Атлант расправил плечи. Книга 1 - Айн Рэнд

Дэгни оглянулась на Реардэна. Он стоял, прислонившись к переборке, безразличный к толпам людей и их восторгу. Он сосредоточенно, с глубочайшей профессиональной заинтересованностью наблюдал за дорогой и движением поезда, всем своим видом давая понять, что для него не имеет значения мысль: «Им это нравится»; все его сознание заполняло одно-единственное слово: «Получилось».

Высокий, в однотонной серой рубашке и легких брюках, он выглядел раскрепощенным и готовым к действию. Легкие брюки подчеркивали его длинные ноги и непринужденную, уверенную позу — в нем не ощущалось и тени напряжения. Реардэн расстегнул пуговицы на рубашке, и Дэгни видела упругую кожу его груди и сильные, жилистые руки.

Она отвернулась, внезапно осознав, что слишком часто оглядывается на него. Но сегодняшний день не был связан ни с прошлым, ни с будущим, она осознавала лишь сиюминутную глубину чувства, ощущала, что заключена в едином пространстве с ним, что его присутствие подчеркивает значение этого дня, как его рельсы подчеркивали стремительный полет поезда.

Она еще раз оглянулась. Реардэн смотрел на нее. Он не отвернулся, а холодно, подчеркнуто выдержал ее взгляд. Дэгни с вызовом улыбнулась, не осознавая до конца смысл своей улыбки, зная лишь, что это самый болезненный удар, какой она могла нанести по его непроницаемому лицу. Ей вдруг захотелось увидеть, как он задрожит, услышать вырвавшийся у него крик. Дэгни медленно отвернулась, чувствуя безрассудную радость и удивляясь, почему ей вдруг стало тяжело дышать.

Она сидела, откинувшись на спинку кресла, и смотрела вперед, зная, что он так же остро осознает ее присутствие, как она — его. Это вызывало приятное ощущение какой-то особой неловкости и смущения. Когда она забрасывала ногу на ногу, наклонялась к окну или откидывала назад спадавшую на лоб прядь волос, каждое ее движение было проникнуто чувством, выражавшимся словами, в которых она себе не признавалась: «Видит ли он?»

Города остались далеко позади. Сейчас дорога поднималась вверх, проходя по все более неприветливой местности, которая нехотя пропускала поезд в свои владения. Рельсы то и дело исчезали за поворотом, а холмы подступали все ближе и ближе, словно равнины собирались в складки. Каменные уступы Колорадских гор приближались к краю полотна, а далекие просторы неба переходили в голубоватые гребни горных вершин.

Далеко впереди Дэгни увидела легкий дымок над заводскими трубами, затем паутину электростанции и одиноко стоящую стальную конструкцию. Они подъезжали к Денверу.

Она взглянула на Пэта Логгана. Машинист сидел, наклонившись вперед; Дэгни заметила, что его пальцы слегка напряглись, а взгляд стал еще сосредоточеннее. Он, как и она, прекрасно понимал, насколько опасно проезжать город на такой огромной скорости.

Пролетели одна за другой несколько минут, но они показались им одним мигом. Сначала они увидели проносящиеся за окном одинокие силуэты заводов и фабрик, затем их очертания слились в расплывчатые полоски улиц, и наконец впереди раскинулась дельта рельсов — словно жерло дымохода, засасывавшего поезд в глубину станции, где единственной защитой были лишь разбросанные над землей маленькие зеленые огоньки. С высоты кабины они видели, как мимо сплошной лентой промелькнули крыши стоящих на запасных путях товарных вагонов. Темный зев вагонного депо несся им навстречу. Поезд мчался в вихре звуков: стука колес, восторженных криков приветствующей толпы, которая, как жидкость, бурлила в темноте среди стальных колонн. Они стремительно неслись к арке, за которой на фоне открытого неба горели зеленые огни семафора. Эти огни словно одну за другой открывали перед ними двери в пространство. Затем, исчезая позади, замелькали забитые транспортом улицы, люди в открытых окнах домов; слышался вой сирен, сверху опустилось облако бумажных снежинок-конфетти, сброшенных с крыши небоскреба, откуда кто-то наблюдал, как серебристая пуля летит сквозь пристально следящий за ее полетом город.

Они вновь очутились на скалистом склоне, и перед ними с потрясающей внезапностью возникли горы, словно город швырнул поезд прямо на гранитную стену и лишь в самый последний момент его успела подхватить спасительная тонкая полоска рельсов. Поезд жался к краю отвесной скалы; исчезая из виду, внизу дрожала земля, гигантские ярусы искореженных валунов вздымались ввысь, закрывая небосклон, а люди в поезде неслись вперед сквозь голубоватую пелену сумерек, не видя ни земли, ни неба.

