Плоды свободы - Людмила Астахова

Но, как говорится, рано или поздно, а столкнешься со своим страхом нос к носу. Так и случилось, причем буквально. Илуфэр выходила из скобяной лавки, а господин Тир входил. И никакими силами в тесных сенях не разминуться им было.

– У каждого зверя свои неизменные повадки, – сказал вдруг диллайн, глядя девочке прямо в глаза. – Ворон, тот всегда на мертвечину летит, а волки свадьбы только в феврале справляют. И у каждого племени свой нрав и привычки, свое проклятье.

Илуфэр попятилась, забыв, как дышать.

– Кому-то бешенство в крови единственный указ, а кто-то вечно бежит за непостижимым. А ты просто бежишь. И всегда будешь бежать, прятаться и скрываться. Племя твое такое… беглое.

Сказал так, отодвинул небрежно, будто неудобно поставленный стул, и внутрь лавки вошел, не оборачиваясь.

Илуфэр сразу же помчалась к маме Сидже докладывать, что их раскрыли и надо… бежать. Опекунша только губы куриной гузкой сжала и в наказание посадила трусиху под замок на хлеб и воду. За сеяние паники.

Конечно же, Равилан Тир имел в виду конфедератов, сбежавших от имперского Синтафа при первом же удобном случае. Как крысы с тонущего корабля. Так Сидже объяснила странные слова соседа-диллайн.

Но господин Тир прав оказался, сам того не ведая, насколько точен его диагноз и верны выводы.

Как в далекие времена предки северян сбежали от Предвечного, в страхе за свои ничтожные жизни, отрекшись заодно и от богинь-лун, так и потомки их сбегали с неприветливой скудной земли в обильную Энгру. И даже тут, среди беззаботных энгра-хайн, не ведающих об опасном соседстве, порченная страхом кровь беглецов гнала их прочь. Племя такое… беглое, как точно подметил когда-то сосед.

И эта пошлая утренняя казнь всего лишь финал малодушного бегства длиною в год. А возможно, что и в целую жизнь.

Когда Илуфэр показалось, что в Амалере она привлекает ненужное внимание княжны Сины, она уговорила Раммана ехать в Янамари. А могла бы остаться и признаться жениху, рискнуть и поверить в силу его любви. Вдруг понял бы и принял такой, как есть?

Когда узнала про визит леди Джойаны – сбежала к доктору Сиду, спряталась в его лечебнице. А ведь эти недели они с Рамманом провели бы вместе и могли сполна насладиться коротким счастьем.

И когда шуриа ее разоблачила, улизнула к Хереварду. А если бы осталась? Если бы отправилась в мятежный Дэйнл – вдруг все пошло бы иначе, по-другому? В любом случае Рамман бы ее не повесил.

Ну и как, скажите на милость, как было Илуфэр Омид, дочери своего народа, устоять перед возможностью сбежать от самой смерти? Как будто воплощенного бога можно убить ножичком. Как будто маленькая трусливая душеедка способна побороть Главного Душееда.

Херевард-Предвечный… Каждая мысль о нем заставляла уже неживую душу Илуфэр умирать снова и снова, раз за разом, и так без конца. Растревоженное воображение рисовало пред мысленным взором ужасные картины всеобщего разрушения, гибели и тлена. И выход виделся только один…

Впрочем, девушка мучилась выбором недолго. Если уж у каждого племени свои повадки, то почему бы Илуфэр не отправиться проторенной предками дорожкой? Почему не сбежать от грядущего кошмара в небытие, раз оно все равно ждет всех северян без исключения? Если душа девицы Омид мертва, то стоит ли сожалеть о грядущих годах угасания и дряхлости? Пожалуй, нет.

Рамман, кстати, тоже при первом же удобном случае сбежал. Значит, не так уж и плоха сама идея.

Уйти, раствориться, исчезнуть прежде, чем этот мир будет окончательно разрушен, прежде чем Предвечный сделает с Энгрой то же, что с родиной диллайн и северян. Это же так просто – шагнуть в бездну, разом оборвав все нити, избавившись от всего сразу – от памяти, от сомнений и от вины.

И плевать, что станет с остальными. Все равно! Значит, заслужили долгоживущие энгра-хайн такой участи. Поделом им!

Бежать, так бежать. Илуфэр решилась на последний в своей жизни побег.

Она безропотно позволила надеть жесткую веревку, и прежде чем сделать последний шаг, равнодушно огляделась вокруг, как жилец, покидающий съемные меблированные комнаты, где все чужое, казенное. Бурые холмы, серовато-розовое светлеющее небо, птичий грай над дальней рощей – ничего родного, ничего своего. А распахнувшаяся вечная тьма обещала покой, к которому так стремятся все беглецы.

Майрра Бино, гражданка Янамарской республики

Страшно помыслить даже, сколько людей живет под четырьмя лунами. Не счесть ведь, будто песчинок на морском берегу, а то и поболе. И каждый дышит, каждый надеется, и никто не хочет умирать прежде своего срока, а кто ж ведает его, этот срок? Кто захочет его знать?

Майрра теперь ведала. И – странное дело! Еще намедни мнилось – хуже нет, чем дожидаться своего часа, отсчитывать мгновения, которые теперь наперечет, ан вот оно как обернулось! И не сказать, будто не страшно ничуть – страшно, как же без этого? А только бывало и страшнее, и больней бывало тоже. Не думала гражданка Бино о смерти, о спасении графском, ее жизнью оплаченном, не кляла судьбу и колдунов поганых и даже на чудо никакое не надеялась. Поважней нашлось дело янамарской мятежнице, куда как поважней, да и потрудней, пожалуй, чем тоскливо глазеть на светлеющую полоску неба в щели между досками да слезы лить.

Девочка пришла неслышно, прокралась, невидимая никому, и присела рядом с приговоренной робким котенком. Обхватила себя за тощие коленки и посмотрела испуганно и жалобно.

– Тетушка Майрра, тебе страшно?

И вдова ответила, не заботясь, что графская невеста подслушает и сочтет, будто селянка спятила с перепугу. Хотя… та, похоже, «пребывала в прострации», как господа говаривают, сидела в своем углу да в стенку таращилась. Может, тоже с богами беседы вела, кто знает?

– Теперича-то, пожалуй, и нет, милая, не страшно, – шепнула Майрра богине.

– А мне – очень, – тоже шепотом призналась Алая Луна. – Он такой жуткий, тетушка, такой сильный и злобный! Хорошо, что ты не видишь. Я даже не знаю, справимся ли мы с Ним теперь!

– Справимся, – уверенно отозвалась вдова Бино. – Ты уж поверь, миленькая моя, справимся и туда загоним живоглота запечного, где ему место!

– Я не могу тебя освободить. – Богиня повесила нос, как настоящая девчонка, да еще и шмыгнула так жалобно.

Ну вот, и глаза на мокром месте, того и гляди – заревет! Майрра, окончательно позабыв про собственные невзгоды, даже потянулась платок поискать, хотя откуда б ему взяться-то, платку?

– Ты меня уже освободила, малышка. Ты вот мне что скажи… Арагир-то мой, и сыны, и девчоночка наша, Лэйда… где они теперь? Неужто насовсем расточились?