Атлант расправил плечи. Книга 1 - Айн Рэнд

— Не пользуйтесь ею, — ответила Дэгни.

— Какими мотивами вы руководствовались при строительстве линии? — спросил кто-то другой.

— Я уже сказала: я рассчитываю на прибыль.

— О, мисс Таггарт, не говорите так! — выкрикнул молодой парень. Он был новичком в журналистике и все еще честно и добросовестно относился к своей работе. Сам не зная почему, он чувствовал, что симпатизирует Дэгни Таггарт. — Вы говорите не то. Это другие так о вас говорят.

— Неужели?

— Я уверен, что вы хотели сказать совсем другое… и думаю, вы захотите внести ясность в этот вопрос.

— Хорошо, раз вы этого хотите. В настоящий момент среднегодовой показатель рентабельности железных дорог составляет два процента от капиталовложений. Такую низкую рентабельность в такой крупной отрасли можно считать аморальной. Как я уже объяснила, исходя из соотношения капитальных затрат на линию Джона Галта и предполагаемого грузооборота и пропускной способности я вправе рассчитывать по крайней мере на пятнадцать процентов прибыли от общих затрат. Разумеется, любая доля прибыли, превышающая четыре процента, считается сейчас ростовщической. Тем не менее я сделаю все возможное, чтобы линия Джона Галта приносила мне прибыль в двадцать процентов, если, конечно, это в моих силах. Это и есть мотив, которым я руководствовалась при строительстве линии. Надеюсь, теперь вам все ясно?

Молодой репортер беспомощно смотрел на нее.

— Вы же не имели в виду, что рассчитываете получить прибыль для себя лично'? Мисс Таггарт, вы хотели сказать, что надеетесь заработать ее для мелких акционеров? — подсказал он с надеждой в голосе.

— Почему? Нет. Мне принадлежит один из самых крупных пакетов акций «Джон Галт инкорпорейтэд», соответственно моя доля прибыли будет одной из самых больших. А вот мистер Реардэн находится в еще более выгодном положении, потому что у него нет акционеров и ему не нужно ни с кем делиться. Или, может быть, мистер Реардэн предпочитает сделать собственное заявление?

— С удовольствием, — сказал Реардэн. — Поскольку формула металла Реардэна известна мне одному, а также принимая во внимание тот факт, что его выплавка стоит намного меньше, чем вы, ребята, можете себе представить, я рассчитываю в ближайшие годы содрать с общества прибыль в двадцать пять процентов.

— Мистер Реардэн, что значит — содрать с общества? — спросил молодой репортер. — В вашей рекламе говорится, что срок эксплуатации металла Реардэна в три раза дольше, чем у любого другого металла, и что он в два раза дешевле. Если это правда, разве общество не окажется в выигрыше?

— О, так вы и это заметили? — спросил Реардэн.

— Вы хоть понимаете, что все сказанное вами будет напечатано в газетах? — спросил репортер с презрительно сжатыми губами, обращаясь к Дэгни и Реардэну.

— Но, мистер Хопкинс, — сказала Дэгни с вежливым удивлением в голосе, — зачем мы стали бы разговаривать с вами, если не для того, чтобы наше интервью попало в печать?

— Вы хотите, чтобы мы напечатали все, что вы сказали?

— Надеюсь, так оно и будет. Не могли бы вы передать мою следующую фразу дословно? — Она выдержала паузу, подождав, пока они подготовят блокноты и ручки, затем продиктовала: — Мисс Таггарт сказала… откройте кавычки… я рассчитываю получить с линии Джона Галта кучу денег. И я их получу. Закройте кавычки. Большое спасибо.

— Джентльмены, еще вопросы будут? — спросил Реардэн.

Репортеры молчали.

— Теперь несколько слов об открытии линии Джона Галта, — сказала Дэгни. — Первый поезд отправится двадцать второго июля в четыре часа пополудни со станции «Таггарт трансконтинентал» в Шайенне, штат Вайоминг. Это будет специальный товарный состав, состоящий из восьмидесяти вагонов с дизельэлектровозом мощностью в восемь тысяч лошадиных сил, который я арендую у «Таггарт трансконтинентал». Поезд проследует без остановок до узловой станции Вайет в Колорадо со средней скоростью сто миль в час.

Кто-то продолжительно присвистнул.

— Что вы сказали, мисс Таггарт?

— Я сказала — сто миль в час, с учетом спусков, подъемов, поворотов и так далее.

— Но не лучше ли снизить скорость до обычной, чем… Мисс Таггарт, неужели вам абсолютно безразлично общественное мнение?

