Мышьяк за ваше здоровье - Елена Арсеньева

– Вот не думал, что глазурь может рваться, – сказал Александр с удивлением. – Она же не полотно, не бумага.

– Она стекло, – усмехнулась Галина. – Рвется – конечно, не самое точное слово. Вернее – лопается. Вот об этом-то я и хотела вам сказать. Пойдемте. – Она поманила его в угол комнаты и показала небольшую муфельную печь, дверца которой была чуть приоткрыта.

Александр, который полагал, что муфельная печь для обжига керамики – близкая родственница доменной, был удивлен, обнаружив, что это небольшое сооружение скорее напоминает старую чудо-печку, которая досталась его маме от бабушки, знатной кулинарки. Галина, казалось, поняла его удивление и пояснила:

– Вообще-то по-настоящему серьезные работы я обжигаю на заводе «Орбита». Я там делала очень интересные штуки для оформления интерьера, ну и подружились. Теперь они меня к своим печам допускают запросто, что очень удобно. Там огромная муфельная печь. А это – домашняя, для мелочей. Помните, я говорила о срочном заказе? Как раз здесь сейчас покрываются цеком несколько салфеточниц для ресторана «Мексиканские этюды». Проще сказать – они трескаются, мои изделия.

– Не понял, – осторожно произнес Александр, сторонясь печки, от которой исходили волны жара, сопровождаемые характерным дзиньканьем. – Вы же говорили, трещина на изделии – это плохо. Вы ведь вроде бы даже никакую арматуру внутрь не вставляете – боитесь, что посуда потрескается.

– Не потрескается, а разорвется, развалится на черепки, – уточнила Галина. – Но трещина трещине рознь. Вот посмотрите.

Они вернулись к столу, и Александр увидел фигуру русалки, очень похожую на ту, которую Галина показывала ему во время первого визита. Как-то вдруг Александр осознал, что это было не несколько дней, а несколько часов назад. А казалось, он слушал мини-лекцию о керамике давным-давно!

Фигурка, красивого пепельно-голубого оттенка, при ближайшем рассмотрении оказалась покрыта мельчайшими трещинками, напоминающими паутину. А еще больше это было похоже на такыр – огромные пространства засохшей грязи, которые Александр еще в детстве видел в степях Казахстана, куда однажды ездил с отцом. Трещины испещряли такыр вдоль и поперек, придавая ему неровно-клетчатый вид.

– Это тоже цек, понимаете? Тоже трещинки. Но они не уродуют работу, а способны придать ей совершенно новый, неожиданный облик.

Галина окунула палец в баночку с глазурью и принялась осторожно втирать в трещинки синий пигмент. Фигура русалки постепенно словно бы сетью покрылась. Галина смахнула излишки пигмента:

– Посмотрите. Совсем другой вид, правда? Иногда это не втирается, а фигура просто опускается в глазурь другого цвета и пропитывается ею. Но ведь красиво, скажите, красиво?

– Конечно, – рассеянно согласился Александр, пытаясь вспомнить, что ему напоминает эта синяя сеть, окутавшая фигуру русалки. Она выглядит такой благородно-старинной, как на посуде коллекционного фарфора восемнадцатого века…

– Техника эта называется кракле, – сказала Галина. – Считается, что ее изобрели японцы – в глубокой древности. Говорят, началось это из чистого суеверия: чтобы ревнивые боги не наказали мастеров, которые творят совершенно-прекрасные изделия. Поэтому на некоторые вазы или фигурки после первичного обжига наносили слишком много глазури, избыточно толстый ее слой. Потом печь, в которой шел вторичный обжиг, открывали раньше времени. По идее, изделие вынимают не прежде, чем температура в печи окажется равной комнатной. А вот если вынуть, условно говоря, при 200 градусах, а потом опустить в холодную воду, разогретая глазурь мгновенно покроется трещинками. Цеком. То есть вазе или статуэтке на первый взгляд было далеко от совершенства, и ревнивые боги могли спать спокойно. Но когда изделие остывало, хитрые мастера втирали в трещинки глазурь контрастного цвета. Высушенная глина впитывала этот дополнительный краситель, его влага просачивалась внутрь изделия и закрывала все трещинки очень плотно. Потом шел еще один обжиг, потом роспись… ну и так далее. Но если изделие не опускать в холодную воду, а просто открыть печь, вы услышите такой вот характерный звон, который уже слышали сегодня. При медленном остывании трещинки будут совсем мелкие. Почти незаметные. Втирать туда контрастную глазурь довольно сложно. Проще взять и опустить вещь целиком в сосуд с глазурью. Пусть впитывается сама собой в гигроскопичную, сухую глину. И вот вообразите себе: что, если в глазурь окажется подмешан какой-то яд? Скажем, мышьяк. Мне кажется, только этим способом можно сделать несколько раз обожженное керамическое изделие источником отравы. Разумеется, больше его не обжигать. Надобности в этом нет: цек при такой технологии микроскопичен, трещинки не пропускают воду. Но мышьяк будет вымываться из них очень медленно… И человек, который пьет из такой кружки, будет каждый день получать свою порцию отравы. Конечно, тут нужно очень точно все рассчитать, какая нужна доза, смертельная или просто очень токсичная, но расчеты – дело второе, главное ведь – придумать!

Александр беспомощно смотрел на эту красивую, увлеченную разговором женщину, которая и не заметила, как воткнула ему в самое сердце нож и медленно, с наслаждением поворачивала его в ране. Смотрел-то он на Галину, но видел лицо берегини в ореоле черных волос. Это лицо было изображено на причудливой кружке – переливчатой, голубовато-зеленовато-перламутровой, покрытой скрещением синих линий, напоминавших разводы, которые остаются на песке после того, как отхлынет морская волна.

Да, и на сетку эти скрещения трещинок тоже были похожи. И на такыр…

Александр покачал головой. Значит, он еще в прошлый раз все угадал! Дело было именно в кружке. Понятно, почему Манихин не расставался с этой кружкой: ведь на ней был искусно воспроизведен портрет его любимой жены. К тому же это был подарок девушки, которая дважды спасла ему жизнь.

Подарок Марины…

Он настолько погрузился в раздумья, что даже не заметил, как в комнате воцарилась тишина. Поднял глаза – и увидел умолкнувшую Галину, которая встревоженно смотрела ему в лицо.

Александр слабо улыбнулся.

– Я думала, вы хотели узнать… – Голос ее звучал виновато.

Александр кивнул.

– Я думала, это и правда для детектива…

Александр опять кивнул.

– Но… что же теперь со всем этим делать? – растерянно смотрела на него Галина.

Он покачал головой:

– Не знаю. Я пойду, извините. Спасибо вам.

– Не за что, – растерянно обронила она ему вслед.

Вот уж воистину…

Александр медленно спустился во двор. Потрясение, которое он испытал, было слишком внезапным, хотя, строго говоря, чего-то в этом роде он и ожидал. И все же, все же, все же…