нет. Вон – многоженство процветает! – продолжил Платон гневным шипением. – А еще смотри, какой тощий, – наверняка голодают тут!

– Нет, у меня глисты просто, – ответил Варфоломей.

Платон покраснел от стыда. И с отвращением поставил чашку на стол.

– Да. Тут все не то, чем кажется, – добавил Панин, улыбнувшись.

Повисло неловкое молчание. Ветер принес облачко теплоты с едва заметной ноткой порохового аромата.

– Варфоломей, а какова вероятность, что ваша тревога сейчас связана с тем фактом, что Обитель в данный момент штурмуют силы правопорядка? – спросил Платон.

Панин погрузился в задумчивость. Он стоял, подняв голову, и причмокивал, будто пытался попробовать на вкус свою тревожность, которая внешне никак не проявлялась.

– Точно нет, – наконец ответил Варфоломей. – Такое уже было не раз и не два. Никто из них нам ничего не сделает. Нас, юристов, тут сорок человек проживает. И мы трудимся денно и нощно, чтобы не пропустить ни одного хвостика, который бы привел к задержанию.

Колокола затрезвонили по всей Обители. Варфоломей фыркнул.

– Ловко же они! – сказал он, давясь от смеха.

Платон и Алексей смотрели на мужчину недоумевающе.

– Это благовест звонари запустили, – пояснил он. – Они так делают при штурмах. С издевкой. Потому что все штурмы – это мера устрашения от государства, не более. А веселый звон символизирует нашу уверенность в собственной правоте. Вам не понять.

Варфоломей вернулся в кресло и налил еще зверобоя.

– Если кого-то арестуют, то я лично докажу, что это недемократично, нелиберально, непрофессионально, негуманно, незаконно… И еще много всяких «не» придумаем. И ни одно из них не будет желанным новостным заголовком для Партии. Они же так трясутся над своим авторитетом! А у общин есть голос в этой жизни. И он такой же громкий, как и колокола.

Вид у Варфоломея был победный, сияющий.

– А если кого-то из глав арестуют? – спросил Леша.

– Вы поймите: Обители – это такой причал в бурной реке мирского. Он стоит спокойно. Но под ним плещется глубоко религиозная ипостась. Если покусятся на наших старейшин, то разбудят лихо. Арестованный тотчас станет героем. Великомучеником. Борцом. Почти святым. Какие последствия это будет иметь? Кому это нужно?

– Неужели все прямо впрягутся за кого-то из местных властей? Община же разнородная вся. Какое дело кому-то до священников другой паствы?

– Обитель имеет религиозный контекст. Но основное у нас – обмениваться знаниями и отстаивать каждого, дружить, несмотря на различия. Только так мы сможем протянуть. Вам не понять – за стенами Обители вопрос выживания не стоит так остро, как здесь.

Колокольный перезвон вдруг трансформировался. Зазвучали отдельные мощные удары с большой задержкой. Варфоломей выронил чашку из рук и, ринувшись к перилам веранды, застыл, будто борзая, взявшая след. Открылась дверь дома, и из него выглянули встревоженные лица двух симпатичных женщин.

– Набат! – воскликнул Варфоломей.

– Вы будете удивлены, но полиция сегодня пришла за товарищем Пистолетовым! – торжествующе сказал Платон. В этот момент ему так хотелось, чтобы этот блаженный чудак умылся собственной высокомерностью.

– Владыка! – зашептала одна из женщин. Из глаз ее покатились слезы, и она скрыла лицо, прижавшись к плечу второй женщины.

– Сегодня это неуместно: Васька-санитарка сейчас мимо шла – говорит, какая-то чокнутая медсестра не далее часа назад порезала Владыку в госпитале. И сбежала. Ее ищут по всей Обители. Ей не поздоровится. А Пистолетова оперируют. И набат говорит о…

– Он что, умер? – воскликнул Леша.

– Пока нет. Это не траурный звон. Скорее всего, Лев Иванович при смерти, – сказал Варфоломей. И крикнул женщинам: – Жены! Собирайтесь – мы идем на площадь. Отстоим отца Леву!

– А медсестра одна сбежала? – Платону пришла в голову догадка, что где-то тут кроется нить, которая приведет к Карпову.

– Нет, – ответил Варфоломей. – С ней был какой-то мирянин. А сейчас вот не к добру набат звонит. Не так много событий у нас здесь. Но это событие – важное. Идете с нами, братцы?

– Мы попозже подойдем, – сказал Девонский. – Не нужно сейчас идти туда, где много полиции и взволнованных обительских. Будут не-при-ят-но-сти.

– И Карпов ваш – бандит! Стоило тряхнуть этот поселок хотя бы из-за него! – не унимался Девонский, пока они закоулками подбирались к госпиталю – месту, где последний раз видели Матвея и девушку, которая ехала с ними в автозаке. Не оставалось сомнений, что виновниками переполоха были именно они.

– Матвей – мой лучший друг! И нет на свете человека спокойнее, чем он, – возразил Леша. И насупился. – И не забывайте – это вы подрядились за деньги помочь его найти.

– Старик сказал, что последний раз их видели в госпитале.

– Старик? Варф – мой одноклассник! Ему двадцать девять.

Платон на секунду остановился и недоверчиво посмотрел на фотографа.

– Мир тесен, да? – ухмыльнулся Леша.

– Если Пистолетов выбыл, то как мы найдем Карпова?

– Не знаю. Надо подумать. Если тут не успели вынуть чип, то полиция Матвея уже арестовала и мы зря теряем время. Но обительские хитрые – наверняка уже отрезали руку ему, и он где-то прячется с этой девушкой. Непонятно…

Они вышли на площадь. Точнее, к месту, которое местные именовали площадью – на деле это была гравийная площадка десяти метров в диаметре между несколькими домами. У одного из домов, отличающегося от остальных клонов лишь надписью «Госпиталь» над деревянной дверью, собралась толпа людей. Они были одеты или в белое, как Варфоломей, или в церковные рясы. Женщины стенали. Мужчины молились. Дети жались то к тем, то к другим в присущем только им умиротворенном любопытстве.

Открылась дверь. Оттуда