Китайская цивилизация - Марсель Гране

По завершении периода временного захоронения и непрерывных слез старший сын, глава траура, ведет кортеж, собирающийся присоединить к костям предков кости усопшего. Совершаемый им в тот момент обряд является отправной точкой нового культа, который будет на него возложен. Как только останки будут возвращены земле, благочестивый сын, обнажив левое плечо и испуская крики, трижды слева направо обходит могилу. Так он замыкает и окончательно запечатывает в могиле последние разрушающиеся останки, но отсоединяя то, что составляет высшую часть покойного. Восклицая: «Прах и кости возвращаются земле, это Судьба! Но «хунь» и дыхание! Нет такого места, куда они не могли бы направиться!» – он движется к родному дому, сопровождаемый высшей душой, которая отныне найдет воплощение в являющейся центром поклонения таблице. Пока же прах не покидал дома, там сохранялась своего рода временная табличка. Этот простой кусок дерева выглядит как остов грубого изображения, которым прикрывают горшки с рисом. На нем также укрепляют знамя покойного. Как только завершается период высшего осквернения, для вмещения души покойного подходит простая деревянная дощечка: на ней написано его имя, а потому ее достаточно для отождествления. Эта дощечка не становится сразу же центром поклонения. Умершему еще предстоит пройти определенное испытание, прежде чем он обретет характеристики предка. Покровительствовать ему будет в этом не отец, а дед. Вновь прибывший в группу предков сначала будет получать жертвенную пищу лишь через посредство старейшего члена его части (части «чжао» или части «му») агнатической группы, к которой он имеет право присоединиться. Ему следует выждать окончания траура (в конце третьего года), чтобы удостоиться личного поклонения и получить право на собственное жилище в Храме предков. Поскольку каждое семейство имеет право лишь на определенное число отмечаемых поклонением и выделяемых из общей массы предков, после размещения новой таблички в особом зале табличка с именем прадеда или деда отправляется в каменный сундук, где уже находятся другие. Числом табличек, не помещаемых в общую массу, измеряется степень знатности семейства. Индивидуальность покойника сохраняется только до тех пор, пока он получает личные жертвоприношения, но как только его табличка оказывается в общем ящике, его имя может вновь использоваться сородичами. Как видим, знатность не зависит от обладания длинным перечнем предков, но, напротив, выживание предка зависит от знатности. Становится также ясной причина, в силу которой предки интересуются судьбой своего потомства: когда их непосредственные наследники живут дольше, жертвоприношения кормят их более долгую череду лет. Культ предков, таким образом, является обменом добрыми услугами между двумя группами сородичей: с одной стороны, теми, кто образует группу живущих, а с другой – предками, души которых выжили. Этот обмен происходит от группы к группе при посредничестве их глав. В то время как глава группы от имени своих братьев или же своих кузенов преподносит жертвенную пищу, принимают ее или покойный отец, или прародитель, дающие воспользоваться ею своим дядьям или двоюродным дедам: в храме таблички младших сыновей остаются связаны с табличкой старшего сына. Занимавший в семейной группе при жизни подчиненное положение оставался на вторых ролях и в качестве предка. Усложнить протокол жертвоприношений способно лишь продвижение младших братьев по иерархической лестнице знатности. Если младший из братьев добивается более высокого положения, чем у его старшего брата, то это возвышение может дать ему право лучше кормить своих родителей и забивать для них две жертвы вместо одной, хотя по-прежнему возглавлять эту церемонию должен только старший брат.

