Экранные поцелуи - Труди Пактер

Она печально улыбнулась.

— Был. Но это кончилось:

— Ты говоришь о Бобе Делани? О том продюсере, с которым я тебя видел на вечере?

Она обернулась к нему с выражением боли в глазах.

— Я не хочу говорить о Бобе Делани. Во всяком случае, не сейчас. А может быть, и никогда.

Он взял ее руку.

— Я ни на чем не настаиваю. Я ведь все прекрасно понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала: я всегда рядом, если понадоблюсь. И нет никакой спешки.

В оставшиеся три дня он от нее не отходил. Каждое утро водил ее завтракать на Седьмую авеню. Однажды повел в «Карнеги», потом — в «Стэйдж», где заполнил ей сумку сыром, семгой, бубликами. Он сопровождал ее на репетиции и сидел сзади, пока она проговаривала свою роль. Все знали, что она это делала скорее для проформы — берегла силы для премьеры. Лен и Роз тоже это понимали, но не проронили ни звука. Не осмеливались. Ее нервы перед премьерой следовало беречь как зеницу ока.

Они не давали ей войти в костюмерную, считали, что она не должна видеть себя в сценическом костюме до последней минуты. Рэчел это выводило из себя.

— Почему вы не даете мне выглядеть как Лили? Если я не буду выглядеть ею, то не смогу чувствовать так же, как она. Я не смогу полностью перевоплотиться.

Ее жалобы они встречали молчанием. И режиссер, и продюсер твердо решили не допускать ее за кулисы до самого дня премьеры.

Накануне этого дня она пришла в состояние, близкое к истерике. Отказалась идти завтракать на Седьмую авеню. На последнем прогоне перепутала по времени все свои выходы на сцену, а однажды врезалась прямо в декорации.

— У меня ничего не получается, — твердила она Ричарду. — Завтра на премьере я стану всеобщим посмешищем, и никто больше не даст мне работу.

Он даже не пытался ее успокаивать — понимал, что это бесполезно. Просто ходил с ней по Центральному парку, пока не стемнело. Потом повел в бар П.Дж. Кларка и угостил коктейлем «Кровавая Мэри». Она не стала его пить. В конце концов они пошли обратно на Семьдесят седьмую. Жара стояла за сорок. Проходя под аркой к своему зданию, Рэчел почувствовала, что надвигается гроза.

— Ну как, исправили тебе кондиционер? — спросил Ричард.

— Да, — ответила она безжизненным голосом. — Но сегодня утром он опять вышел из строя.

Он помолчал.

— В моем номере такой проблемы нет. Может быть, тебе сегодня лучше переночевать у меня?

— А ты… тоже там будешь?

— Как ты захочешь.

На какой-то момент она почувствовала искушение. Сегодня мир перевернулся с ног на голову. Она боялась. Нет, хуже: она испытывала настоящий ужас. Перспектива провести эту ночь в одиночестве в душной спальне казалась невыносимой. Она взглянула на Ричарда, такого красивого, такого знакомого. Вспомнила, как это бывало у них раньше. Однако в следующее же мгновение взяла себя в руки.

— Извини. Сегодня ночью я бы тебя просто использовала.

В лифте они поднимались в полном молчании. Выходя на своем этаже, Ричард чмокнул ее в щеку.

— Если понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.

Он исчез. Рэчел поднялась к себе, открыла дверь, вошла в гостиную. Шторы были подняты, и все огни Манхэттена смотрели в ее окно.

Она налила стакан вина, долго стояла у окна, глядя на эти огни. Завтра… Завтра она завоюет этот город… или же он вышвырнет ее.

Она почувствовала, как жарко в номере. Шелковое платье липло к ногам. Она прошла в спальню, разделась и встала под душ. Стояла до тех пор, пока тело не охладилось. Потом открыла стенной шкафчик, достала таблетки снотворного, которые дала ей одна из актрис. Они гарантировали полное забытье, и принимать их следовало лишь в случае крайней необходимости. Сегодня как раз тот самый случай. Рэчел растворила таблетки в стакане с водой, выпила, прошла в спальню и легла в постель.

Целый час она пролежала без сна. Может быть, принять еще таблеток? Она вспомнила о других актрисах, делавших то же самое. Нет… Она включила лампу, взглянула на часы. Они показывали около двух. Если она хоть немного не поспит, завтра от нее будет мало толку. Рэчел представила себя на сцене: вот она начинает свой первый большой монолог, а усталая голова отказывается вспомнить слова роли. «Господи, — взмолилась она, — не дай этому случиться. Я буду хорошей, я сделаю все, что ты хочешь, только не дай мне завтра потерять память».

Не завтра, в панике сообразила она. Сегодня! Через какие-нибудь три-четыре часа наступит рассвет, и начнется новый день. Несмотря на стоявшую в комнате жару, ее охватила дрожь. Что же делать?

Внезапно Рэчел поняла, что ей надо делать. Дотянулась до телефона, сняла трубку, набрала номер Ричарда. Он ответил почти сразу.

— Не можешь уснуть.

— Откуда ты знаешь?

— Я все про тебя знаю.

Наступило молчание.

— Я боюсь остаться одна, — произнесла Рэчел.

— И это я тоже знаю. Тебе больше не нужно оставаться одной. Я иду.

— Поторопись, — сказала Рэчел.

Все было в точности так, как в первый раз. Все было знакомо. Он касался ее шеи, сосков, он ласкал ее внизу живота и ниже, между ногами. Проводил языком по всему телу. Потом, почувствовав, что она реагирует, чуть отстранился и раздвинул ей ноги, готовый войти в нее.

Рэчел заметила, что он улыбается. В этой улыбке было нечто незнакомое ей. Она не могла определить, что это.

Он с силой вошел в нее.

— И снова… — прошептал он.

«И снова до полной победы, мои дорогие друзья», — вспомнила Рэчел. Так вот что скрывается за его улыбкой… Он празднует победу.

Однако тело и разум существовали в ней как бы независимо друг от друга. Несмотря на проникшее в душу чувство горечи, она трижды в полной мере испытала оргазм. После этого она заснула.

Проснулась в одиннадцать часов утра. Солнце заливало комнату. Она взглянула на мужчину, лежавшего рядом. На его красивом лице играла все та же победная улыбка. «Кто же ты, — подумала Рэчел, — чего тебе от меня надо?» Вздрогнув, как от толчка, она вспомнила, что до этого занималась с ним любовью по меньшей мере сотню раз, но никогда не задавалась таким вопросом. Она ощутила пустоту. Значит, это не было возвращением домой. Просто очередной танец с незнакомцем…

Весть о новом спектакле Лена Голдмана с быстротой молнии донеслась из Филадельфии до Нью-Йорка, а потом достигла и побережья. Спектакль «Война Лили», как говорили, должен произвести настоящий фурор на Бродвее, и все из-за неизвестной девушки из Англии, которая олицетворяет собой настоящий талант — достаточно редкое явление в театре.

«Выходит, ей все же удалось», — подумал Боб Делани. Значит, он был прав с самого начала.