Вурдалак - Слэйд Майкл

1: 23

«Пожалуйста, не надо!» — вскрикнула Дебора за тысячу миль от Чандлера в тот миг, когда инспектор зацепил третий сторожевой луч и при вспыхнувшем свете увидел Джека-Потрошителя за работой. Останки Мэри Келли красноречиво говорили о жестокости его преступлений: на ее трупе не осталось ни единого квадратного дюйма, не располосованного ножом.

— Только воск! Только воск! — шептал Чандлер: искромсанное, изувеченное лицо жертвы Потрошителя преобразилось в лицо Деборы Лейн.

Как он ни старался, он не мог справиться с галлюцинациями. Слишком достоверным было это «как будто».

1: 26

Она изо всех сил впилась зубами ему в плечо и не отпустила, даже когда он ударил ее.

Он коротко вскрикнул — скорее от страха, чем от боли, и, вывернувшись от нее, с ужасом уставился на алую кровь, проступившую на коже. «О Господи, нет!» — провыл он и отшвырнул от себя Дебору.

Она упала на пол, по-прежнему с завернутыми за спину руками, в наручниках, в тесном железном ошейнике. В пяти футах от нее, мотая головой, чтобы не захлебнуться кровью, хрипела и кашляла Рика Хайд. Куда бы ни поглядела Дебора, везде она видела кровь кровь кровь кровь повсюду.

1: 27

— Оставь ее! — заорал Чандлер. Крики Деборы надрывали ему сердце. Ослепший и оглохший от ярости, судорожно стискивая кулаки, спотыкаясь, вопя: «Сволочь! Ублюдок! Оставь ее в покое, гад!» — он заметался по комнате. Вспыхивал свет, вырывая из мрака восковые фигуры, множество картин смешались воедино, и наконец Чандлер включил столько прожекторов и так быстро, что их сияние явило ему истинную сущность этой адской дыры.

Он увидел колодец.

1: 28

В сознании Джека Ома на стенном экране возникла Элейн Тиз. Ее острые вампирьи клыки были красны от свежей крови, которой ее напоила оболочка Сакса Хайда.

— Сделай что-нибудь! — приказала она. — Мы истечем кровью!

Однако Ом словно не слышал, занятый своими, более срочными проблемами.

Стальная стена, представлявшая правый край его сознания, — стена, за которой слышалось потрескивание, вызванное, как он считал, замыканием, — пульсировала, точно наделенная собственной жизнью, выпячивалась в десятке мест, вторгаясь в твердыню его мозга. Неведомая сила неумолимо пыталась проникнуть туда, выбивая заклепки, соединявшие стальные пластины, простреливая ими, как пулями, пространство его сознания. Одна заклепка рикошетом отскочила от компьютера и ударилась в стенной экран. Изображение Элейн Тиз разлетелось вдребезги.

— Открой дверь! — загремел из динамиков голос вампира, но Ом в комнате оцепенел от страха. Вздувшаяся стена его сознания лопнула…

… и в образовавшуюся брешь просунулась скользкая голова исполинского червя.

ПОЛЫЕ ЛЮДИ

1: 29

Зеркало было старинное, середины прошлого века. Черную от времени раму из твердого дерева украшала резьба, иллюстрации к рассказам Эдгара Аллана По. Над зеркалом на кирпичной стене Колодца смоченный в крови палец вывел два слова — «77о-этическое правосудие». По обе стороны надписи в такт пульсирующему ритму музыки, гремевшей из колонок, вспыхивали красные лампы. Их мигающий свет проявлял в глубине зеркала отражение Деборы Лейн, которой казалось, что она заточена внутри человеческого сердца.

Колодец представлял собой каменную бочку шесть футов в поперечнике. Слева от зеркала по стене, быстро исчезая во мраке, поднималась железная лесенка — туда, где в вышине, в расположенных ярусами замурованных нишах, спали вечным сном мертвецы.

Скользя взглядом по Колодцу в направлении против часовой стрелки, Дебора поморщилась: у стены «железная дева» с распахнутой дверцей похвалялась четырьмя шипастыми остриями, расположенными так, чтобы не задеть жизненно важные органы. Жертва, помещенная в ее чрево, умирала медленно и мучительно.

