Покушение в Варшаве - Ольга Игоревна Елисеева

На деле поздний обед позволял избежать открытого стола – почти обязательной приметы московского дома, где гость, если уж приехал не вовремя, не встречал упреков: ему заново сервировали стол. У богачей повара работали круглые сутки, как в парижских ресторанах.

Но Урусовы, потеряв почти все после Наполеона, слыли бедными. Да еще имели трех девок на выданье. Спасибо одну из них взяли после коронации фрейлиной. Впрочем, теперь она пребывала в Москве, к крайнему неудовольствию родни, уже было потиравшей руки и ожидавшей пожалований. В Варшаву двор отправился без Софьи Александровны[91], и это служило явным признаком неблаговоления.

Говорили даже, что императрица сама вычеркнула имя фрейлины из списка. Досадуя на внимание, которое государь имел неосторожность проявить к Урусовой. Ложь, ибо кроткая Александра Федоровна никому не мстила. Однако имелся другой способ выказать раздражение, а также обнаружить знакомство со старинными русскими обычаями. Свекровь научила.

Сама покойная Мария Федоровна была большая мастерица поставить старинную знать на место. Даром что немка. Бенкендорф на всю жизнь запомнил – дочерям передал, как священное предание, – что царица-вдова прислала тетке жены, вздумавшей было выспрашивать про жениха, икону в полотенце – благословить!

Пример для Урусовой оказался не менее наглядным. Добрейшая Шарлотта подарила фрейлине в дорогу шубу со своего плеча – черно-бурая лисица, стоит 12 тысяч рублей серебром. И все бы красиво, да только такими презентами цари, уже лет сто не жалуют, не при Иване Грозном живем, Европа, чай, ну или пытаемся.

Скроенная на легкую Сильфиду шуба Урусовой на носок. Не лезет на дородную спинищу. В этом особый укол, и особый намек. Не садилась бы ты, Соня, не в свои сани. Сани царские. Еще государыня показывала, как трактует Урусовых. Как слуг. Пусть и очень родовитых. Но ей – дочери прусского короля – не чета.

Злополучная шуба и сейчас занимала собой целый сундук. Невесомая, но огромная. При этом с такой узкой талией на золотой застежке, какой у Софьи Александровны и в десять лет не было.

Гостей проводили сначала на второй этаж в комнаты хозяйки, где та восседала в кресле, раскладывая пасьянс. Княгиня Екатерина Павловна была очень любезна. Обратилась к пришедший по-английски, говорила чисто и бегло, радовалась на приезд леди Дисборо. Та была рядом и представила полковника, а уж тот указал на Жоржа как на своего сотрудника и переводчика. Молодому человеку рассеянно кивнули и тут же забыли о его существовании. Что и требовалось. Юноша начал наблюдать и слушать, как если бы не Джеймс, а он попал в недружественный круг иностранцев.

Полковник, напротив, чувствовал себя прекрасно и легко находил общий язык с гостями. Кроме хозяек – мать и «три грации» с весьма увесистыми «добродетелями» – были: секретарь британского посольства, родной брат леди Дисборо Джон Кеннеди, как бы невзначай прикативший в Москву за сестрой. Дочь княгини Дашковой госпожа Щербинина – очень важная, очень крупная и несколько мужиковатая особа, по слухам, в этой своей черте очень похожая на мать… Пара графинь Татищевых, теток княжон, столь же «грациозных». Княгиня Зинаида Волконская, также заинтересованная в англичанах, но не столь сильно, как в итальянцах с их оперными голосами.

– Ваш брат был столь любезен, что навестил нас сразу же после прибытия в Москву, – обратилась к леди Дисборо старая княгиня. – Как вам город?

– Кремль при луне прекрасен, – хором отозвались англичане, как если бы отвечали урок. – Но здесь непомерные расстояния. От центра до окраин час! В карете! – возмутилась бывшая посланница.

