Жизнь и времена Горацио Хорнблауэра, знаменитого героя морских романов С.С. Форестера - Сирил Паркинсон

Почему люди должны быть столь возбуждены неким событием, произошедшим в 1690 году? — это было для Горацио загадкой, которую он вновь и вновь пытался решить при виде очередной предотвращенной бойни. Ему предстояло еще многое узнать об ирландцах, чтобы понять их.

Во время своего второго посещения Клайда (в августе 1819 г.) Хорнблауэр встретился со строителем «Кометы», мистером Джоном Вудом (Это был мистер Джон Вуд младший (1788–1860). Старший, его отец, умер в 1811 г.), который как раз в эти годы планировал строительство парохода «Джеймс Уатт», спущенного на воду в 1822 году и оснащенного машинами, созданными в Бирмингеме компанией Болтона и Уатта. Мистеру Вуду предстояло всего построить тридцать три речных парохода, не считая парусных судов, и именно он позднее возглавил сооружение знаменитой «Акадии» для Сэмюэля Кунарда. Из писем Хорнблауэра того времени становится ясным, что из всех изобретений он более всего интересовался паровым буксиром. Первое из подобных судов так и было названо — «Буксир», и было построено в 1817 году для каботажной торговли, однако (оказавшись для этого слишком неподходящим) позднее использовалось для буксировки других судов. Этот опыт побудил «Уильям Денни & Co» к сооружению 53-тонного «Самсона» в Думбартоне, с двумя паровыми машинами мощностью не менее 24 лошадиных сил каждая. Судя по всему, Хорнблауэр видел окончание его строительства и понял, насколько полезным может стать подобное судно (скажем) в Портсмуте. Он также понял и особо подчеркивал, что паровой буксир мог бы оказать неоценимую помощь в битве при Алжире — например, для вывода обездвиженного штилем «Неприступного» из опасного положения, в которое его завел капитан Милн. Любопытно заметить, что правильность этой точки зрения убедительно доказали французы при захвате Алжира в 1830 году. При этом в распоряжении их флота было не менее семи паровых буксиров (один из них «Сфинкс» водоизмещением 780 тонн) и, в значительной мере, именно благодаря им был достигнут общий успех этой операции.

Хорнблауэры вернулись домой в Кент в 1819 году и приблизительно в то же самое время решили, что Смоллбридж-Мэнор уже недостаточно солиден и величественен для пэра Соединенного Королевства. После рассмотрения ряда предложений о покупке недвижимости, они в конце концов приобрели Боксли-Хаус, по другую сторону Мэйдстона, не продавая, однако, Мэйдстона, который в связи с этим был заново меблирован для генерала Грабтри, ветерана войны на Пиренейском полуострове. Со вступлением во владение Боксли-Хаус возникли некоторые задержки, и Хорнблауэр так и не поселился в нем до своего возвращения из Вест-Индии в 1823 году. Боксли-Хаус существует и сегодня.

Боксли-хаус, со старой фотографии, принадлежащей теперешнему владельцу поместья

Его можно увидеть неподалеку от деревушки Боксли, что лежит в двух с половиной милях от Мэйдстона. С моря она защищена отмелями Северного Даунса, и от нее удобно добираться в Чатем. Боксли упоминается в «Книге страшного суда» как поместье, принадлежащее епископу Байи. В 1189 оно было передано Ричардом Львиное Сердце ордену цистерцианцев, которые построили здесь аббатство. Оно, в свою очередь, во время Реформации перешло сэру Томасу Уитту или Уотту (1503?-1542), уроженцу Йоркшира, который в 1492 купил замок Эллингтон. Уотты потеряли это поместье, когда молодой сэр Томас (1521?-1554) был казнен за измену, однако позднее вернули себе его часть во время правления королевы Елизаветы I. Усадьба, таким образом, перешла сэру Френсису Уотту, который одно время был губернатором Виргинии. От него усадьба и аббатство перешли к леди Сельярд, но Эдвин Уотт, адвокат, провел против нее удачный судебный процесс, в результате которого получил часть этого поместья.

