Девятнадцать стражей (сборник) - Пратчетт Терри Дэвид Джон

Вот если бы сам Четыре Уха был не собою, а грызуном, не знающим, что Дураков есть опасно, то он наверняка выбрал бы умершего навсегда.

Эта мысль казалась хорошей, ее стоило подумать получше. А тем временем мясо, может, все-таки хоть немного размякнет…

Впервые за весь этот богатый событиями день (да и за десятки десятков дней, предшествовавших этому) в душе Матвея Молчанова шевельнулся махонький такой скользкий змееныш – ядовитенький зародыш сомнения.

Вонючий абориген повел себя вовсе не как праведник, к которому снизошел с неба адресат чистосердечных молитв. Неандерталоид посмотрел на чудесно возникшее божество, как на пустое место, и отправился к своей жалкой пародии на шашлык. Великолепный замысел Эм. Молчанова готовился дать трещину.

Самое противное, что Матвей именно теперь начинал подозревать себя в изначальной ошибке. Разрабатывая свой гениальный план, он, Матвей, слишком доверился яйцеголовым. Он забыл, что последний земной неандерталец издох за тысячи лет до того, как среди Homo Sapiens завелись первые этнографы. Любой из дикарей, с которыми когда-либо имела дело человеческая наука, – сущий профессор в сравнении с этим вот полуземноводным кретином. Ученым-то хорошо, они могут позволить себе с великолепным апломбом пороть заведомую белиберду под названием «мысленный эксперимент» или «умозрительная экстраполяция». А профессиональный жул… э… скажем, человек свободной профессии, себе такой роскоши позволить не может; он обязан доверять только лично им же перепроверенным строгим фактам. Но какая же тут может быть строгость, если мудрые светила строят свои уродцеведческие изыскания в основном на чужих (как правило, случайных) наблюдениях, сделанных еще до введения ООР планомерных охранных мероприятий?!

Да уж, яйцеголовым-то хорошо – у них отрицательный результат тоже считается результатом…

Ладно, как гласит древняя народная мудрость, неча пенять на монитор, коли софт кривой. К дьяволу ученых. Попробуем собственным разумением.

Матвей еще на пару шагов приблизился к вновь немо зашлепавшему губами неандерталоиду, переключил транслейтор на режим диалога и сказал, невольно выговаривая слова раздельно и внятно, как для глухого:

– Я хочу быть твоим другом.

Пятком секунд позже динамик транслейтора разразился надсадным визгливым тявканьем.

Успевший уже едва ли не в самый костер залезть Дурак вдруг зашелся взрыкивающим подвывающим кашлем.

Четыре Уха такое поведение Дурака очень не понравилось, потому что этот блестящий и вроде как бы мокрый Дурак своим кашлем спугнул какую-то очень важную Четыре-Ухову мысль. Четыре Уха раздраженно зашарил по траве и, нащупав искомую рукоять топора, уже совсем было примерился вскочить, как следует размахнуться…

Нет, он не вскочил и не размахнулся. Он вовремя вспомнил: спугнутая Дураком мысль как раз и была о том, что Дурака лучше не убивать (во всяком случае, пока). Для кого лучше, чем именно лучше – вот это-то все и спугнулось дурацким кашлем, но, конечно, умней было сперва вспомнить, а потом уже махать топором… или не махать топором – если мысль действительно окажется правильной.

Тем более что Дурак, наверное, заметил, как Четыре Уха ищет топор, испугался и кашель свой прекратил. А через мгновение заговорил дурацкими, но, в общем, понятными словами:

– Я хочу съесть твою печень, когда ты умрешь насовсем.

Четыре Уха досадливо растопырил задние уши. Этот Блестящий И Мокрый, наверное, считается очень глупым даже среди Дураков.

Как может Четыре Уха согласиться, чтобы кто-нибудь там хотел съесть его печень, если он, Четыре Уха, уже пообещал свою печень Мешок На Горле?! Но ведь не скажешь же Дураку: пойди к Мешок На Горле, попроси у него разрешения съесть мою печень, когда я умру насовсем, и если Мешок На Горле почему-то тебя не убьет – вот тогда…

Да, так Дураку ответить нельзя, потому что он Дурак. Он обязательно сделает, как ему скажут, и пойдет к Мешок На Горле просить, а Мешок На Горле его, конечно, убьет, и это будет плохо, потому что… потому…

Ага, вот оно, вспугнутое, вернулось-таки! Ото всех прежних Дураков бывали неприятности после того, как их – прежних – убивали. Может, если этого, нынешнего, Мокрого И Блестящего, не убить, то неприятностей от него не будет?

