Мао Цзэдун и его наследники - Федор Бурлацкий

Мао, надо думать, знал о ее вожделениях и планах, но его отношение к ним было неясным, половинчатым. В его последних письмах к ней были перемешаны разочарование результатами «культурной революции», опасения по поводу возможного поворота против его идеологии после его смерти, недоверие к способности Цзян Цин продолжить его дело.

В своем письме к Цзян Цин, написанном еще в июле 1966 года, Мао размышлял о том, что после его смерти «правые антикоммунисты» могли бы воспользоваться некоторыми его фразами, чтобы добиться власти; однако их власть была бы недолговечной, так как «левые» провели бы «акцию в масштабах всей страны».

10 лет спустя, незадолго до своей смерти, Мао направил Цзян Цин послание, на этот раз в форме стихотворения, которое цитируется Р. Уитке. Она распространила его среди своих сторонников, пока он еще был жив, как если бы это было его последним завещанием. «Ты была неправа, — писал он ей. — Сейчас мы расстаемся и будем находиться в разных мирах. Да будет мир каждому из нас. Эти несколько слов могут оказаться моим последним посланием тебе. Человеческая жизнь ограничена, но революция не знает границ. В борьбе, которую я вел последние десять лет, я пытался достичь вершины революции, но меня постигла неудача. Но ты можешь достичь вершины. Если тебе это не удастся, ты упадешь в бездонную пропасть. Твое тело разобьется вдребезги. Твои кости поломаются».

Какое удивительное прозрение, как точно предугадана судьба Цзян Цин. скажет иной читатель вслед за Роксаной Уитке. Да, Мао был удачливым пророком. Сила его пророчеств была в том, что он обычно предсказывал не одну, а две возможности, как бюро погоды: либо дождик, либо безоблачное небо. Две возможности о мировой войне — либо она будет, либо не будет. Две возможности мировой революции — либо военная, либо невоенная. Две возможности в судьбе Цзян Цин: либо она преуспеет и вознесется, либо она падет и сломает свои кости. Куда как легко быть пророком!

На самом деле не произошло, да и не могло произойти ни того, ни другого. Цзян Цин не могла стать и не стала «красной императрицей» — ни в силу исторических обстоятельств, ни в силу своих личных свойств. Но и кости ее не будут переломаны. Скорее всего, произойдет то, о чем ей говорил Хуа Гофэн: она будет жить, получит сносную пенсию и достаточные условия для существования, которые вряд ли обеспечила бы ей актерская карьера. Доживая свой век в политическом захолустье, в стороне от всякой активной жизни, она будет, подобно Зое Монроз из знаменитого авантюрного романа Алексея Толстого, перелистывать страницы своего неправдоподобного политического романа — «культурной революции», когда судьба всей интеллигенции была зажата в ее маленьком остреньком кулачке.

Новое руководство

Мао Цзэдун не оставил завещания, которое дало бы напутствие новым руководителям, и, судя по всему, не остановил своего выбора ни на ком из них.

Вопрос о преемственности всегда был ахиллесовой пятой режимов личной власти. Не составил исключения и Мао Цзэдун. Вот что он говорил о преемственности руководства в одной из своих бесед, не предназначавшихся для печати.

«Перед своей смертью я хотел создать авторитет „преемников“, я не рассчитывал, что все может получиться наоборот. Первоначально у нас было намерение позаботиться о государственной безопасности; мы создали первую и вторую линии. Я был на второй линии. Другие товарищи — на первой линии. С сегодняшних позиций это было не очень удачно, результатом было большое раздробление. Я был на второй линии и не руководил повседневными делами; я предоставлял другим решать множество проблем, создавая другим людям авторитет, чтобы, когда я предстану перед богом, в нашем государстве дело не дошло до слишком больших потрясений.

Все были согласны с этой точкой зрения. Впоследствии оказалось, что товарищи, которые были на первой линии, не очень удачно уладили кое-какие дела. Отдельные дела, за которые я сам должен был взяться, не были улажены, и за это я несу ответственность. Нельзя все целиком взваливать на них».

Эго говорилось по поводу ухода Мао с поста председателя КНР. В качестве возможного преемника в ту пору выдвигался Лю Шаоци. Нам известно, какая судьба его вскоре постигла.

Затем, несмотря на неудачный опыт Лю Шаоци, на роль преемника выдвинулся Линь Бяо. Мао Цзэдун сам официально заявил об этом всему китайскому народу. Однако и этот кандидат в наследники был повержен, послужил очередным объектом проработок и поношений.

Кто же должен был быть следующим? И рискнул ли кто-либо включиться в эту игру, где шансы выигрыша устремлены к нулю?

Быть может, Мао рассчитывал на установление коллективного руководства после своего естественного ухода с политической арены? Или, быть может, он вообще не задумывался над этим? Трудно сказать. Опыт диктаторов прошлого и современности говорит о том, что это самая невыносимая для них тема, которая вызывает иной раз невероятные сдвиги в сознании и спонтанные решения.

Уж очень это болезненный вопрос — самоограничение диктатора, пускай даже отнесенное к будущему времени. Болезненный для него самого и весьма щекотливый для окружающих. Это значит признать кого-то равным себе, также способным нести великое бремя власти. В пьесе А. К. Толстого «Смерть Иоанна Грозного» есть такая сцена: царь отказывается от трона, грозится принять схиму и уйти в монастырь. Грозит-то грозит, а сам в глаза боярам смотрит, как они реагируют на это: кто соглашается, а кто в ноги валится и молит не оставить народ без великого царя, который один только может удержать народ в повиновении. И вот начинается скольжение бояр вокруг этой темы, как во время гололедицы: пока стоишь на месте — ничего, как сдвинулся — того и гляди поскользнешься, а там и упасть недолго.

Но дело, конечно, не в выборе преемника. Должность председателя КПК отнюдь не равнозначна роли наследственного монарха. Дело в другом — в отсутствии сколько-нибудь отработанного механизма избрания или выдвижения преемника Мао Цзэдуна. Принятые в свое время в КПК нормы избрания руководителей уже давно были растоптаны самим Мао Цзэдуном. Сложилась новая традиция — групповой, верхушечной борьбы за власть, где все средства были хороши. Именно этой традиции и предстояло сказать свое слово в переходный период становления нового руководства партии и страны.

Был ли на самом деле прямой заговор в пользу Цзян Цин после кончины председателя КПК, а если был, то в какой форме? Сообщения китайской и зарубежной печати изобиловали слухами, почерпнутыми из резных источников.