У каждого свое зло - Фридрих Незнанский

— Если он вылетит сразу после получения письма… извини, но пришлось пойти на обман, послать ему письмо от имени Антона Григорьевича… то он будет здесь если не завтра, то послезавтра — точно. Он обязательно прилетит! Мало того что для него, для чудилы, птицы и все, что с ними связано, — главное хобби. Но я ему еще написал от себя, что я жив и здоров и что жду его здесь — я указал в письме этот адрес и телефон. Понимаешь, я же числился погибшим… Я к тому, что это немного извиняет мой подлог, разве нет? Хотя что я буду делать, если сюда нагрянет какой-нибудь ОМОН ума не приложу…

— Они сюда не придут, — уверенно сказала Марина. — К нам с мамой могут, чтобы проверить, не прячем ли мы тебя. А к папе… какое непривычное слово… а к папе — ни за что. Так что я готова к их приходу. И к новым душещипательным речам о морали и нравственности — дескать, негоже покрывать преступника и все такое прочее.

Эх, товарищи дорогие, да если б жизнь можно было вот так разлиновать и раскрасить: вот с этой стороны хорошее, с этой стороны — плохое. Может, он для вас и плохой, вот этот сильный, мужественный человек, а для нее, Марины Никоновой, он самый лучший и самый главный на свете!

Голос Алексея вернул ее к действительности.

— Мариша, дорогая, ты знаешь, что я думаю… Давай попробуем выбраться отсюда! Приедет Леонид — вытащит меня. Он, наверно, может, он очень богатый…

— Ты как маленький, честное слово! Интересно, как это он вывезет из страны человека, которого разыскивают за несколько преступлений сразу?

— Ох, Маня, деньги — это такая дрянь… они все могут, прогрызть любую стену. Вон вспомни, как Солоника вытащили. Уж убийца из убийц был, я по сравнению с ним — ангел во плоти… А окажусь за кордоном — ты сразу ко мне и приедешь. И Марию Олеговну отсюда заберем!

— А как же папа? — внезапно она заразилась этой успокаивающей нервы игрой.

— Его-то из этой параши необходимо вытащить в самую первую очередь! Я думаю, что, сколько ни заплати в наших больницах, проку все равно не будет. А там…

— Как же ты ненавидишь Россию, Коля, — прошептала Марина, тут же поправилась: — Лешенька…

— Да я ее люблю, это она меня не любит! А я ее люблю — аж до нервной дрожи. Я за нее жизнью своей рисковал, здоровьем платил… Я вот сейчас петушусь, хорохорюсь, а как там жить буду — даже и не представляю. А ненавижу я не Россию, а всю эту сволочь, которая каждый раз наверху оказывается и за людей нас не считает. Так бы и грыз зубами, а надо — и убивал бы, хотя я, в общем, человек мирный…

— Да уж, ты мирный! — с сомнением повторила она. — Ну а чего ж ты тогда уехать-то хочешь, мирный человек? Грызи их здесь — оттуда их нипочем не достанешь…

— Эх, Маришка, это ты всю жизнь провела в своей Москве благополучной. А пожила бы ты у нас на Болотах… Ты знаешь, на сколько лет выглядят твои ровесницы? Как минимум на полтинник! И это в тридцать, а то и меньше! Или спиваются, или от нечего жрать раздвигают ноги перед кем ни попадя… Прости за непотребное слово… Это раньше — и работа у людей была, и зарплата. А как пришли эти оглоеды к власти…

— Леша, ты же не зря вспомнил, что я журналист. Я прекрасно знаю, что происходит в глубинке, — сказала Марина. — Между прочим, кто хочет заработать…

— Прошу тебя, — прервал ее, поморщившись, Остроумов, и оба замолчали, сидели так, пока в квартире не стало совсем уже темно.

— Знаешь, я пойду, а ты сиди и не высовывай отсюда носа. Поесть я тебе принесу. Если нагрянет милиция — позвоню и попрошу к телефону Анну Петровну. Это будет означать, что ты не должен ни ходить, ни дышать, пока они не уберутся. Фонарика у тебя сегодня нету? Свет лучше все же не зажигать…

— Малыш, ты что, думаешь, если я с Нижних Болот, то, значит, малость дураковат?

Она засмеялась.

— Прости. Хотя, надо сказать, глупостей ты наделал предостаточно. Она, крепко чмокнув его в щеку, пошла было к двери, и тут затрезвонил легок на помине — телефон. Это было странно — кому надо, те все давно уже знали, что хозяин в больнице и квартира пустует. Может, ошибка? Она вопросительно посмотрела на Алексея — что делать? Он сказал почему-то шепотом:

— Возьми.

Марина сняла трубку и услышала ясный, сильный голос, будто звонивший находился где-то совсем рядом:

— Здравствуйте! Могу я попросить Антона Григорьевича?

— Простите, а кто его спрашивает, — поинтересовалась Марина и услышала:

— Меня зовут Леонид Александрович Остроумов, я звоню издалека, с Кипра. Я получил письмо от Антона Григорьевича и хотел бы переговорить с ним по этому поводу.

