Мадемуазель Шанель - Кристофер Гортнер

— И отвечайте только на вопросы, ни слова лишнего. — Он откашлялся и сплюнул. — Чертовы немцы! Уж чего-чего, а этого я никак не ожидал, чтобы проклятые фрицы командовали тут у нас, в нашем собственном городе.

Я пристроилась в очередь за Мари-Луизой. За спиной послышалось, как чихнул и зафырчал мотор старой развалины, на которой мы колесили взад-вперед по всей Франции. Под жгучим августовским солнцем мне вдруг пришло в голову, что я понятия не имею, откуда появился в моей жизни этот Ларшер и куда он теперь направляется. Мы были совсем чужие друг другу, нас свела сила обстоятельств, когда вся страна пребывала в панике, и очень может быть, наши пути больше никогда не пересекутся.

В очереди пришлось стоять больше двух часов. Прыщеватый и угрюмый юнец, проверявший документы, откровенно похотливым взглядом окинул Мари-Луизу с головы до ног, и она даже ответила ему жеманной улыбочкой. Меня он едва удостоил беглым взглядом. Наши паспорта были в порядке, он махнул рукой, пропуская нас, и тут я услышала за спиной протестующий шум, оглянулась вполоборота и увидела двух одетых в черное головорезов с автоматами. Наставив их на престарелую пару, нагруженную сумками, нацисты, грубо подталкивая, повели их в огражденное пространство.

— Не смотрите, — прошипела Мари-Луиза. — Наверное, это евреи. А те люди из гестапо.

Я быстро отвела глаза и с тяжелым сердцем пошла дальше. Одно дело услышать про политику нацистов в отношении евреев, совсем другое — собственными глазами видеть ее в действии. У арестованных был такой вид, словно они сейчас упадут в обморок. Они были слишком старые, чтобы представлять собой угрозу.

— Куда их забрали? — спросила я, когда мы отошли достаточно далеко от контрольно-пропускного пункта и нас никто не мог услышать.

Вокруг нас сновали пешеходы, обычные парижане, спешащие по своим дневным делам, хотя в их лицах чувствовалась какая-то напряженность, а в глазах был виден затаенный страх. Все старались не смотреть друг на друга, в нашу сторону даже мельком никто не бросил взгляда, словно две измятые и растрепанные женщины, прущие куда-то по улице тяжеленные чемоданы, — самое обыденное зрелище.

Мари-Луиза пожала плечами:

— А кто его знает? Это не наши проблемы.

А что, она, пожалуй, права. Тем более что у меня полно своих срочных дел и сейчас самое главное поскорее добраться до «Рица» и до своего номера.

— Не могу больше, — сказала я и остановилась, чтобы передохнуть, опустила чемодан и прижала руку к животу, где начинались спазмы. — Надо взять такси.

Мари-Луиза тоже остановилась, оглядела бульвар. На нем попадались кое-какие транспортные средства, но их было гораздо меньше, чем обычно.

— Можно попробовать на метро, — сказала она. — Сейчас оно уже должно работать.

Я бросила на нее сердитый взгляд. Неужели она не видит, в каком я состоянии и метро просто не вынесу? Я не стала дожидаться ее возражений, ступила на край тротуара и подняла руку с новой пачкой франков, так чтобы ее было хорошо видно. Через несколько секунд передо мной остановилась легковая машина. За рулем сидел молодой человек в берете, со свисающей изо рта сигаретой. Он потянулся и опустил стекло со стороны пассажирского сиденья:

— Ну что, дамы, прокатимся?

— Да-да, пожалуйста.

Мари-Луиза только охнуть успела от изумления, как я открыла заднюю дверь, бросила чемодан на сиденье и, оставив для нее дверь открытой, села рядом с водителем. Она втиснулась между чемоданами и едва успела устроиться, как машина тронулась с места.

— Вы француженки? — спросил шофер, выруливая на середину дороги.

— Да.

И тут я увидела торчащую у него из кармана рубашки голубенькую пачку сигарет. Он перехватил мой взгляд, достал сигареты и коробок спичек и протянул их мне.

— Немцы раздают их бесплатно, как леденцы, — сказал он, когда я прикурила, затянулась и откинулась на спинку сиденья, с наслаждением чувствуя, как дым заполняет легкие.

Вертя баранку, он принялся пересказывать последние новости, которые до нас еще не дошли. Мы мчались к району, где расположен отель «Риц». Вести были безрадостные, они только усилили мои мрачные предчувствия.

— Немцев тут как собак нерезаных. Они заняли Парламент, Палату депутатов и Сенат в Люксембургском саду. Все главные гостиницы реквизированы — «Риц», «Мажестик», «Георг Пятый», «Рафаэль»… Ну и конечно, лучшие особняки. Газ и электричество в основном есть, полицейские тоже продолжают служить, но фрицы поснимали наши флаги и понавешали своих. Я не шучу, Париж теперь немецкий город. — Он выпустил струю дыма, и глаза его потемнели. — Прямо как саранча… Наверняка заранее все спланировали. Захватили все так быстро, что мы не успели опомниться, а они уже маршируют по нашим улицам, да еще с танками и броневиками; их тут столько, что представить себе не можете, — тысячи!