Если в роли главного сына он проводит траурные церемонии по старшему главе семейства, которому прислуживал в течение всей его жизни, то в качестве главы его культа он – источник власти, распространяющейся на тех, кто ему подчиняется, а также и на тех, кто через посредство подчиненных ему лиц был бы ему подвластен. Эта власть закрепляется в ходе обрядов жертвоприношения. В тот момент вся семья общается с предками, но лишь глава семейства возглавляет эту церемонию. Все обряды совершает только он. Этот долг накладывает на него обязанности, определяющие его возвышение. Прежде всего он обязан быть чист, что равнозначно обязанности знать обряды и вести образ жизни знати. От него требуется, чтобы при поддержке собственных сыновей он хранил в чистоте свои одежды и был искренен в своих речах. Его долг, подобно государственному человеку, в совершенстве знать обрядовый слог и всю ритуальную технику, причем не только в своей области. Если бы он не знал, когда в соответствии с временами года следует подносить предку кресс-салат, водные лилии, муравьиные яйца или цикад, он нарушил бы полагающуюся при поклонении полноту искренности. Он осрамил бы себя, если бы в ходе обряда, поднося лук-порей, рыбу или зайца, он произносил «лук-порей», «рыба» или «заяц», а не «обильный корень», «жестковатое подношение», «ясновидящий». Но недостаточно натаскать себя в выборе подношений и точных слов, следует еще обрести состояние благодати. Прежде чем приступить к жертвоприношению, благочестивый сын находится в уединении десять дней, причем последние три дня особенно суровы. Он оставляет жен и отказывается от музыки. Он избегает любых беспорядочных движений ног или рук. Он смиряет свои порывы и подавляет желания, своими личными соображениями и развлечениями пренебрегает. Все его мысли должны быть подчинены высшему существу, с которым он вступает в общение. Наконец ему удается установить контакт с душой обожествленного предка; и тотчас озаряется его очистившаяся душа, а все его существо обретает святость, которую вскоре подтвердит жертвенное освящение. На помощь ему приходит жена, также подготовившаяся к церемонии жертвоприношения: она вправе совершать поклонение своей прародительнице, вошедшей в семью в качестве супруги. По призыву этой чистой четы прибывают души предков, разбуженных позваниванием колокольчиков на жертвенном ноже и привлекаемых запахом взятой у жертвы за ухом первой крови. Для того чтобы обеспечить их присутствие, им открывается возможность преходящего воплощения. И на самом деле, во время церемонии предка призывают вступить в обладание особой, которой поручено его представлять. Уже очень рано ритуалисты критиковали этот архаичный обычай. В тех случаях, когда жертвы приносились сразу нескольким предкам и все они оказывались представленными, церемония начинала превращаться в неприглядную гулянку. Но и по более основательной причине это обыкновение вызывало враждебность среди тех, кто хотел видеть в отцовской власти проявление естественного права. В силу установлений «чжао му», направлявших все прохождение обряда, следовало, чтобы представитель принадлежал к той же группе сородичей, что и предок. Нормально его следовало избирать в поколении его внуков, и обычно это и был его внук. Прекрасно объясняемое историей китайской семьи, это правило проливает яркий свет на смысл культа предков. Ведь добиться реинкарнации предка в особу его внука и составляло одну из главнейших целей происходивших церемоний. Правила траура, кстати, сохранили след этого способа передачи святости: деду приходится выполнять особенно суровые требования траура по внуку, который мог бы стать его преемником. Вместе с тем в семье, которая могла выглядеть как основывающаяся на агнатическом родстве, и в таком слое общества, как знать, где поклонение покойному отцу казалось важнейшим культом, обычай приводил к последствиям, которые не могли не показаться возмутительными. Когда глава культа совершал жертвоприношение отцу, предка представлял один из его сыновей. Перед собственным сыном отец представал в унизительном положении. Он не мог разговаривать с ним непосредственно, а только при содействии взывающего к богам жреца. По окончании церемонии сын от имени предка ел первым. Лишь после него отец прикасался к ставшему священным жертвенному мясу: казалось, что только через посредство сына отец обретает заключенное в подношениях семейное счастье («фу»). Это перевертывание иерархической лестницы происходит как раз в тот момент, когда глава культа, распределитель священной пищи, основывает свой семейный авторитет. Правда, за исключением этого привилегированного причащения внука, которое выглядело странным и являлось знаменательным, все остальные причащения совершались в соответствии с семейной иерархией. Они имели характер закабаляющий, вроде тех церемоний, что связывали вассалов с сеньором в феодальном культе.