Марина растерянно посмотрела на Алексея, не зная, что ответить. Показала — может, возьмешь трубку сам? Но он поосторожничал, энергично замотал головой — нет, мол, потом сказал ей одними губами:

— Антон Григорьевич сейчас не может подойти, он у врача (что было, в общем-то, чистой правдой).

Марина повторила эти слова вслед за Алексеем и снова слышала голос будущего деверя:

— Будьте любезны передать Антону Григорьевичу, что ему звонил Остро-у-мов! Что письмо его я получил и буду в Москве завтра утром.

Тут Марина проявила полную самостоятельность и спросила:

— Встречать вас не надо? Адрес у вас есть?

— Встречать меня не надо, я в Москве ориентируюсь. К тому же еще не очень точно известно время вылета, поскольку я лечу не рейсовым, а частным самолетом. Адрес указан на конверте. Он прочел: Трифоновская улица, дом… квартира… Все верно?

…Алексей потом только мотал головой — надо же, какой галантерейный у него братец: будьте любезны, да тыры-пыры. Он таким не был, когда в Болотах обретался! Ишь, на частном самолете он прилетит — читай, на своем собственном.

— Хорош гусь, а, Марин?

Она не ответила, вздохнула о чем-то своем. Ей все это начало казаться похожим на какой-то сбывающийся сон…

Глава 14

Леонид Александрович сдержал свое слово — утром следующего дня его небольшой голубой самолет, рассчитанный всего на десять пассажиров, поднялся в воздух, держа курс на Москву. Места в этом самолете были строго расписаны. Сам Леонид Александрович удобно устроился в большом мягком кресле в середине салона. Одетый в строгий темный костюм, не поднимающий глаз от какого-то глянцевого журнала, он выглядел довольно мрачно и неприступно. Чего нельзя было сказать о Софье Михайловне. Бывшая банковская служащая сидела напротив мужа, время от времени пригубливая бокал с холодным апельсиновым соком. Лицо ее не выражало ничего, но Леонид Александрович, давно изучивший свою жену, словно ощущал ее недовольство и понимал, чем оно вызвано. Чванов, которому полагалось сидеть сзади, через одно кресло от них, исподтишка наблюдал за происходящим, делая вид, что читает книгу — образцовый секретарь, расширяющий свой и без того широкий кругозор даже в дороге…

— Женя, — предложил ему вдруг босс, — ты бы не мог ненадолго нас покинуть? Пойди прогуляйся, поболтай со стюардессой, что ли…

Евгений Кириллович повиновался, не скрывая недовольной мины.

Едва он исчез из поля зрения Остроумова, тот сразу отложил журнал в сторону и тихо, словно извиняясь, сказал жене:

— Потерпи еще немного, Соня. Скоро уже прибудем.

Она больше не сдерживала себя:

— Слава богу, наконец-то ты внял моим словам, дорогой, удовлетворенно кивнула Софья. — Я так давно убеждаю тебя, что этот твой разлюбезный Евгений Кириллович — жулик и подлец, на котором пробы негде ставить… Но ведь ты же слушаешь только себя, пока жареный петух сам знаешь куда не клюнет…

— Петух в задницу не клюнет — мужик не перекрестится, — засмеялся Леонид Александрович, беря ее руку в свою.

— Довольно оригинальная трактовка народной мудрости, — заметила она, отвечая легким пожатием на его мимолетную ласку — дескать, я здесь, дорогой. Но начатый разговор завершила: — И все же, что ты собираешься с ним делать? Учти, я больше не намерена терпеть его рядом.

— Я же тебе говорю, Сонечка, потерпи еще немного! Это вопрос решенный. Меня, если честно, больше всего интересует сейчас встреча с братом. Ты не представляешь, что я испытываю. Ведь я его столько времени считал погибшим, а он жив! Знаешь, я тебя прошу: не думай сейчас ни о чем плохом, чтобы не сглазить. И тогда, уверяю, все будет в порядке.

— Хорошо, Леня, не буду. Но все же, зная тебя, я боюсь, что ты обойдешься с Чвановым мягко, и тогда он в любой момент сможет вернуться на Кипр и снова взяться за старое… У меня такое ощущение, что делать гадости в ответ на добро — это его хобби.

— Напрасно ты считаешь меня мягкотелым. Я, например, уже позвонил директору нашего банка на Кипре и попросил его аннулировать все счета Евгения Кирилловича, — улыбнулся Остроумов.

— Директор банка не имеет права этого делать, — возразила Софья.

— Имеет. Если деньги нажиты нечестным путем. А доказательства этого ты предоставила мне сама. Так что директору банка известно про все художества и Куркибы, и Чванова. Не забывай, кроме того, что у меня все-таки есть определенное реноме в деловом мире. Кому, по-твоему, больше поверят — мне или моему референту-жулику? Между прочим, я уже поставил Чванова в известность о своих действиях. Поэтому он такой и мрачный. Теперь у него одна надежда — на обещанные мною двести пятьдесят тысяч.