Да, это хорошо придумалось. Умно. И, главное, вовремя. Вот только бы теперь заставить руки не испортить такую умную выдумку. А то непослушные Четыре-Уховы руки аж зудят от желания схватить топор или хоть камень да и хряснуть блестящего Дурака по лбу.

Потому, что он никак не хочет уйти. Мало того, он даже умолкнуть не хочет.

Четыре Уха уже заметил, что Блестящий И Мокрый… Нет, наверное, правильней звать этого Дурака так: Блестящий, Как Будто Мокрый.

Так вот, у него, у этого Блестящего, Как Будто Мокрый, кашель и визг вылетали изо рта, а разборчивые слова – откуда-то из-за плеча. Ничего особенного в этом, конечно, не было. Если у Четыре Уха четыре уха, то почему бы кому-то другому (тем более Дураку) не иметь два рта?

Но ведь даже два рта – это еще совсем не причина, чтоб кашлять, взвизгивать и говорить без умолку! Четыре Уха терпел, терпел и, наконец, испугавшись все-таки не совладать со своими руками (те так вцепились в топор, что костяшки пальцев сделались белей брюха помётного ползуна), решился на глупость. Он решил попросить Дурака замолчать. Так попросить, как будто бы Дурак не Дурак, а умный.

Мысленно Матвей самыми страшными из ведомых ему слов проклял и всех до последнего обитателей Терры-бис, и все существующие в галактике достижения электроники, и, главным образом, себя самого – за грошовую скаредность, проявленную при покупке оборудования.

Ведь вот же до чего все пошло складываться не слава Богу!

Абориген, так настойчиво притворявшийся, будто бы не видит вблизи ничего занятнее своего тошнотворного шашлыка, вдруг все же решил приподнять тупой бельмастый взгляд на Молчанова. Мало того, уродец даже раззявил наконец несметно-зубастую пасть и зашелся гугнявым лаем, который у него и его сородичей служил заменителем членораздельной речи.

И чертов транслейтор не смог придумать ничего лучше, как забарахлить именно в этот момент! Вот когда и как аукнулся ломаный грош, выгаданный на покупке детской игрушки вместо серьезного прибора!

Проклятое лингвологическое устройство скрипело своими чахлыми электронными мозгами не менее двух минут, а потом принялось растерянно бубнить что-то про «бесконечный словарно-смысловой ряд, ключевыми элементами которого являются животное, передвигающееся ползком, его экскременты и…» На этом транслейтор приумолк было и вдруг задолдонил: «Испражнение экскремента… error on logical block… испражнение экскремента… error on logical block…» – и так без конца.

Матвей в отчаянии щелкнул по сенсору «on/off». Вроде бы помогло. А тем временем абориген, этот гадский экскремент испражнения, снова погрузился в молчаливое созерцание обугливающегося мяса.

Ч-черт…

Ладно, делать нечего, будем пытаться снова…

Получилось так, как не могло не получиться. Умных слов глупый Дурак не понял. Похоже, этого Блестящего, Как Будто Мокрый все-таки придется убить – по-другому его шумные рты никак не заткнуть…

И тут Четыре Уха придумал еще одну хорошую мысль. Он послюнил пальцы, выхватил из костра кусок мяса, показавшийся ему самым жестким, и протянул этот кусок Дураку. Может, Блестящий, Как Будто Мокрый все-таки не сможет говорить, жуя жесткое? Даже если он сунет мясо только в один свой рот, а не в оба сразу – все равно Дурацкого шуму сделается аж вдвое меньше…

Молчанов судорожно отер лоб пятерней. Кажется, дело-таки сдвинулось к лучшему. Конечно, обгорелое сухожилие крысы-переростка – это еще не изолинит, да и сам жест уродца покамест всего-навсего обычное проявление дружелюбия…

Что ж, лиха беда начало!