Право первой ночи для повелителя драконов - Галлея Сандер-Лин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ксения молчала и ничего не предпринимала. В конце концов, о том, что птица именно она, у него сейчас только догадки. И если удастся продержаться до прихода стражи или кого-то из более сильных драконов... Однако Джерсис, судя по всему, решил, что пора уносить ноги, и, придерживая клетку магией, ринулся прочь из комнаты. В конце коридора показался Брайтрейн, и маг быстро свернул за угол, после чего открыл аварийный портал. До них донёсся яростный крик наместника, вслед полетели ледяные стрелы его заклинаний, но воронка портала уже схлопнулась.
Правда, надо отдать должное Каяру, одна стрела всё же угодила в плечо Борна, и тот, грязно выругавшись и застонав, выронил клетку. Ксю из-за падения неудачно ударилась головкой о перекладину жёрдочки и потеряла сознание. Что было дальше, она не знала и, честно говоря, не хотела знать. Но пришлось. Сознание возвращалось рваными всполохами, в голове был туман. Кажется, Ксюшу куда-то несли. Тёмное помещение, по которому они двигались, походило на длинный коридор. Сначала практически ничего нельзя было разглядеть, однако потом на стенах стали попадаться магические огоньки.
Человек, нёсший её, шёл не вполне уверенно. Наверное, сказывалась полученная рана. А это значит... Привыкнув к полутьме, Ксения с разочарованием обнаружила, что всё ещё находится в лапах Джерсиса. А ведь была надежда... надежда, что его поймают, что их остановят. Как же ему удалось выбраться из замка? Снова кого-то зачаровал и пустил на корм рыбам?
Ксю отчаянно жалела, что не позволила Янару сделать с ней всё, чего он хотел. Или хотя бы Каяру, ведь тот имел на это тело все права. Лучше бы кто-то из драконов был у них с Лираной первым, а теперь... Теперь всё это сделает с ними ненавистный Джерсис, который не только не будет нежничать, но и применит к жене садистские штучки, коих у него в избытке, и испытает все свои приспособления. В первую очередь потому, что разрешила дракону себя увести и была этому так откровенно рада. А ещё потому, что позволила чешуйчатому опозорить молодого мужа и лишить его законной брачной ночи. И, конечно же, потому, что стала причиной насмешек, летевших Борну вслед, не говоря уже о том, что нарушила планы, которые он так долго вынашивал...
– Очнулась? – не оставил маг без внимания её пробуждение. – Ничего, снова скоро потеряешь сознание от боли, от сладостной боли, которую я тебе подарю... – пообещал зловеще.
«Ах ты развратная сволочь...»
Но всё оказалось куда хуже, чем Ксения могла себе вообразить, потому что... развратных сволочей было двое!
– Привёз, наконец? – лениво поинтересовалась точная копия Джерсиса, отделяясь от дверного проёма. Вернее, не совсем точная: светлые волосы этого индивида были зачёсаны на другую сторону, а ещё у него имелся на лице шрам от ожога, а так – один в один. – Я тут уже истосковался. Скука страшная, вот, пришлось хоть как-то себя развлечь, – указал он вглубь комнаты.
«Развлечением» оказался истерзанный «ласками» совершенно обнажённый совсем молоденький парень, прикованный по рукам и ногам к некому подобию кожаного тапчана. Наручники не были обиты кожей или бархатом и оставили на щиколотках и запястьях несчастного кровавые ссадины. Парень был «залюблен» до потери сознания, его исполосованная хлыстом грудь слабо вздымалась и опадала.
Девушку в образе птицы едва не вывернуло. Ксю тут же вспомнила слухи о «всеядности» Джерсиса (вернее, Джерсисов!) и воочию в них убедилась. Значит, действительно подминает под себя и женщин, и мужчин. Точнее, оба подминают.
– Ну что же ты, Дорн, меня не подождал? – попенял ему Борн. – Вместе бы развлеклись. Размялись, так сказать, перед исполнением супружеского долга...
«Мне это только снится, просто снится...» – в ужасе приговаривала Ксюша, отчаянно надеясь проснуться... но не просыпалась.
Эпилог
– Что, украли у тебя краденую жену? – насмешливо поинтересовалась тьма, постепенно просачиваясь сквозь дверь и материализуясь в человеческую фигуру.
– Откуда знаешь? – напрягся Янар, наблюдавший за пленником через защитный барьер, и машинально схватился за раненую грудь. Тело пронзило болью. Повреждения после взрыва заживали плохо, слишком уж хитромудрые чары их вызвали, отравляющие чары.
– Ты что, забыл? Я повелеваю тьмой, а тьма – она посюду. И прежде всего – в сердцах людей, особенно в них, – осклабился маг смерти. – Впрочем, не только у людей. Да, Янар Кинарский? Ты ведь не сказал своей драгоценной избраннице, кого и зачем тут держишь? А зря, очень зря. Может, она бы увидела твоё истинное лицо... помимо того уродства, которое и так видит, – с издёвкой заметил тёмный маг, который и был автором «художества», обезобразившего лицо Яна. – Так чем же ты отличаешься от меня? Почему мнишь себя лучше и чище?
– Потому что я не убиваю без разбору любого, кто окажется на пути, – процедил сквозь зубы повелитель Кинарский, который слишком хорошо помнил разъедающую боль, охватившую щёку, когда по ней полосонули магией смерти. И не простил.
– Полно тебе прикидываться безневинной овечкой, – отмахнулся пленник. – Ты такой же зверь, как и я. Даже больший зверь, потому что я не обращаюсь в плотоядного хищника, который жрёт всё подряд и без разбору.
– Ты слишком высокого мнения о всеядности драконов, и уж тем более – относительно моих гастрономических пристрастий. Вынужден разочаровать, но я очень разборчив в еде и придирчив к тому, что попадает мне в рот. И даже несмотря на то, что с удовольствием перекусил бы тебе глотку, есть тебя я бы побрезговал, – презрительно бросил Дартрейн, пытаясь справиться с нахлынувшим недомоганием.
– Тогда зачем ты пришёл? – полутуманная мужская фигура сложила руки на груди. – Что привело тебя в каземат, где ты же меня и запер? В тебе вдруг проклюнулись нотки разума, и ты решил меня отпустить?
– Отпустить?! И не мечтай! Не после того, что вы с отцом и соратниками сотворили с моей страной... и ещё можете сотворить. Однако я решил заключить с тобой сделку, – нехотя выдавил Янар, хотя это было тем, чего он желал меньше всего на свете. Если бы у Яна было ещё несколько дней, если бы он успел овладеть багровым пламенем, то идти на компромисс с собственной совестью ему не пришлось бы. Но
