Озорница - Тереза Медейрос

Однажды утром в морозный январский день дверь кабинета широко распахнулась и туда ворвалась Эмили. По пятам за ней следовал Пенфелд, а за его спиной галдела толпа слуг.

Джастин соблаговолил поднять глаза, оторвавшись от бумаг. Шум и гвалт перекрыл его густой голос:

— Доброе утро, Эмили.

С места в карьер Пенфелд принялся наводить порядок на столе, где все было разложено в образцовом порядке. Глаза Эмили метали громы и молнии, она держалась особняком, а слуги тараторили наперебой.

— Сэр, я вынужден настаивать, чтобы вы уделили мне минуту своего драгоценного времени…

— …ваша светлость, нет больше моего терпения… еще один день, и я…

— Вам следует что-то предпринять, милорд, требуются самые срочные меры, иначе она подожжет дом и мы все сгорим.

Джастин поднял руку, призывая к молчанию.

— Пожалуйста, высказывайтесь по очереди, по одному.

Вперед выступила старшая повариха Грейси, остальные примолкли из уважения к ее возрасту и к тому, что она долгие годы провела в Гримуайлде, обслуживая семью Конноров.

— Вы знаете, ваша светлость, что я никогда не сую нос в дела семьи, признаю, что у девочки доброе сердце, и вообще… однако…

— Продолжай, Грейси, я тебя внимательно слушаю.

Повариха смачно высморкалась в передник и продолжила:

— Недавно я буквально на секунду оставила пирог с ревенем на подоконнике, сэр, и теперь мы остались на обед без пирога.

Из-за плеча Грейси показался длинный нос горничной с лошадиным лицом.

— Пирог, сэр, не понадобится. Его специально испекли к приходу священника, но, когда он пришел, мисс Эмили ему сказала, что он может засунуть свой молитвенник в…

Ябеду перебил молодой конюший, осуждающе зацокавший языком, горничная наклонилась и завершила свой рассказ шепотом на ухо герцогу, он взглянул на нее с живым интересом и задумчиво пробормотал:

— А я-то думал, что это невозможно. Закатив глаза, Эмили притоптывала ногой, давая понять, что ей невыносимо скучно и противно. Мимо нее протиснулся слуга, обслуживающий Гарольда, Герберта и Гарви.

— Это все пустяки, ваша светлость. Посмотрите, что она сделала с цилиндром, который мой хозяин купил, чтобы надеть на балу на будущей неделе.

Он продемонстрировал головной убор, из недр которого слышались писк и мяуканье.

— Если не ошибаюсь, там котята? — с улыбкой спросил Джастин, взял цилиндр и заглянул вовнутрь. — Значит, мисс Эмили развела в цилиндре котят?

— Нет, сэр, она котят не разводила, а положила цилиндр на конюшне с таким расчетом, что его найдет беременная кошка. Так и случилось. Представляете, что будет, когда об этом узнает господин Гарольд? Да он с ума сойдет!

Джастин улыбнулся еще шире.

— Господин Гарольд, говоришь? — переспросил хозяин дома и вернул цилиндр слуге. — Положи назад в конюшню. Если господин Гарольд наконец догадается найти работу, у него появится возможность купить новый цилиндр. А теперь все свободны.

— Но, сэр…

— Ваша светлость, да ведь времени почти что не осталось. Если помните, бал намечен на пятницу…

— Милорд…

— Всего хорошего! — Тон Джастина не предвещал ничего хорошего.

Ропот моментально стих, и слуги потянулись из кабинета. Шествие замыкал Пенфелд, осуждающе покачивая головой и что-то недовольно бормоча под нос. Дверь тихо прикрыли, и Джастин остался наедине с мрачной Эмили. Герцог снял очки для чтения, откинулся в кресле и молча осмотрел подопечную с ног до головы. Если она пыталась выглядеть мальчишкой, то надо признать, что ничего у нее не вышло. Потрепанные брюки лишь подчеркивали тонкую талию и плотно облегали аппетитный зад. А пиджак для верховой езды, пошитый на фигуру Эдит, не учитывал высокой груди, и вытертую ткань распирало спереди, поскольку Эмили не носила корсета.

Девушка стояла с высоко поднятой головой, расправив плечи и гордо выпрямившись, только легкий румянец на щеках выдавал смущение под взглядом герцога. Да, приходилось с грустью признать, что Эмили очень гордая девушка, с обостренным чувством собственного достоинства, а поэтому легкоранимая и несговорчивая, на редкость строптивая.

— Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание? — осведомился Джастин, положив подбородок на скрещенные руки.

Эмили скрестила руки на груди, сдунула упавший на глаз локон и отчеканила:

— Вруны и ябеды, будь они прокляты. Все врут.

— Священника не обижала?

— Какого черта? Конечно, нет.

— Пирог с ревенем вряд ли ты съела сама?

— Естественно. Отдала Пудингу. Бульдоги обожают пироги с ревенем.

— И новый цилиндр Гарольда оказался на конюшне, конечно, совершенно случайно? И кошка тоже совершенно случайно решила рожать именно там?

— Ну, кошки сами решают, где им удобнее рожать. Она не спрашивала у меня совета.

Джастин вздохнул, водрузил на нос очки и принялся что-то черкать в бумагах.

— Ладно, можешь идти, — сказал он. Эмили хлопнула ладонями по столу и раздраженно спросила:

— Ты что, не собираешься меня наказывать?

— Наказывать? — удивленно переспросил герцог, снимая волосок с конца пера. — Если тебе так больше нравится, ужинать будешь не в столовой, а в своей комнате.

— Я завтракаю, обедаю и ужинаю в своей комнате, — процедила сквозь зубы Эмили.

— В таком случае в виде наказания на этот раз поужинаешь в столовой со всеми, — небрежно бросил Джастин и перевернул страницу.

— Будь ты проклят! — зло прошипела девушка, в горле у нее клокотало, глаза гневно сверкали. Джастин ухом не повел.

Эмили круто развернулась и направилась к двери.

— Эмили, — позвал герцог, не поднимая головы.

Она повернулась к нему лицом, держась за дверную ручку. Тишину нарушал лишь мерный скрип пера по бумаге.

— Что бы ты ни делала, что бы ни придумывала и как бы ни старалась шокировать всех своим поведением, мое отношение к тебе не изменится. — Рука с пером замерла на месте, Джастин посмотрел на девушку поверх очков. — Еще запомни: я не свободен в своих чувствах, не имею права поддаваться эмоциям.

Эмили вылетела в коридор и с ужасом почувствовала соленый привкус слез, стекавших по щекам. Захлопнув дверь, она привалилась к ней плечом и крепко зажмурилась. А когда открыла глаза, все застлала ей какая-то черная стена; поморгав, Эмили увидела перед собой лацканы сюртука Пенфедда.

— Пенфелд? За каким дьяволом?..

То, что последовало за ее вопросом, было для нее полной неожиданностью. Толстые пальцы камердинера сомкнулись на мочке уха и сжали его с такой силой, что сама Дорин Доббинс могла бы позавидовать. У девушки даже челюсть отвалилась, скорее от удивления, чем от испуга и боли.

— А теперь пошли со мной, мисс, — зло прошипел Пенфелд, почти касаясь носом лица Эмили, — и веди себя прилично, не то покажу тебе, где раки зимуют.