— Да нет же. Если бы меня не волновало общественное мнение, средней скорости в шестьдесят пять миль в час было бы вполне достаточно.

— А кто поведет этот поезд?

— Здесь возникли определенные сложности. Дело в том, что все машинисты «Таггарт трансконтинентал» изъявили желание первыми выйти на линию. То же можно сказать о помощниках машинистов, тормозных кондукторах и проводниках. Пришлось тянуть жребий. Он выпал Пэту Логгану, машинисту «Кометы Таггарта», и помощнику машиниста Рэю Маккиму. Я поеду с ними.

— В самом деле?!

— Приходите на открытие. Церемония состоится двадцать второго июля. Присутствие прессы чрезвычайно желательно и важно. Вопреки своей обычной политике, я хочу как можно больше рекламы. Нет, правда. Я бы хотела, чтобы там были прожекторы, микрофоны и телекамеры. Советую вам установить несколько камер вокруг моста. Когда он рухнет, у вас будет возможность снять ряд весьма интересных кадров.

— Мисс Таггарт, почему вы не сказали, что я тоже еду с вами? — спросил Реардэн.

Дэгни взглянула на Реардэна. На мгновение они забыли о репортерах, словно в комнате, кроме них, смотревших друг на друга, никого не было.

— Да, конечно, мистер Реардэн, — ответила она.

Дэгни увидела его вновь лишь двадцать второго июля — они смотрели друг на друга, стоя на платформе станции «Таггарт трансконтинентал» в Шайенне.

Выйдя на платформу, она никого не искала взглядом: все ее чувства притупились, и она не могла различить ни неба, ни солнца, ни шума огромной толпы, ощущая лишь свет и внутреннее возбуждение.

Он был первым, кого она заметила, и Дэгни не знала, как долго она видела лишь его одного. Реардэн стоял у локомотива в голове состава и разговаривал с кем-то находившимся вне ее поля зрения. В рубашке и серых слаксах он был похож на настоящего машиниста, но люди вокруг во все глаза смотрели на него, потому что он был Хэнком Реардэном, президентом «Реардэн стал». Высоко над его головой она увидела две буквы «ТТ», красовавшиеся на посеребренной лобовой части застывшего на старте локомотива.

Их разделяла толпа, но он заметил ее, как только она ступила на платформу. Они посмотрели друг на друга, и Дэгни поняла, что Реардэн чувствует то же, что она. Это была уже не серьезнейшая акция, от которой зависело их будущее, а просто день их радости. Они сделали свое дело, и на мгновение будущее перестало существовать. Они заслужили право на настоящее.

Можно чувствовать себя поистине легко и непринужденно, лишь когда осознаешь свою значимость, как-то сказала ему она.

Что бы ни значил сегодняшний пробег для остальных, для Дэгни и Реардэна весь смысл этого дня заключался в них самих. К чему бы ни стремились в жизни другие, эти двое стремились лишь обрести право чувствовать то, что они чувствовали сейчас. Казалось, стоя на платформе, разделенные толпой, они мысленно сказали это друг другу.

Затем Дэгни отвернулась. Она вдруг заметила, что на нее тоже смотрят, что ее окружила толпа, что она смеется и отвечает на вопросы.

Она не ожидала, что соберется так много народу. Люди заполнили платформу, наводнили пути и площадь за станционным павильоном; они взобрались на крыши товарных вагонов, стоявших на запасных путях, выглядывали из окон домов. Что-то притягивало их, что-то, что в последний момент заставило Джеймса Таггарта захотеть явиться на открытие линии. Но Дэгни категорически запретила. «Джим, если ты придешь, я прикажу вышвырнуть тебя с твоей же собственной станции. Тебе не доведется увидеть открытие линии», — сказала она ему. Представителем от «Таггарт трансконтинентал» она избрала Эдди Виллерса.

Дэгни взглянула на собравшихся и испытала два противоположных чувства. Ее удивляло, что все смотрят на нее, тогда как для нее это являлось глубоко личным событием и она не считала возможным делить его с другими. И все же их присутствие на открытии линии было вполне уместным и закономерным, потому что возможность стать свидетелем великого свершения — самый большой подарок, который один человек может предложить другому.

Сейчас Дэгни ни на кого не сердилась. Все, что ей пришлось пережить, отступило на задний план, как боль, которая еще существует, но уже не в силах заслонить собой мир. Все это не соответствовало реальности момента. Смысл этого дня был ясен, как ослепительные вспышки солнечных лучей на посеребренной поверхности локомотива. Сейчас это должны были осознать все, в этом никто больше не мог сомневаться, и ей некого было ненавидеть.