На развалинах третьего рейха, или маятник войны - Георгий Литвин

Через полчаса — снова на взлет! Проскочили над Керчью. Дороги забиты горящей техникой противника. Зенитки не стреляют, немецких истребителей нет. Проносимся над фашистскими войсками: сбрасываем осколочные бомбы, пускаем эресы, стреляем из бортового оружия. Мы, воздушные стрелки, тоже ведем прицельный огонь по наземным целям. За день делаем несколько боевых вылетов. Главное теперь — не дать противнику оторваться от наших войск и скрыться в Севастополе, закрепиться там. В конце дня — тяжелая потеря: погиб бесстрашный экипаж — летчик Атлеснов и воздушный стрелок Рогоза.

— Мы штурмовали противника, — рассказывал воздушный стрелок Паршиков. Зенитки не стреляли. Вдруг вижу: самолет Атлеснова перевернулся и упал кабиной вниз. Наверное, ему досталась шальная пуля: самолет летел очень низко…

Механик их самолета Федор Моисеенко неприкаянно бродил по пустой стоянке: опустив голову, переставлял ящики с места на место, прислушивался, смотрел в небо. Видно было, что у него что-то умерло в душе… В боях за Керчь только наш 43-й гвардейский штурмовой авиаполк потерял 30 летчиков и воздушных стрелков. Большие потери были и в других авиаполках дивизии.

3 апреля 1944 года линия фронта проходила уже далеко за Феодосией. Отходивший по горным дорогам, вдоль побережья, противник подвергался ударам партизан, военных моряков и авиации. С каждым часом наступления авиации, действующей с аэродромов Тамани, приходилось преодолевать все большее расстояние до противника, стремящегося как можно быстрее уйти под прикрытие севастопольских укреплений. Удавалось это, правда, далеко не всем.

Группа комэска Евгения Ежова летела вдоль дороги в правом пеленге. Издалека увидев шлейф пыли над автоколонной противника, Ежов, зная, что неподалеку наши танки, решил остановить ее. Два самолета ударили по голове колонны и создали «пробку». Хвост колонны по инерции подтянулся, и цель стала довольно компактной. Развернувшись, группа нанесла штурмовой удар с бреющего полета. В это время вторая группа, возглавляемая Тихоном Кучерябой, в ранее указанном районе противника не обнаружила: там уже двигались наши части. Развернувшись, штурмовики пошли на юг и вскоре увидели машины арьергардных частей противника. Сбросив бомбы на зенитные батареи, прикрывавшие их отход, группа ударила по основной колонне…

20 апреля успевшие отступить части противника и гарнизон Севастополя заняли оборону в многополосных сооружениях, опиравшихся на цепи гор: Мекензиевых, Сапун-горе, Сахарной головке, Федюхиных высот — и множества больших и малых возвышенностей, полукольцом опоясавших город. На этих высотах в незабываемые месяцы обороны Севастополя в 1941–1942 годах двести пятьдесят дней и ночей сражались воины Красной Армии и моряки Черноморского флота. Сотни тысяч снарядов и мин, десятки тысяч авиабомб бросил на город и его защитников враг, предпринял во время трех штурмов на них сотни атак… И вот русские солдаты и матросы, казалось бы много раз уже убитые, снова у Севастополя. Вспоминается в связи с этим такая притча: генерал докладывает прусскому королю: «Ваше величество! Русского солдата мало только убить, его надо еще и повалить. Ведь он и убитый продолжает стоять!»

За время оккупации Крыма противник еще более усилил в инженерном отношении все линии обороны под Севастополем и до предела насытил их огневыми средствами. Сапун-гора была превращена в крепость, заминированную и усиленную железобетонными сооружениями. В отвесных уступах, в несколько ярусов, шли доты с тяжелыми орудиями и множеством пулеметов, а вся гора снизу доверху опоясывалась линиями траншей, минными и проволочными заграждениями.

…Весна в разгаре, светит яркое крымское солнце, буйно цветут травы… А я читаю письмо из дома, от сестры. Она пишет о том, что пришлось пережить нашим людям в оккупированном Харькове, где погибли трое моих школьных товарищей, повешенных гитлеровцами на глазах жителей рабочего поселка — для устрашения…

Наш полк перелетел на аэродром Тумай, севернее Симферополя. После небольшой передышки снова ежедневно, по нескольку раз в день, вылеты. Я лечу во второй кабине штурмовика командира полка Соколова, который ведет группу. Нашей группе удалось удачно сбросить бомбы, сделать три штурмовых захода на вражеские артиллерийские позиции на Мекензиевых горах и без потерь возвратиться на аэродром. Утром 7 мая полку был зачитан приказ о штурме Севастополя. На боевое задание я вылетел в самолете командира группы штурмана полка Коновалова, опытного, требовательного, прекрасно знающего свое дело, в чем неоднократно убеждались все летавшие с ним, человека. Напросился сам — вместо его заболевшего стрелка. Мы должны нанести удар по артиллерийским позициям немцев юго-западнее Сапун-горы, откуда велся огонь по нашим войскам, изготовившимся к штурму. С других направлений на Севастополь идут группы бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей. Какие-то группы самолетов уже возвращаются с боевого задания… Из условных разговоров по радио узнаем знакомых летчиков. Впервые наблюдаю одновременно в воздухе такое количество наших самолетов. Ведут их уже в основном закаленные в боях авиаторы. Вот «зависает» над нашим Илом истребитель крмэска Истрашкина. Слышу также голоса Татарникова, Рубцова.

