Наизнанку. Московский роман - Георгий Громов

– Не лопни, дружище!

Кабан вскрикнул в заключительный подход и аккуратно положил штангу.

– Здорово, Мих! Давно тебя не видел.

– Не пыхти, как паровоз, ты че, по полной, что ли?

– Почти, ручонки решил побить, я, короче, читал на днях статью, не помню в каком журнале. Статеечка была про паренька – «испашку» из Мадрида, интервью у него брали. Он говорит, что для танцора главное – это живот и руки.

– А морда?

– Это природное.

– Руки тоже сложно.

– Это генетика.

– Слушай, Кабанище, а ты, я слышал, раньше свой бизнес вел?

– До какого-то момента вел и скоро буду снова вести, вот только немного разбогатею тут, если бы здоровье моего батю не подкосило, вы бы меня не знали.

– Кабан, ты правильный парень, знать тебя приятно.

– Да, Кабан, ты просто чудо. А танцуешь так, что просто свет туши, – юморно похвалил вошедший Майкл. – Ты бы лучше рассказал, как 45 см сделать?

– На члене, что ли? Уже не сможешь.

– Не, ну серьезно?

Я улыбался, Майкл был всерьез озабочен вопросом.

– Укольчики, детка, укольчики.

– И все, что ли? Только это?

– Ну-ка руку сделай.

Майкл гордо снял свитер и напряг то, что у него было.

– Ну, у тебя где-то 39.

– Было сорок, мерил недавно.

Собственно говоря, Кабан и получил свой ник по праву – самый здоровый из всех танцоров, но он всегда говорил, что не пользовался химией, глядя на него в это сложно поверить, и никто не верил, хотя, кто знает, он же из бизнес-среды, а там все бывает, даже правда. Так или иначе, на него равнялись, и бабы по нему сохли, болтать он умел.

К дискуссии подключились еще несколько подошедших, все обсуждали, как на Верховном собрании, проблему хорошей накачки.

– Да зачем тебе это надо-то, на фига тебе большие объемы, все равно девки не за это любят, им бы проблемки и душу излить, да и достаточно.

– Красноречиво говоришь, ты-то уже поднабрал за полгода, а когда пришел в клуб, сам плакался, что худой.

– Не льсти, это со всеми происходит, на то и стрип.

Теперь уже фактически вся смена спорила. Я наблюдал, не влезал в разговор, молча переодевался, все равно все приходят к химии рано или поздно. Это часть работы и все это понимают, но базарят.

– Да ты сам, когда сидел-то последний раз на «химозе»? У тебя мышцы набухшие всегда, это, хочешь сказать, бесконечный пампинг без качки, да? У тебя там гликогена хоть отбавляй, поэтому они такие распухшие.

– Мелкий, кончай меня грузить. Сам недавно проходил чистку крови на капельнице, а то от прыщей даже регулярный секс с клерасилом на десерт не помогал, че, не так, что ли?

– Парни, что за перепалка, вы о чем вообще? Все мы тут сидим на химии, особенно я, мне хватило шести лет этого «удобрения» дианабола – корм для свиней в США, а сейчас в свои 29 я… лечился от простатита, лаве уходит море, что мы, не знаем этих проблем, все равно приходим к тому же.

Тут влез Мокрый:

– Ты слыхал, на днях чувак из соседнего клуба, я не помню, как его, такой, рельефный?

– Ленский, что ли?

– Да нет, Ленский хуже, не такой рельефный, у него только пиджак фартовый.

– А, я понял, про кого ты говоришь, это Бади, да?

– Точно, он, Бади. В общем, он пережрал чего-то и всю ночь на выезде был с девками из «Богов», кокс нюхали, «напитками» запивали. Утром от них поехал и в машине, прикинь, в тачке у него мышцы все свело и в судороги кинуло, как эпилептика, чуть копыта не отбросил, сейчас лежит в больнице, сказали, сахар упал донельзя.

– Я тоже слышал эту байку.

– Если бы это была байка!

– Когда на коксе сидишь, бухать нельзя, а то перегруз будет.

В гримерку незаметно для всех зашел Альберт.

– Что мы так бурно обсуждаем одну и ту же проблему? Я вот сразу вижу, кто сидит, а кто слез. Вот ты, Мелкий, видимо, недавно закончил, у тебя рожу раздуло, как воздушный шар, прав я, нет?

Мелкий сделал виноватые глаза.

– Ну, прав, нет? – снова повторил Альберт.

– Ну да, почти слез.

– Вот видишь, Мелкий. Ладно, вечная тема, как любовь и война. Давайте на сцену, химики. Мих, там шеф хотел с тобой и Валерой обсудить что-то.

– Что именно он хотел, денег побольше платить?

– Щас! Поднимайтесь и узнаете, мне он не говорил ничего.

– Конечно, не говорил, ты уже давно все знаешь, вот только рассказывать не хочешь, дорогой.

– Так мне сейчас на сцену или к шефу на разговор?

– Сначала сходи к нему, а где твой дружбан?

– Он в душе, я ему сейчас скажу.

Я подошел к уголку, где был расположен душ, и открыл дверцу, оттуда донесся запах воды и апельсиновый аромат геля.

– Ты слышал, нам надо подняться к хозяину на разговорчик.

Валера вышел из душа и начал вытираться.

– Жопа, мы попали, а может, он хочет отвалить немного бачей?

– Это же я спросил у Альберта, но, думаю, нет. Хотя пара сотен не помешала бы совсем, тем более скоро платить за квартиру.

– Точно, а я и забыл, скоро первое уже, ну ладно, Гошка потерпит, если даже на недельку задержим.

– Мы каждый месяц на недельку-другую задерживаем, бедный Гошка уже и не рад, что пустил нас.

– Да нет, он свой парнишка, все поймет.

– Ладно, давай одевайся, и пошли уже выясним, уволят, так уволят.

– Что будем делать, когда уволят, куда пойдем? Не хочется возвращаться в сраный «Ящер» к меньшинству в лапки.

– Вот туда уж точно нет, исключено, лучше к соседям.

– Там, говорят, хуже, все гости у нас, сам знаешь, что некоторые загребают по пятнадцать косарей зеленых в месяц.

Я почти взбесился.

– Сам знаешь, каким образом они загребают!

Он зыркнул на меня, выдержал паузу. И сказал:

– Ок, пошли, чемпион, я готов.

Мы не спеша поднимались на второй этаж клуба в спецложу, где восседал сам хозяин. Там у него все было со вкусом: на темно-синих стенах (или от слабого, приглушенного света они казались такими) висело несколько ярких картин неизвестных авторов, на одной из них, ближе к лестнице, обрамленный в металлическую позолоту, красовался сам Дориан Грей с ровно сделанным пробором из тех же золотых волос. На картине, висящей строго по центру, было что-то очень абстрактное, пересечение всех красок радуги, эдакая невкусная кашка с гейского флажка, а на третьей мне трудно было понять, что происходит, так как она находилась почти в самом конце этого VIPа. Но главное достоинство второго этажа заключалось в стекле во всю длину и ширину ложи. Оттуда открывался вид на весь клуб и всю его грешную жизнь, а Мефистофель, грустивший на своем троне, искренне проживал эту жизнь. Только я никак не мог разобраться, отработав уже около года, его ложа – это небеса, или Царство Аида?