Рядом с «железной девой» на стене был распят женский труп — нагое, усохшее, восковой желтизны тело жертвы нападения на Стоунгейтском кладбище. В ладони и горло женщины были вбиты железные костыли, из головы торчал топор, разваливший череп надвое. В глубоких V-образных расселинах по обе стороны от лезвия виднелся обнаженный мозг.

Кирпичную кладку над распятой украшал коллаж из порнографических картинок, вырезанных из журналов, специализирующихся на извращениях, и сделанных «Полароидом» снимков, на которых Вурдалак занимался любовью со своими мертвыми жертвами. Фотографии веером расходились от головы женщины, словно ее последние мысли, выпущенные на волю ударом топора.

Под правой ногой покойницы стоял старый, выпуска сороковых годов, резервуар для охлажденной воды, заполненный мутной серовато-белой жидкостью. В ней, точно зародыш в матке, плавал стоунгейтский младенец.

Стриптизеры из Сохо превратились в мумифицированного монстра: Вурдалак разрезал их некогда прекрасные тела на фрагменты головоломки и заново сшил черными нитками. Получился гермафродит, пародия на человека: половина лица мужская, половина женская, на мускулистом мужском торсе — пышная женская грудь и женские руки, от женских бедер начинаются мужские ноги.

В шести футах над жертвенником, к которому была привязана Рика, висела на цепи голова детектив-инспектора Дерика Хона. Цепь крепилась проволокой к горизонтальному стержню, вбитому в уши полицейского. Шея заканчивалась лохмотьями кожи, зубы были обточены и заострены, а вытащенный изо рта язык превращен в некое подобие шейного платка.

Голова Хона, однако, представляла лишь часть отвратительного мобайла. [39] С проволочек, медленно вращавшихся в потоках воздуха, свисали прозрачные пластиковые пакеты с глазами, вынутыми у людей и животных. Сейчас три из них сердито таращились на Дебору Лейн.

Над раздетым догола Эдвином Чалмерсом, королевским адвокатом, жуткой эоловой арфой бренчала и дребезжала целая коллекция черепов и костей животных. Тело юриста, оставленное Вурдалаком у жертвенника, успело наполовину сгнить. Наклонный желоб площадью двадцать пять квадратных дюймов соединял изножье стеклянного гроба, где лежал труп, с подполом, обеспечивая легкий доступ крысам, которые порой решались подняться наверх, чтобы урвать кусочек. От адвоката осталось лишь гнойное месиво, где копошились личинки, да желтая жирная слизь. Грудь и живот Чалмерса вздулись и лопнули, обнажив внутренние органы, превратившиеся в мерзкий студень. Волосы отставали безобразными влажными комками. Вонь стояла невыносимая.

Первая из трех дверей, расположенных по соседству с гробом, вела в комнату с черными стенами, украшенными всевозможным режущим инструментарием — здесь на серебристых крючках блестело все, что нужно для работы мяснику. Кровавый свет, пульсировавший в Колодце, играл на бритвен-но-острых кромках.

Средняя дверь открывалась в жерло туннеля, который, изогнувшись, исчезал в темноте. Над входом висели темно-бордовый шарф и обезьянья лапа.

Третья дверь была пробита в стене Колодца справа от зеркала По. За ней, в комнате, обшитой стальными листами, Лейн разглядела восемь больших лабораторных банок с плавающими в них сердцами. Потрясенная, она изумилась, — подумайте, экая крохотулька поддерживает в человеке жизнь! На полу перед банками стоял мраморный секционный стол под стеклянным колпаком. Комната купалась в холодном зеленом свечении, идущем от нескольких невидимых Деборе компьютерных экранов.

Сакс был живым воплощением паранойи. С той минуты, как Дебора попалась ему в коридоре наверху, он все время с кем-то воевал. Сейчас гневные крики — звуки спора, переросшего в ссору, — доносились из комнаты со стальными стенами, за чьим порогом он исчез в последний раз.