В воздухе нужно всегда быть внимательным. Вылетая на боевые задания в район Севастополя, экипажи наших штурмовиков отмечали все усиливающуюся зенитную оборону противника. Действия его истребительной авиации, базирующейся на последнем аэродроме на мысе Херсонес, затруднены из-за нашего превосходства в воздухе, но, если удается завязать бой в благоприятных условиях, «мессершмитты» атакуют Илы с яростью обреченных. В дни последних боев за Севастополь немецкими истребителями уже командовал ас Германии N 1, командир 9-й особой эскадрильи 52-й истребительной эскадры оберлейтенант Эрих Хартман.

Подходим к Севастополю. Город в дыму пожарищ. Видим очертания береговой линии бухты. Вдали, слева т — Херсонес. Коновалов докладывает по радио на КП генералу Гетьману о готовности группы:

— Я «Стрела-3»! Уточните цель!

— «Стрела-3»! Из района северо-западнее Балаклавы ведут огонь батареи противника. Заставьте их замолчать!

Еще до подхода к Сапун-горе наша группа начала противозенитный маневр. Разрывы зенитных снарядов — со всех сторон. Коновалов умело маневрирует, подсказывает летчикам. Зенитный огонь все плотнее, но мы упорно продвигаемся к цели.

Выглядываю вперед и вижу на земле сполохи залпов зенитных батарей. Впереди виднеется Балаклава. Северо-западнее ее — те самые артиллерийские батареи. Илы снижаются, бьют из пушек, затем пускают реактивные снаряды, с пикирования бросают бомбы. Три батареи замолкают. Потом делаем второй заход. Хотя в воздухе полное наше превосходство и нас старательно прикрывают истребители, я внимательно слежу за обстановкой. И не зря.

Со стороны солнца, с большим превышением над уходящими от Севастополя штурмовиками и истребителями, появились две точки. Солнце бьет в глаза даже через светофильтры очков, но я уже вижу: истребители, и не наши. Вот они перестраиваются и пикируют на нашу группу.

Включаю переговорное устройство, кричу: «Маневр!»

Но Коновалов командует штурмовиками группы и меня не слышит: когда у нас включен передатчик, самолетно-переговорное устройство не работает, такая уж в ту пору у нас была радиотехника. Я включаю световую сигнализацию: на приборной доске летчика мигает красный свет — предупреждение об опасности.

Коновалов не реагирует, и «мессеры» берут наш самолет в «клещи». У меня один выход — уничтожить истребитель, атакующий первым, а затем перенести огонь на второй. Но ничего не выходит: немец грамотно сближается под большим углом, вертикальный угол обстрела моего пулемета не позволяет достать его. И вновь меня спасает солдатская смекалка. Я мгновенно сбрасываю сиденье, становлюсь коленями на дно кабины и доворачиваю ствол пулемета на угол, не предусмотренный тактико-техническими данными Ила. Огонь пока не открываю, надеясь, что немец не поймет моих действий по изменению угла стрельбы. А он, он все так же грамотно, как на тренировке, подходит все ближе. 800 метров, 600, 400… Я прицеливаюсь особо тщательно, так как отчетливо понимаю, что второй очереди не будет. И вот огненная трасса упирается в самолет противника, он, не успевая открыть ответный огонь, вспыхивает. Объятый пламенем, «мессер» несется нам навстречу. Но Коновалов, после моей очереди резко рванул самолет вправо, и горящий немец пронесся рядом.

Отвлекшись на факел, мы чуть не стали факелом сами. Второй «мессершмитт» приблизился к нам справа и дал очередь. Снаряд попал в антенну, осколки угодили в кабину, но задели на мне только шлемофон. Рванув пулемет влево, я увидел в каких-то ста метрах выходящий из атаки вверх закопченный желтый самолет с черными крестами. Я нажал гашетку и стрелял, пока пулемет не отказал. Меня прижало к пулемету и вытягивало из кабины. Понял, что наш самолет сбит и падает. Нет, хочется жить! Делаю сверхъестественное усилие и хватаюсь обеими руками за турель. Но вот перегрузка уменьшается: Ил переходит в горизонтальный полет.