Повороты превратились в витки спирали, закручивавшейся среди скалистых стен, которые угрожающе надвигались со всех сторон, словно хотели раздавить поезд и сбросить вниз. Но рельсы ныряли в гранит, и горы расступались, расправляясь, как два крыла, — одно густо поросло соснами и походило на толстый зеленый ковер, другое состояло из голой красно-коричневой породы.

Дэгни высунулась из окна и посмотрела вниз. Она увидела нависавший над пропастью серебристый бок локомотива. Далеко внизу виднелась тоненькая ниточка ручейка, падавшего с уступа на уступ, а к воде склонялись похожие сверху на папоротник верхушки берез. Она увидела длинный хвост тянувшихся за локомотивом товарных вагонов и раскручивающуюся за составом зеленовато-голубую спираль рельсов.

Внезапно на их пути выросла скалистая стена. В кабине стало темно. Стена была так близко, что казалось, избежать столкновения невозможно. Но Дэгни услышала, как колеса заскрипели на повороте, и кабина вновь наполнилась светом. Они очутились на узком уступе горы, который, обрываясь, уходил в пропасть. Голова локомотива была нацелена прямо в небо. Ничто не могло удержать их, кроме двух зеленовато-голубых полосок металла, протянувшихся по дуге вдоль узкого уступа:

Выдержать ревущее неистовство шестнадцати двигателей, тяжесть семи тысяч тонн груза и удержать состав на крутом вираже, думала Дэгни. С этой казавшейся невыполнимой задачей справились две зеленовато-голубые полоски металла шириной с ее ладонь. Что сделало это возможным? Что вложило в невидимый набор молекул силу, от которой зависела их жизнь и жизни множества людей, ожидавших прибытия этих восьмидесяти вагонов? Дэгни увидела мерцание, освещавшее лицо и руки человека, склонившегося ночью в лаборатории над белой расплавленной массой опытного образца металла.

Она испытала наплыв чувств, которые не в силах была сдерживать, они рвались наружу. Дэгни повернулась и открыла дверь машинного отделения. Ее обдало ревущим потоком звуков, и в следующее мгновение она скрылась в лихорадочно бьющемся сердце локомотива.

На мгновение все ее чувства слились в одно — слух. До ее ушей доносился долгий то нарастающий, то затихающий пронзительный гул. Она стояла, глядя на гигантские генераторы. Ей захотелось увидеть их, потому что торжество, бушевавшее в ее душе, было тесно связано с ними, с ее любовью к ним, со смыслом дела, которому она посвятила жизнь. Дэгни вдруг с необыкновенной ясностью ощутила, что чувствует себя так, словно вот-вот поймет нечто, чего никогда не знала, но обязана узнать. Она громко рассмеялась, но не услышала себя. В беспрерывном грохоте было просто невозможно что-нибудь услышать.

— Линия Джона Галта! — прокричала Дэгни в наплыве чувств.

Дэгни медленно шла через машинное отделение по узкому проходу между двигателями и стенкой локомотива.

Она чувствовала некоторую неловкость, как человек, бесцеремонно вторгшийся туда, куда его не звали, она словно пробралась внутрь живого существа, под его серебристую кожу, и наблюдала за его жизнью, пульсирующей в металлических цилиндрах, катушках, сваренных трубах и неистовом вращении подшипников. Неукротимая сила, яростно бушевавшая в сложных механизмах, сводилась к хрупким стрелкам циферблатов, зеленым и красным огонькам, мигавшим на панелях, и длинным электрическим щитам с надписью «Высокое напряжение».

Почему, глядя на машины, она всегда испытывала радостную уверенность? Во всех этих гигантских формах блистательно отсутствовали две черты, характерные для неодушевленных предметов: беспричинность и бесцельность. Каждая деталь была воплощением ответа на вопросы «почему?» и «зачем?» — подобно этапам жизненного пути того вида разума, который она боготворила. Эти двигатели были воплощенным в стали моральным кодексом.

Они живые, думала Дэгни, потому что являются материальной формой действия живой силы — человеческого разума, который в состоянии постичь их сложность, определить их предназначение, придать им необходимую форму. На мгновение ей показалось, что двигатели прозрачны и она видит их нервную систему. Это была система куда более сложная и важная, чем все ее цепи и проводки: система разумных связей, созданная человеческим разумом, который изобрел каждую ее деталь.

Они живые, эти двигатели, думала Дэгни, но их душа управляет ими опосредованно — она существует в каждом живом человеке, который обладает равными им по величию способностями. Исчезни с лица земли душа, и моторы остановятся, потому что это и есть сила, поддерживающая их в движении; не нефть, которая вновь стала бы грязью первобытных болот, не стальные цилиндры, которые превратились бы в пятна ржавчины на стенах пещер, где дрожат от страха дикари, — сила человеческого разума: сила мысли, выбора и цели.