Я закрыла глаза и тяжело вздохнула. Нет, я могла себе это представить, но не очень хотелось, хотя, когда мы уже добрались до Вандомской площади и увидели внушительное здание отеля «Риц», трудно было не заметить жуткого флага над перекрытым мешками с песком входом и часовыми с нарукавными повязками со свастикой, охранявшими вход внутри.

Мари-Луиза похлопала меня по плечу:

— Коко, вы уверены, что хотите здесь жить? Если они захватили отель… Может, поедем со мной, остановимся у моих друзей?

— Нет-нет, все будет отлично… — Я выдавила улыбку. Молодой человек выскочил из машины, чтобы достать чемодан и помочь мне выйти. Я повернулась к Мари-Луизе. — Позвоните мне как-нибудь, хорошо? Я буду в своем номере.

Она скептически вздернула брови: похоже, была уверена, что в свой номер я не попаду, но это лишь укрепило мою решимость. Я вышла из машины, взяла чемодан и направилась к отелю, но тут за спиной раздался голос нашего водителя.

— Так вы и есть та самая Коко Шанель?

Я остановилась, повернула голову и искоса посмотрела на него:

— Да, та самая.

Он сорвал с головы берет:

— Какая для меня честь, мадемуазель! Моя мама только про вас и говорила, какая вы стильная, прогрессивно мыслящая. Она обожала ваши платья, хотя так и не смогла позволить себе купить что-нибудь. А ваши духи! Я купил ей однажды флакончик на распродаже в «Галери Лафайет». Она пользовалась ими понемногу, экономила… До самой смерти хватило. Говорила, что даже любовь не живет так долго, как «Шанель № 5».

Повинуясь внезапному порыву, я шагнула к нему и поцеловала в щеку. От него пахло по́том и табаком, а еще неиссякаемым оптимизмом юности. Он сразу покраснел.

— Ваша мать была права, — прошептала я.

— Нужно предъявить аусвайс, — повторил немецкий часовой, преграждая мне дорогу в гостиницу. — Пропуск, — добавил он на ломаном французском.

За его спиной, в холле, виднелись силуэты офицеров в немецкой форме и нескольких гражданских. Я изо всех сил напрягала зрение, чтобы увидеть хоть кого-нибудь из знакомых. Часовой уже начал оттеснять меня, как вдруг я увидела метрдотеля, который приходил ко мне в номер, чтобы сообщить о вторжении немцев. Сейчас он смотрел в мою сторону. Узнав меня, он застыл на месте, а его обычно непроницаемое лицо сморщилось.

Я пережила страшное мгновение: неужели он сделает вид, что не заметил меня? Но вот метрдотель быстро зашагал к выходу.

— Это наша почетная гостья, мадемуазель Коко Шанель, — обратился он к часовому. — Прошу вас, пропустите ее.

Немец, которому, похоже, не было еще и двадцати, воинственно расправил плечи:

— У нее нет пропуска. Она должна сначала обратиться в комендатуру.

— Вот прямо так, с ног до головы грязная? — резко возразила я.

Метрдотель согласно кивнул:

— Да-да, я обо всем позабочусь, все будет сделано, я вам обещаю.

И он схватился за ручку моего чемодана. Насквозь мокрая от пота, немытая, измученная от многодневной дороги, с подгибающимися от усталости ногами, я прошла мимо часового и не смогла не бросить взгляд на пистолет в кобуре у него на поясе. До последней секунды я боялась, что он меня все-таки не пропустит, как и ту престарелую пару у Орлеанских ворот, но юнец явно растерялся, не знал, что делать, и метрдотель ловко воспользовался его нерешительностью, подхватил меня под локоток и аккуратно подтолкнул внутрь.

— Боже мой, — пробормотала я, когда он уже вел меня к стойке администратора. — Неужели они все здесь такие?

— Да-да, — кивнул он, — везде нужен аусвайс. Я позабочусь об этом, мадемуазель, не беспокойтесь. Для нас вы всегда желанная гостья. Ваши вещи в целости и сохранности, я отправил их в камеру хранения. Прикажете прислать их в ваш номер? — Он ужом вертелся за стойкой, выбирая ключ. Наконец вручил, но, оказалось, совсем не от моего номера. Он поймал мой недоуменный взгляд. — Увы, мадемуазель, боюсь, ваш номер занят, хотя и не был зарезервирован. Всю вашу мебель я приказал перевезти в вашу квартиру над ателье. Могу предложить вам номер поменьше на третьем этаже, окна выходят на улицу Камбон, совсем рядом с ателье, если вы не возражаете.