– Нет новостей. Вернее, совсем нет, – удивился сэр Кеннеди. – В Петербурге вам все известно. Каждый шепот передается…

– Сплетни ужасны, – посчитал долгом заметить Джеймс. – Хорошо, когда их нет.

– О, – поддержала его княгиня Урусова, закатив глаза. – Мою бедную девочку просто преследовали слухи при дворе. Ведь она не виновата, что государь обратил внимание на ее достоинства.

Матушка лукаво скосила глаза на дочь. А та застыла как статуя, ложка предательски стукнула о тарелку, но даже тень не пробежала по ее полному, белому, точно облитому молоком лицу. Большие голубые глаза на секунду подернулись дрожащей пленкой и тут же высохли. Точно кто-то брызнул на них водой из стакана. Ни едкой красноты, ни воспаленных век.

Жоржу вдруг стало ее жалко. Все вокруг обсуждали эту девушку, как будто самой княжны здесь не было. Совершенства расписывали и выхваляли, как на рынке. Оказывается, она поет…

– Здешние дамы совсем не танцуют кадриль, – заявил сэр Кеннеди, как если бы в этом крылось преступление москвичей против остального цивилизованного мира. Александер видел такие места, где женщины и вовсе не танцуют…

– Наша девочка умеет, – немедленно отозвалась княгиня Урусова. – В Петербурге танец принят. Да и что такого случилось бы, если бы его величество через увлечение сблизился бы с нами, старыми родами?

Все сразу закивали и стали издавать утешительные звуки, словно останавливали лошадь: тпру, тпру.

– Старинные семьи унижены. Раньше знать хоть что-то значила. Мы влияли на царя, заседали в Думе. Это подобие палаты лордов, – пояснила англичанам одна из теток Татищевых.

– Петр лишил нас всего. Всего, – резким, как дверной скрип, голосом провозгласила госпожа Щербинина. – Моя мать говорила, что мы потеряли то, чем британцы обладают в полной мере. Теперь мы никто.

– Но ведь можно бороться, – подала голос леди Дисборо. – У нас были и Хартия вольностей, и революция, и реставрация… Наш мир строился не сразу. Что вы сделали, чтобы вернуть права?

– О, милая, очень много, – княгиня Зинаида Волконская посчитала нужным вмешаться. Она склонила голову и мягким, грудным голосом оперной певицы попыталась объяснить: – Мы боролись. Были кондиции, условия, которыми знать пыталась ограничить власть императрицы Анны Иоанновны. Настоящая конституция. Она передавала правление в руки Верховного тайного совета. Но кондиции были разорваны, фактически растоптаны сапогами гвардейцев. И в дальнейшем, всякий раз, как возникала даже тень возможности, – княгиня слегка сбилась с дыхания, – ограничить царя, тираны при помощи военной силы затаптывали ростки свободы. В этом соль всех гвардейских переворотов. А когда мы сами попытались… Поймите, даже мой кузен в Сибири! Знатность, высокий род, сотни лет службы – ничего не уважается!

На Зинаиду опасливо зашикали. Никому не нравилось говорить о недавних грозных событиях.

– А вы не пробовали действовать хитрее? – осведомился сэр Кеннеди. – Ведь военная сила не всегда приносит нужный результат. – Иногда вовремя сказанное слово советника или возлюбленной достигают царских ушей быстрее.

Сестры Татищевы переглянулись.

– Императоры часто бывали на грани брака с дочерьми самых старинных семейств. Петр Второй едва не обвенчался с Екатериной Долгорукой. У Петра Третьего была Елизавета Воронцова, которая стала бы царицей, если бы Екатерина не взгромоздилась на престол. Ее сын Павел готов был развестись и жениться на Анне Лопухиной. Вот уж род из родов! Если бы хоть одна из названных женщин сумела надеть венец, превратиться из любовницы в супругу, многое бы изменилось. Наши права вернулись бы… Покойный Александр выбирал полек, – в голосе графини Татищевой был упрек. – Но младший из великих князей Михаил обожал фрейлину княжну Хилкову и просил разрешения жениться на ней.