ИДИОТ - Федор Достоевский

- Влюблен ты, что ли?

- Н-нет. Я… я как сестре писал; я и подписался братом.

- Гм; нарочно; понимаю.

- Мне очень тяжело отвечать вам на эти вопросы, Лизавета Прокофьевна.

- Знаю, что тяжело, да мне-то дела нет никакого до того, что тебе тяжело. Слушай, отвечай мне правду как пред богом: лжешь ты мне или не лжешь?

- Не лгу.

- Верно говоришь, что не влюблен?

- Кажется, совершенно верно.

- Ишь ты, "кажется"! Мальчишка передавал?

- Я просил Николая Ардалионовича…

- Мальчишка? Мальчишка? - с азартом перебила Лизавета Прокофьевна: - я знать не знаю, какой такой Николай Ардалионович! Мальчишка?

- Николай Ардалионович…

- Мальчишка, говорю тебе!

- Нет, не мальчишка, а Николай Ардалионович, - твердо, хотя и довольно тихо, ответил, наконец, князь.

- Ну, хорошо, голубчик, хорошо! Это тебе я причту. - Минутку она пересиливала свое волнение и отдыхала.

- А что такое: "Рыцарь бедный"?

- Совсем не знаю; это без меня; шутка какая-нибудь.

- Приятно вдруг узнать! Только неужели ж она могла заинтересоваться тобой? Сама же тебя "уродиком" и "идиотом" называла.

- Вы бы могли мне это и не пересказывать, - укоризненно, чуть не шепотом заметил князь.

- Не сердись. Девка самовластная, сумасшедшая, избалованная, - полюбит, так непременно бранить вслух будет и в глаза издеваться; я точно такая же была. Только, пожалуста, не торжествуй, голубчик, не твоя; верить тому не хочу, и никогда не будет! Говорю для того, чтобы ты теперь же и меры принял. Слушай, поклянись, что ты не женат на этой.

- Лизавета Прокофьевна, что вы, помилуйте? - чуть не привскочил князь от изумления.

- Да ведь чуть было не женился?

- Чуть было не женился, - прошептал князь и поник головой.

- Что ж, в нее что ли влюблен, коли так? Теперь для нее приехал? Для этой?

- Я приехал не для того, чтобы жениться, - ответил князь.

- Есть у тебя что-нибудь святое на свете?

- Есть.

- Поклянись, что не для того, чтобы жениться на той.

- Клянусь, чем хотите!

- Верю; поцелуй меня. Наконец-то я вздохнула свободно; но знай: не любит тебя Аглая, меры прими, и не бывать ей за тобой, пока я на свете живу! Слышал?

- Слышал.

Князь до того краснел, что не мог прямо глядеть на Лизавету Прокофьевну.

- Заруби же. Я тебя как провидение, ждала (не стоил ты того!), я подушку мою слезами по ночам обливала, - не по тебе, голубчик, не беспокойся, у меня свое другое горе, вечное и всегда одно и то же. Но вот зачем я с таким нетерпением ждала тебя: я все еще верю, что сам бог тебя мне как друга и как родного брата прислал. Нет при мне никого, кроме старухи Белоконской, да и та улетела, да вдобавок глупа как баран стала от старости. Теперь отвечай просто да или нет; знаешь ты, зачем она третьего дня из коляски кричала?

- Честное слово, что я тут не участвовал и ничего не знаю!

- Довольно, верю. Теперь и у меня другие мысли об этом, но еще вчера, утром, во всем винила Евгения Павлыча. Целые сутки третьего дня и вчера утром. Теперь, конечно, не могу не согласиться с ними: до очевидности, что над ним тут, как над дураком, насмеялись, почему-то, зачем-то, для чего-то (уж одно это подозрительно! да и не благовидно!) - но не бывать Аглае за ним, говорю тебе это! Пусть он хороший человек, а так оно будет. Я и прежде колебалась, а теперь уж наверно решила: "Положите сперва меня в гроб и закопайте в землю, тогда выдавайте дочь", вот что я Ивану Федоровичу сегодня отчеканила. Видишь, что я тебе доверяю, видишь?

- Вижу и понимаю.

Лизавета Прокофьевна пронзительно всматривалась в князя; может быть, ей очень хотелось узнать, какое впечатление производит на него известие о Евгении Павлыче.

- О Гавриле Иволгине ничего не знаешь?

- То-есть… много знаю.

- Знал или нет, что он в сношениях с Аглаей?