Ее составили земли за церковью и старый дом, который, согласно преданиям, принадлежал Томасу Викари (умер в 1561) — личному врачу Генриха VIII. Этот дом и назывался Боксли-Хаус, в отличие от аббатства Боксли. Он оставался во владении Эдвина до самой смерти последнего в 1714 (в возрасте 85). Ясно, что Эдвин перестроил некоторые части Боксли-Хауса и соорудил несколько пристроек в стиле XVII века, которые сохранились и до наших дней. Ему наследовал Френсис, который не оставил потомства, и недвижимость перешла его брату, Ричарду, который также был бездетным. Его наследник, лорд Ромни, никогда здесь не жил, а сдавал недвижимость в аренду, а позднее продал ее мистеру Стайлсу, который добавил дому окна в георгианском стиле и успел несколько обновить интерьер перед самой своей смертью в 1818 году. Затем это поместье было выставлено на продажу и куплено лордом Хорнблауэром, в семье которого оно и оставалось до 1953 года. В этом году шестой виконт Хорнблауэр продал эту недвижимость одному из фермеров, вскоре после смерти которого дом и прилегающий к нему 20-акровый парк были приобретены его современным владельцем, мистером Нолденом, который восстановил здание и переоборудовал его под «Сельский клуб Боксли-Хаус», оснащенный плавательным бассейном, баром и рестораном. За исключением этих современных пристроек, снаружи Боксли-Хаус выглядит почти в точности так, как в те времена, когда в нем жил Горацио Хорнблауэр — дом 17-го века с некоторыми добавками в георгианском стиле. Заброшенные в течение долгих лет, сегодня дом и парк находятся в хороших руках, доставляя удовольствие как членам клуба, так и другим посетителям. Времена больших сельских усадеб, судя по всему, миновали, но Боксли-Хаус гордится своей новой ролью, а про самого Хорнблауэра также не забывают ни хозяин, ни его гости.

Проживая в Боксли-Хаус, Хорнблауэр время от времени навещал верфь в Чатеме. Таким образом он мог поддерживать связь с Военно-морским флотом, а заодно обмениваться мнениями о значении энергии пара в морском деле. Как мы уже видели, его собственное мнение по этому вопросу было прогрессивным, но других старших офицеров достаточно сильно тревожили сильная вибрация и опасность возгорания.

Карта Кента, показывающая взаиморасположение Боксли-Хауз и Королевской Военно-морской верфи в Чатеме

Другой темой его бесед с адмиралом — начальником верфи было фехтование. Хорнблауэр брал уроки этого искусства, вначале — только в качестве физических упражнений, но затем всерьез заинтересовался математической стороной дела. В то время как на флоте преимущественно использовались палаши — рубящее оружие по своей сути, обладатель легкой шпаги гораздо больше рассчитывал на острие. Хорнблауэр же утверждал, что превосходство острия является всего лишь вопросом прикладной геометрии. Конец клинка, отмечал он, идет к своей цели кратчайшим путем. Однажды после обеда, во время которого проходила очередная дискуссия по этому вопросу, Хорнблауэр уже в сумерках возвращался в гостиницу, где он остановился на ночь. Его путь пролегал по достаточно грязным улочкам неподалеку от входа на верфь, в одной из которых на него неожиданно напал нищий, вооруженный дубинкой. Единственным оружием Хорнблауэра была трость, но он все же на практике продемонстрировал принцип, который незадолго до этого защищал в споре. Он сделал классический выпад, и конец его трости угодил прямо в горло бродяге. Затем противник Хорнблауэра был быстро обезоружен и рисковал быть повешенным за свое нападение. Однако Хорнблауэр решил иначе и попросил коменданта верфи зачислить бродягу на сторожевой корабль. Рассказывая эту историю в последствии, Хорнблауэр всегда особо подчеркивал преимущества острия над лезвием клинка.