Свою власть глава культа получает от сеньора. Вместе с определенным уровнем знатности он наделяет его правом приносить жертвы определенному количеству предков. Представляющий предков сеньор одновременно располагает правом лишить Храма предков. А тот, у кого больше нет предков, лишается и домашней власти. Ведь будучи получена от сеньора, домашняя власть по своей сущности является частью его власти. Она распространяется на братьев родных и братьев двоюродных. Для самих ритуалистов почитание старшего («ти») не менее важная обязанность, чем почтительность по отношению к отцу («сяо»), но, по их мнению, уважительность к братьям – всего лишь обязанность, накладываемая сыновней почтительностью. Это переворачивает истинный порядок вещей. Еще во времена нераздельной семьи старший имел определенные преимущества, ибо в качестве старейшины выступал от лица всех братьев. Воздействуя на семейную организацию, феодальный порядок преобразовал это право представительствовать в господскую по своему характеру власть. Не без труда распространяется она на членов низшего поколения. Ограниченная в отношении братьев и кузенов пережитками большой семьи, в отношении сыновей эта власть в еще большей мере ограничена пережитками материнского права и древней организацией, где представление о поколении имело большую важность, чем о родстве. Долгие обряды по допущению сына к отцу, совершаемые с целью превратить его в культового преемника, обусловливают превращение сына в вассала отца. Но одна связь продолжает преобладать над искусственно установленной связью между отцом и сыном – это узы, связывающие внука с дедом. В своем сыне отцу надлежит уважать представителя собственного отца. Мощь обрядовых средств, используемых для сближения представителей двух следующих друг за другом агнатических поколений, свидетельствует об их изначальной независимости и противостоянии. Прежде всего отец и сын образуют соединение двух соперничающих сил. От этого древнего соперничества заметные следы остались, в особенности в брачных обрядах. Мы увидим – ив этом частично проявляется принцип материнской власти, что перед лицом отцов сыновья опираются на семейства матерей. Их семейство дает им супруг, как раньше давало супругу их отцу. Но обычно отец и сын имеют право брать жену в одном и том же поколении союзного семейства, в том поколении, которое вроде бы соответствует их собственному в силу равновесий, выработанных целым рядом предшествующих брачных союзов. Однако же среди знати, и в особенности среди самых высоких ее слоев, там, где принцип иерархичности уже прочно закрепился, мужчина не ограничивается тем, что женится на группе сестер. Вместе с ними он принимает еще и одну из их племянниц, а именно дочь их старшего брата, то есть как раз ту самую, кто, принадлежа к следующему поколению, должна бы стать супругой главного сына, который родится от таким способом заключенного брака. Таким образом отец заранее соединяется, причем наилучшим из всех возможных способом, с поколением материнской семьи, где сыну предстоит найти супругу и поддержку. Случается также, что в тех случаях, когда сын достаточно взросл для заключения брачного союза и у него уже немало жен, отец ее у него похищает. Обычно в таком случае сын приносится отцом в жертву, и отец делает своим наследником сына от женщины, которая, будучи предназначена его сыну, должна бы принести своему фактическому мужу не сыновей, а внуков. И напротив, случается, что после смерти отца один из сыновей от первого брака подменяет принесенного в жертву главного сына и женится на ставшей вдовой мачехе. К примеру, князь Сюань из Вэй (718–700) взял в жены одну из супруг своего отца И Цзян (неизвестно, предназначалась ли эта мачеха раньше ему в жены). От нее родился сын по имени Цзи, для которого отправились подыскивать жену в семействе Цзян, к которому принадлежала его мать. Князь Сюань, забросив свою супругу, присвоенную им в наследстве по отцу, присвоил невесту, предназначавшуюся его сыну Цзи. А