Кола ди Риенцо, последний римский трибун - Эдвард Бульвер-Литтон

— Разорвите это наглое объявление. Нет, стойте! Прибейте над ним нашу прокламацию о награде в десять тысяч флоринов за голову еретика! Десять тысяч! Мне кажется, теперь этого слишком много; мы изменим цифру. Между тем, Ринальдо Орсини, синьор сенатор, веди своих солдат к св. Анджело; посмотрим, выдержит ли еретик осаду.

— В этом нет надобности, ваше высокопреосвященство, — сказал советник, опять выскакивая с официальной суетливостью, — св. Анджело сдался. Говорят, трибун, его жена и один паж ушли в эту ночь, переодетые.

— А! — сказал старый Колонна, которого отупевший рассудок пришел наконец к заключению, что движение его друзей остановлено чем-то необыкновенным. — В чем дело? Что это за объявление? Неужели никто мне не скажет, что там написано? Мои старые глаза тусклы.

Когда он резким проницательным голосом старости задал эти вопросы, то ему ответил какой-то другой голос громким и густым тоном. Никто не знал, откуда он выходил; от толпы осталось только несколько праздношатающихся, большей частью монахов, в клобуках и шерстяных рясах, любопытство которых ничем нельзя было удержать и которым их одежда гарантировала безопасность; солдаты замыкали тыл. И между тем раздался голос, от которого у многих побледнели щеки. В ответ Колонне этот голос сказал:

— Трепещите, Риенцо возвратится!

Книга VI

Чума

I

Убежище влюбленного

У берега одного из прекраснейших озер северной Италии стоял любимый дом Адриана ди Кастелло, к которому часто и с любовью обращалось его воображение в минуты более нежных и менее патриотических мыслей. Туда, после своего злополучного возвращения в Рим, удалился молодой патриций, распустив своих блестящих спутников в неаполитанское посольство. Из них большая часть присоединилась к баронам; молодой Аннибальди, смелая и честолюбивая натура которого сильно привязалась к трибуну, держал нейтралитет; он отправился в свой замок, в Кампанью, и не возвращался в Рим до изгнания Риенцо.

Место это было способно питать меланхолическую задумчивость жениха Ирены. Не будучи собственно крепостью, оно было достаточно сильно для того, чтобы противиться всякому нападению горных разбойников и мелких соседних тиранов. Замок был построен каким-то прежним владельцем из материалов полуразрушенных вилл древних римлян, и его мраморные колонны и мозаичные мостовые придавали причудливую грацию его серым каменным стенам и массивным башням феодальной постройки.

В этом уединенном убежище Адриан провел зиму, которая представляет такой мягкий период в этом упоительном климате. Мирской шум доносился до слуха Адриана сладким и невнятным шепотом. Не вполне, и со многими противоречиями, до него дошли вести, разразившиеся подобно громовому удару над Италией, о том, что удивительный и предприимчивый человек, уже сам по себе представляющий революцию, человек, который интересовал всю Европу и возбудил самые блистательные надежды в энтузиастах, сильнейшее покровительство знатных, глубочайший ужас в деспотах, самые пылкие стремления свободно мыслящих людей, вдруг низвергнут со своего пьедестала, что голова его оценена, что его имя продано позору. Об этом событии, случившемся в конце декабря, Адриан узнал от одного странствующего пилигрима в начале марта ужасного 1348 года, когда Европа, и в особенности Италия, была опустошена страшнейшей моровой язвой, о которой когда-либо упоминала история.

Пилигрим, сообщивший Адриану о революции в Риме, не мог ничего рассказать ему о дальнейшей судьбе Риенцо и его семейства. Было известно только, что трибун и его жена ушли; никто не знал куда. Многие думали, что они уже стали жертвой многочисленных разбойников, которые, вслед за падением трибуна, возвратились к своим прежним привычкам, не щадя ни возраста, ни пола, ни богатых, ни бедных. Так как все, касающееся экс-трибуна, составляло предмет самою живого интереса, то пилигрим знал еще, что перед падением Риенцо сестра его оставила Рим, но куда она уехала — это было покрыто тайной.

Эти новости пробудили Адриана ото сна. Ирена находилась теперь в том состоянии, которое он изобразил в своем письме к ней: она утратила свою знатность, она была оставлена и не имела друзей. Теперь, думал великодушный и благородный влюбленный, она может быть моей без вреда для моего имени. Каковы бы ни были ошибки Риенцо, она в них не замешана. Ее руки не запятнаны кровью своих родственников; люди не могут сказать, что Адриан ди Кастелло вступает в союз с властителем, могущество которого основано на развалинах дома Колоннов. Колонны восстановлены, они опять торжествуют, Риенцо — ничто: горе и несчастье соединяют меня с той, на которую они обрушились!

Но каким образом исполнить эти романтические планы, когда неизвестно, где Ирена? Он решился сам отправиться в Рим, чтобы сделать там необходимые расспросы. Он созвал своих слуг и обрадовал их вестью о предстоящем путешествии. Кольчуга изъята из оружейной, знамя вынесено из залы, и после двух дней дорожных сборов фонтан, возле которого Адриан провел так много часов задумчивости, посещался только птицами, прилетевшими с возвращением весны, и ночная лампа уже не бросала своего одинокого луча из его комнаты на воды оставленного озера.

II

Искатель

Было светлое, тягостное, знойное утро. Одинокий всадник ехал по той несравненной дороге, с высоты которой, среди смоковниц, виноградников и олив, глазам путника постепенно открываются очаровательная долина Арно, шпили и купола Флоренции. Но не с обычным, свойственным путешественнику, взглядом удивления и восторга проезжал этот одинокий всадник, не над обычной деятельностью, весельем и одушевленностью тосканской жизни сияло полуденное солнце. Все было безмолвно, пусто и тихо; даже свет неба казался каким-то болезненным и мертвым блеском. Некоторые из хижин, стоявших у дороги, были заперты и брошены, другие были отворены, но, по-видимому, необитаемы. Плуг и прялки стояли в бездействии, лошадь и человек праздновали ужасный праздник. Над страной тяготело проклятие, более мрачное, чем проклятие Каина! Одна телега остановилась у самых ворот, и человек в маске выбросил все, что в ней находилось, в зеленую слизистую канаву возле дороги. Это была легкая одежда, вышитая мантия щеголя, капор и покрывало какой-нибудь знатной синьоры, и лохмотья крестьянина. Бросив взгляд на работу замаскированного, всадник увидел стадо свиней, тощих и полумертвых от голода, которые побежали к этому месту в надежде на пищу, и он содрогнулся при мысли, какую пищу они могут там найти! Но прежде чем он доехал до ворот, те из свиней, которые хлопотливее всех рылись в заразной куче, упали мертвые среди стада.