Марк Бернес в воспоминаниях современников - Коллектив авторов Биографии и мемуары

Марк ушел.

И утром вся песня, полностью записанная, была уже у него. Это было странное совпадение. Все, о чем говорилось в прекрасных стихах Евгения Винокурова «Сережка с Малой Бронной», было у меня в жизни.

Фронт начался для меня с Вислы, откуда я с боями в составе сто сорок шестой стрелковой дивизии дошел до Берлина; моя мать долго ждала старшего брата, пропавшего без вести в первые дни войны, и жили мы на Бронной — правда, Большой, да и имена другие, но самая суть та же…

Потом я познакомился и с поэтом, серьезным и талантливым Женей Винокуровым, тоже бывшим фронтовиком.

Позже я встречался с Марком Наумовичем Бернесом и по работе в кино (фильм «Ночной патруль», к которому писал музыку), и в концертах, и у него дома, и у меня.

Помню нашу совместную поездку в Эстонию. Много было и других таких же встреч, где мы говорили, шутили. Однажды я увидел его в тот важный момент его жизни, когда начинался роман с его будущей женой. Я был у него дома на Садовой. Он был такой счастливый! С горящими глазами, он казался похож на восторженного влюбленного юношу, на «молодого Вертера»[25]. Я восхищался этим его состоянием.

Я счастлив своей дружбой с Бернесом. Он был человек не только высокого ума, но и необыкновенно остроумный. Мне кажется, ему было приятно мое общество — нам вместе было легко и все «понятно» с полуслова. Иные же заостряли свое внимание лишь на его нетерпимости, интолерантности (впрочем, часто вполне оправданной), только ее и замечая. В то же время можно было заметить в нем и совсем другое. Так, к примеру, подарив мне в 1960 году свою фотографию, он сделал на ней надпись: «Моему другу Андрею Эшпаю с нежностью и уважением». Мне кажется, написать такие слова — «с нежностью» — он смог потому, что нашел во мне какие-то черты, какие я заметил и в нем самом.

В последнее время мы виделись реже, но, встречаясь, говорили с ним так, будто только что расстались, хотя виделись до этого, может быть, полгода назад.

Я любил Марка Бернеса за его чуткость, за его талант, тонкую музыкальность, подлинный артистизм, за его непримиримость к фальши, за природный юмор. А потом трудно объяснить, почему вам нравится человек, а почему нет.

Только большой мастер, настоящий художник может в пике своего творчества прийти к простоте. Простота — это высшая печать умения и таланта. Самое трудное — достичь этих вершин, достичь такой простоты. Чем художник ближе к истине, к правде, тем крупнее его талант. Таким и был Бернес.

Я считаю его очень крупным актером, подлинным во всем. Взыскательным и глубоким. Ему было в высшей степени присуще чувство меры. Недаром Тургеневым подмечено: «Талант — это подробности». Мысль теряет в качестве, если появятся длинноты, и она же теряет в качестве, если не будет этих подробностей. Так в любом произведении — как в искусстве слова, так и в музыке. Когда вы слушаете, как Бернес поет «Темную ночь», понимаете, что там важен каждый оттенок. На мой взгляд, «Темная ночь» — это лучшая военная песня.

Марк Бернес потому был так горячо любим в народе, что мог выразить живущий от рождения в каждом человеке его «гений»: то, к чему этот человек стремится, о чем он мечтает.

«Два бойца» — это великая картина и великая роль. И Бернес в образе героя этой картины многое объединил. Когда он играет в «Двух бойцах» одессита, в его манере говорить нет настоящего одесского произношения, этого «грассирования». Бернес передал эту манеру с большим тактом и деликатностью. Представьте себе, что перед нами был бы настоящий одессит: роль пропала бы. А Бернес создал здесь собирательный образ.

По этому поводу можно вспомнить, как Петр I сказал однажды, обращаясь к войскам: «Какой ни на есть веры или народа ты суть — христианскую любовь между собой иметь». Бернес был таким же явлением русской культуры, как художник Левитан, пианист Рихтер{104}. Все они вместе — это великая русская культура, которая впитала в себя многие другие культуры. В образе, созданном Бернесом, нет назидательности и резонерства. Это — факт искусства.

Мне кажется, он мог бы предстать в самых разных ролях, которые требовали глубины и точной обрисовки характера. Ведь какие полярные образы он мог создать: молодой солдат в «Двух бойцах» и — Огонек в «Ночном патруле».

Главных ролей у него было немного. В этом отношении его можно сравнить с Ф. Г. Раневской, у которой об этом обстоятельстве замечательно написано в ее дневниках.

Я считаю, что он и она — это один масштаб артистической высоты, артистического дара.

Его судьба все-таки была счастливой, потому что он мог спеть — без малейшей тени пошлости, добравшись до самой сути, и в этом исполнении его и была высшая простота. И он в роли человека, выполняющего поручение автора — его «музыкальное поручение», всегда был очень точен.

О фольклорной основе создаваемых авторами песен — этот вопрос тоже имеет отношение к Бернесу: можно ли что-то менять там, где каждое лишнее слово, каждая лишняя нота убраны, можно ли исправлять шедевр? Это с одной стороны. А с другой стороны: почему я на своем родном языке не могу говорить своими словами? Эта проблема относится ко всякому искусству вообще, поэтому Бернес, давая собственную трактовку песне, передал то, что лежит на сердце у каждого. И в то же время — это принадлежит ему, его таланту.

Марк Бернес — певец своего времени, выразивший эпоху ярко и страстно, он — талантливый, глубоко современный и поныне художник.

АНДЖЕЙ МАРКОВСКИЙ

Впервые в Варшаве{105}

Марк Бернес, превосходный актер и певец, впервые приехал на гастроли в Польшу{106}. Его концерты были горячо приняты публикой и критикой, причем не просто из любезности или вежливости.

Следует выразить сожаление и одновременно удивление, что лишь после стольких лет мы смогли познакомиться с искусством этого певца. Будем, однако, надеяться, что он еще не раз будет гостем нашей страны.

В повседневной жизни Марк Бернес столь же прост и непосредствен, как на эстраде или в кино. Ему присуще характерное для выдающихся актеров умение сразу же завоевывать внимание слушателей, подчинять их незаметно, как будто даже подсознательно, неотразимому обаянию своей индивидуальности. При всем этом он великолепный собеседник. Он говорит живо, сочно, подчеркивая слова широким жестом. Взрывается неожиданно и внезапно затихает. Своим темпераментом он напоминает тех необузданных героев рассказов Бабеля, о которых Эренбург писал, что «в них есть многое от бурного разлива весенних вод». Иногда он слегка касается рукой сердца: — Столько лет не давало о себе знать, — говорит он, словно желая оправдать свое утомление. — Пришлось мне отказаться от концертов…