затем, желая передать наследство сыну, которого та понесла от него, приказал убить Цзи, своего сына от мачехи и первой жены. Бывшая невеста Цзи, ставшая его мачехой под именем Сюань Цзян, склоняла к этому убийству. Однако после смерти князя Сюаня, несмотря на то что старший сын от мачехи и взял власть в ущерб старшим сыновьям от первого брака, он смог избежать гибели, лишь отправившись в изгнание и только после кровавого соперничества, в котором главную роль играло материнское семейство Цзян, под давлением представителей все того же семейства вынужден был объединиться с одним из уцелевших братьев своей бывшей невесты. Этот брат Цзи, по имени Чжаобо, не имел времени взять власть, но наследство перешло к ребенку, которого (заменив удаленного и принесенного в жертву старшего брата) он сделал своей мачехе Сюань Цзян. Эти осложнения с наследованием, когда наряду с темой кровосмесительства с мачехой или супругой вставала тема левирата и минората в сочетании с жертвоприношением старшего сына, свидетельствуют о трудности, с которой столкнулось агнатическое родство при своем становлении в качестве общепринятого обычая. Остается преобладающей роль их сородичей женщин. Именно из-за женщин отец соперничает с сыном, и опять-таки женщины помогают им сблизиться: ради этого сближения представители двух агнатических поколений стремятся включить их, если позволительно так сказать, в промежуточное поколение. В результате ребенок, рожденный от женщины, переходящей в качестве супруги от поколения к поколению, оказывается наделен противоположными правами этих двух соперничающих групп. Возникновение отцовской власти заключено в этих своеобразных отношениях отца с сыном, отношениях, зародившихся из того особого сближения, которое должно бы казаться чудовищным: первоначально запрещаемое самой разнородностью природы, свойственной представителям двух чередующихся агнатических поколений, позднее оно выглядело недопустимым в силу чувства, выглядевшего самой основой родства, а именно почитания отца сыном. Как видно, это почитание, отнюдь не являясь характерной чертой собственно семейных отношений, проистекает из сферы внесемейных отношений и сближается с отношениями кровной мести так же, как с ними близки отношения феодального типа. С одной стороны, подчиненный отцу, как тот, в свою очередь, подчинен деду, а с другой стороны, наследник деда, который был господином отца, старший сын покорен власти сеньора, которая, постоянно преступая свои пределы, в основе своей безгранична и однако же остается неустойчивой, зыбкой. Одна историйка это продемонстрирует. Одному из младших сыновей достопочтенного Чжу, обвиненному в убийстве, угрожает смертная казнь; отец, желая его спасти и будучи уверен в успехе, если удастся преподнести судье прекрасный подарок, решает отправить к тому с этой деликатной миссией самого ловкого из своих сыновей. Тот далеко не старший. Старший возражает. Он говорит: «Когда в семье есть старший сын, то его зовут руководителем семьи. Теперь же, когда мой более юный брат совершил преступление, а ваше превосходительство отправляет не меня, а посылает моего более юного брата, я покончу с собой». Хотя, как выяснилось, поручение будет выполнено плохо, мать поддержала требование старшего сына. И отцу пришлось покориться. Обратим внимание на угрозу покончить самоубийством, характерную для отношений вассала со своим господином и всегда подразумевающуюся, хотя и скрыто, в процедуре осуждений, каковыми являются укоризны. Право на их высказывание является важнейшим из прав как вассала, так и сына. Прежде всего обратим внимание на тот факт, очень заметный в этой истории, что права старшего сына на своих младших братьев выше прав отца на своих сыновей. Первые вытекают из последовательного развития права нераздельной семьи под давлением феодального порядка. Вторые, порожденные тем же самым давлением, революционизировали порядок нераздельной семьи. С наступлением феодальной эпохи их господство наталкивается на препятствия.