Высоцкий. На краю - Юрий Сушко

А потом Высоцкий напишет:

От наших «Лиц» остался профиль детский,Но первенец не сбит, как птица влет.Привет тебе, Андрей, Андрей Андреич Вознесенский,И пусть второго Бог тебе пошлет!..

Открытую репетицию решили не продолжать.

Здесь автору вспомнился фрагмент разговора с Владимиром Семеновичем на театральные темы. Высоцкий говорил тогда, что ему гораздо интереснее и важнее именно репетиции, нежели сами спектакли. Интересен поиск, творчество, сомнения, споры. То есть, репетиция — тоже этюд, набросок. А спектакль… Да, премьера — итог, публичная демонстрация результатов большой, кропотливой работы. В какой-то мере праздник. Приносят удовлетворение первые пять, ну, десять спектаклей. Идет притирка, устраняются некоторые шероховатости. А дальше — конвейер, повторение пройденного, и Любимов стоит в глубине зала со своим фонариком, нажимает кнопочки, мигает то красным, то белым, контролирует действия, движения, интонации актеров от начала до конца. Не дай Бог, вправо-влево наклон…

Премьера спектакля состоялась 10 февраля 1970 года.

А до этого, в тот же день, состоялось еще одно немаловажное событие — с третьей попытки был официально оформлен развод Абрамовой Людмилы Владимировны и Высоцкого Владимира Семеновича.

На первом заседании суда им предложили еще подумать: все-таки двое детей… На следующем на вопрос судьи, настаивает ли муж на разводе, Владимир неожиданно сказал: «Не настаиваю…» Ну, а на третьем заседании их развели за пять минут.

Бывшие супруги вышли на улицу, постояли, поглядели друг на друга. Владимир предложил поехать в Черемушки, на улицу Телевидения, посидеть на прощание. Людмила согласилась. Дома никого не было. Заранее был накрыт роскошный стол: икра, дорогая рыба, диковинные бутылки… Потом он взял гитару и начал петь. И новые, и старые песни, которыми она раньше восхищалась. Пел долго, часа четыре. Чуть на вечерний спектакль не опоздал. Нина Максимовна все это время стояла на лестничной площадке, не решаясь войти. Только в половине седьмого она отважилась позвонить в дверь. Бывшие муж и жена поймали такси и помчались: он в театр на «Берегите ваши лица!», она — на той же машине — в противоположную сторону.

«Я тяжело переживала, — говорила Нина Максимовна, — жалела детей. Сын успокаивал меня: «Мамочка, ты не волнуйся, так будет лучше для нее и для меня». Когда родные Людмилы узнали, что ее брачный союз с Высоцким окончательно распался, то сначала вздохнули с облегчением. А потом поняли, что потеряли возможность доставать своим важным знакомым билеты на Таганку, иронизировала Людмила Владимировна, перестав быть родственниками Высоцкого.

Но ему предстояло разрубить еще один узел.

По мнению многих друзей Высоцкого, лучшей из его таганских пассий являлась Татьяна Иваненко: «…была она хороша собой необычайно — создатель потрудился на славу. Сокрушающая женственность внешнего облика завораживала, вызывала неодолимое, немедленное желание выказать себя рядом с ней абсолютным мужчиной и раз и навсегда завладеть этим глазастым белокурым чудом. Но не тут-то было… За хрупкой оболочкой ундины таилась натура сильная, строптивая, неуступчивая. Она казалась пугающим воплощением физического и душевного здоровья, и по-армейски прямолинейная правильность ее жизненного графика обескураживала. Принципиально непьющая и некурящая, волевая и уверенная, разительно отличалась она от своих юных сестер по ремеслу, разноцветными мотыльками бестолково порхающих в свете рампы…» Даже Людмила Абрамова признавала, что «самой умной из тех женщин, к которым Высоцкий был неравнодушен, оказалась Иваненко… Я ею восхищалась и ей завидовала».

Когда молодая актриса пришла в Театр на Таганке, Владимир Семенович не мог не обратить на нее внимания. С осени 1966 года их роман стал темой закулисных пересудов. Лариса Лужина, дружившая с Таней, как могла, старалась помочь влюбленным в решении непреодолимых в те годы квартирных проблем («несколько раз они встречались у меня дома, а я на время уходила…»). Лужина считала: «Роман у них был красивый… У Володи была безумная любовь… Он же увел ее от мужа… Отношения между влюбленными складывались непросто: бурные ссоры сменялись великим примирением, обожанием. Как-то пришли к нам счастливые-пресчастливые, поклялись, что больше никогда не расстанутся. Я была искренне рада, поскольку очень любила эту пару. И вдруг трах-бах! — не проходит и двух месяцев, как среди ночи Володя заявляется… с Мариной Влади. Леша (тогдашний муж актрисы. — Ю.С.) давай меня будить: «Вставай скорее, к нам сама Влади пожаловала!» А я за это на Высоцкого разозлилась — словами не передать. Сработала женская солидарность: «Ну и что, если Влади? Не выйду к ним, и баста! Даже чистого белья не дам. Пусть на раскладушке как хотят вдвоем укладываются. И водку свою сами пьют — я даже не пригублю…»

Околотаганской публике («сырам») Татьяна Иваненко запомнилась разве что ролью Женьки Комельковой в спектакле «А зори здесь тихие…». Остальные работы были из разряда «на подносах»: 2-я придворная дама в «Галилее», плакальщица в «Пугачеве», подруга дома в «Мастере» и т. п. То ли из желания, чтобы Таня почаще была рядом, то ли из стремления помочь ей подзаработать Высоцкий то впихивал ее в концертные бригады, то упрашивал Карелова или Юнгвальд-Хилькевича снять ее хотя бы в крошечных эпизодах.

Однако позже именно Высоцкий восстал против того, чтобы Татьяна исполняла роль Офелии в «Гамлете», так как Марине будет неприятно видеть их вместе на сцене. Но стоило Влади отлучиться из Москвы, свидетельствовал «Ангвальд», Володя тут же притаскивает Таню к нам в Одессу.

Романы Высоцкого с Иваненко и Влади шли как бы параллельно. Сердце разрывалось напополам, но он ничего не мог с собой поделать.

Кремлевский вольнодумец, переходящий из рук в руки, как эстафетная палочка, вечный помощник вождей ЦК КПСС Георгий Шахназаров, в доме которого нередко гостевал Владимир (с гитарой и без), вспоминал, как Высоцкий, близко никого не подпускавший к обсуждению своих личных проблем, вдруг затеял странный разговор, на ком ему жениться. Дескать, стоит перед выбором — или актриса нашего театра, или Марина.

«— Володя, я тебе удивляюсь, женись на той, которую любишь.

— В том-то и дело, что люблю обеих, — возразил он, и мне на секунду показалось, что не шутит, действительно стоит перед выбором и ищет хоть какой-нибудь подсказки.

— Тогда женись на Марине, — брякнул я безответственно, — все-таки кинозвезда, в Париж будешь ездить…»

Поначалу серьезной соперницы в Марине Влади Татьяна не видела. И напрасно. Только почувствовав жар, полыхающий от безумного романа с «белокурой французской русалкой», она инстинктивно насторожилась и начала плести паутину вкруг ускользающего из объятий возлюбленного.