Книга Тьмы. Дилогия (СИ) - Олег Мельник

— Да воскреснет Бог, и расточатся связи Его, и да бежит от лица Его ненавидящие Его…

— Пожалуйста, — шептала Вика.

Страж никогда не вмешивается во внутренние дела людей. Но я больше не считал себя Стражем. Плюнув на все возможные последствия, я отправился в Тень, чтобы спасти бедняг от лютой смерти.

Пространство исказилось, точнее — вернулось в исходное состояние, и то, что я увидел, глубоко меня поразило: в толпе на улице Невинки собрались сотни демонов самых разных визуализаций. Тех же самых демонов, с которыми совсем недавно бились мои воины. Они находились в толпе, они стояли возле эшафота. Теперь стало ясно, куда делись те исчадия Хаоса — они затерялись в людской массе. Демоны использовали страх людей, чтобы подчинить их себе. Воины братства наблюдали за происходящим в стороне, им не было никакого дела до человеческой возни. Главной целью Стража было отразить атаки Хаоса, если Тому вздумается вновь напасть на город.

— Константин! — воззвал я к воеводе. — Почему вы стоите? Почему не зачищаете город? Демоны здесь, они среди толпы! Битва еще не окончилась!

— Здесь нет Хаоса, Князь, — спокойно ответил Константин. — Здесь только люди, превратившиеся в чудовищ.

Как же они не видят их? Стражи что, ослепли? Это ведь не люди, это Хаос!

Броня Князя на мне представляло собой жалкое зрелище. Некогда идеально подогнанные латы, защищающие с ног до головы, были цельным монолитом на теле. Теперь это был наспех скованный доспех с огромными трещинами, через которые сочился свет внутренней энергии. Стоило больших усилий удерживать пластины вместе, чтобы бронь не развалилась на части. За мной тянулся целый шлейф из кусков рассыпающегося доспеха.

Пробираться сквозь толпу в Тени было намного проще. Я оказался у эшафота раньше, чем монах-палач успел поднести свой факел к первому костру.

— …Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих, радуйся Пречестный и Животворящий Кресте Господень… — продолжал читать молитву хор Отцов, и жужжащий шепот толпы вторил им.

Я устремился к монаху, полный решимости прервать аутодафе, как вдруг кто-то с силой схватил меня сзади и рванул на себя. Я упал. Надо мной выросли двое ликующих демонов. В отличие от исчадий Хаоса эти твари казались менее проворными и не столь смертоносными. Я сразу понял, что это люди с заключенными в них частицами Врага. Почти такое же существо я встретил и в захваченном террористами доме Вики. При этом они видели меня, не находясь в Тени.

Я намеревался бороться с получудовищами, выхватил свой меч, но тот лишь натыкался на живую плоть, не причиняя ей никакого вреда. Мне вспомнилось мое первое знакомство с этим оружием, когда я хотел проверить лезвие на остроту, но оно оказалось неэффективно тупым. В мире материи мое оружие не действовало. Если осьминога в захваченном доме и подобных созданий удавалось сразить, то лишь потому, что я ясно видел в них источник Хаоса. В Отцах же Его доля было несоразмерно мала, так что обнаружить ее, прицелиться и нанести удар было почти невозможно без должной настройки. Враг рассчитывал именно на это.

Попытка подчинить полудемонов своей воле тоже провалилась — Хаос цепко держал соответствующие нити Судьбы и отдавать управление никому не собирался.

Борьба с полудемонами вызвала стремительное разложение доспеха Стража на мне. Я был зол, я был в отчаянии. Чувство обреченности вливало в меня силы для того, чтобы я смог справится с угрозой. Энергия во мне катастрофически росла, броня разваливалась массивными кусками. Моя спасательная операция провалилась и грозилась появлением нового Феникса. Я бы с радостью выпустил его наружу, пусть уничтожит здесь все. Но среди толпы находилась Вика с дочкой. На их жертвы я не готов был идти.

Единственное, что оставалось — это покинуть Тень. Самоубийственное решение.

В лицо ударил зимний мороз, правая щека прижималась к чему-то холодному и мокрому. Я лежал на площади, придавленный грузом двух Отцов. Хор продолжал надрывать динамики, монах поджег первый костер и теперь двигался к следующему.

— …Прогоняй беси силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшего и попявшего силу дьявола, и даровавшего нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякого супостата. О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицей и со всеми святыми во веки. Аминь.

Удостоверившись, что я выдохся и больше не способен к сопротивлению, Отцы подняли меня на ноги и скрутили руки так, что любое движение отдавалось нестерпимой болью. Я стоял в согнутом положении, так что перед глазами были только заледенелые плитки площади. Чтобы посмотреть вперед, требовалось выгнуть шею насколько это возможно, но даже тогда я мог разглядеть только узкую полоску богобоязненной толпы, с любопытством глядящей на новую жертву.

— Вам знакомо лицо этого человека? — спросил оратор. Отцы чуть ослабили хватку, чтобы я смог немного выровняться, и потерли мне лицо колючим снегом. — Вы вспомнили, кто он такой? Это один из тех, кто обольщал народ по всему миру своими песнями, кто призывал отринуть Божественную почву и падать в неизвестность. Он говорил на равных с еретиками и язычниками. Он говорил, что план — это упование на удачу, и не видел в нем никакого Божьего промысла. Возомнил себя Создателем! И Господь отметил этого человека. В ночь, когда он и его бесовские друзья творили свою отвратительную мессу, призвав на нее весь город, Господь указал на них Своей огненной дланью. Бог хотел, чтобы мы остановили мракобесие. Но мы этого не сделали! Мы проигнорировали знамение, за что теперь и платим своими жизнями. Этот человек повинен в том, что впустил адских тварей на нашу землю!

На удивление мне толпа громко поддержала святого Отца. Отовсюду неслись крики, обвинения, проклятия. За словами могли бы отправиться и камни, если бы рядом со мной не стояли Отцы.

— Но мы помолимся и за твою душу, — милостиво закончил оратор.

Еще один аспект тирании и управления — вменить человеку несуществующую вину и показать свою возможность исправить положение.

Руки снова пронзила боль — палачи отвернули меня от толпы и повели в сторону. Краем глаз я видел приближающийся столб. Отцы знали, что я приду, и оставили один костер для меня. Как же иронично глупо я попался и остался заложником своих сил и возможностей!

Все попытки вырваться не увенчались успехом, Отцы лишь укрепляли хватку. Суставам грозил вывих, но какой толк от целых рук для обреченного? Наоборот — чем больше боли он успеет почувствовать за краткий остаток своей жизни, тем больше получат удовольствия палачи и их паства и тем прочнее станет их вера. Отцы с великим наслаждением подвергли бы пыткам свои жертвы, если бы не торопились закончить казнь.