- Совсем не знал, - удивился и даже вздрогнул князь: - как, вы говорите, Гаврила Ардалионович в сношениях с Аглаей Ивановной? Быть не может!

- Недавно очень. Тут сестра всю зиму ему дорогу протачивала, как крыса работала.

- Я не верю, - твердо повторил князь после некоторого размышления и волнения. - Если б это было, я бы знал наверно.

- Небось, он бы сам пришел, да на груди твоей признался в слезах! Эх ты, простофиля, простофиля! Все-то тебя обманывают, как… как… И не стыдно тебе ему доверяться? Неужели ты не видишь, что он тебя кругом облапошил?

- Я хорошо знаю, что он меня иногда обманывает, - неохотно произнес князь вполголоса, - и он знает, что я это знаю… - прибавил он и не договорил.

- Знать и доверяться! Этого недоставало! Впрочем, от тебя так и быть должно. И я-то чему удивляюсь, Господи! Да был ли когда другой такой человек! Тьфу! А знаешь, что этот Ганька, или эта Варька ее в сношения с Настасьей Филипповной поставили?

- Кого?! - воскликнул князь.

- Аглаю.

- Не верю! Быть того не может! С какою же целию?

Он вскочил со стула.

- И я не верю, хоть есть улики. Девка своевольная, девка фантастическая, девка сумасшедшая! Девка злая, злая, злая! Тысячу лет буду утверждать, что злая! Все они теперь у меня такие, даже эта мокрая курица, Александра, но эта уж из рук вон выскочила. Но тоже не верю! Может быть, потому что не хочу верить, - прибавила она как будто про себя. - Почему ты не приходил? - вдруг обернулась она опять к князю. - Все три дня почему не приходил? - нетерпеливо крикнула ему она другой раз.

Князь начал было рассказывать свои причины, но она опять перебила.

- Все-то тебя как дурака считают и обманывают! Ты вчера в город ездил; об заклад побьюсь, на коленях стоял, десять тысяч просил принять этого подлеца!

- Совсем нет и не думал. Даже и не видал его, и, кроме того, он не подлец. Я от него письмо получил.

- Покажи письмо!

Князь достал из портфеля записку и подал Лизавете Прокофьевне. В записке было:

"Милостивый государь, я, конечно, не имею ни малейшего права, в глазах людей, иметь самолюбие. По людскому мнению, я слишком ничтожен для этого. Но это в глазах людей, а не в ваших. Я слишком убедился, что вы, милостивый государь, может быть, лучше других. Я не согласен с Докторенкой и расхожусь с ним в этом убеждении. Я от вас никогда не возьму ни копейки, но вы помогли моей матери, и за это я обязан быть вам благодарен, хотя и чрез слабость. Во всяком случае я смотрю на вас иначе и почел нужным вас известить. А затем полагаю, что между нами не может быть более никаких сношений. Антип Бурдовский".

"Р. S. Недостающая до двухсот рублей сумма будет вам в течение времени верно выплачена".

- Экая бестолочь! - заключила Лизавета Прокофьевна, бросая назад записку, - не стоило и читать. Чего ты ухмыляешься?

- Согласитесь, что и вам приятно было прочесть.

- Как! Эту проеденную тщеславием галиматью! Да разве ты не видишь, что они все с ума спятили от гордости и тщеславия?

- Да, но все-таки он повинился, порвал с Докторенкой, и чем он даже тщеславнее, тем дороже это стоило его тщеславию. О, какой же вы маленький ребенок, Лизавета Прокофьевна!

- Что ты от меня пощечину что ли получить наконец намерен?

- Нет, совсем не намерен. А потому что вы рады записке, а скрываете это. Чего вы стыдитесь чувств ваших? Ведь это у вас во всем.

- Шагу теперь не смей ступить ко мне, - вскочила Лизавета Прокофьевна, побледнев от гнева, - чтоб и духу твоего у меня теперь с этой поры не было никогда!

- А чрез три дня сами придете и позовете к себе… Ну как вам не стыдно? Это ваши лучшие чувства, чего вы стыдитесь их? Ведь только сами себя мучаете.

- Умру не позову никогда! Имя твое позабуду! Позабыла!! Она бросилась вон от князя.

- Мне и без вас уже запрещено ходить к вам, - крикнул князь ей вслед.

- Что-о? Кто тебе запретил?

Она мигом обернулась, точно ее укололи иголкой. Князь заколебался было ответить; он почувствовал, что нечаянно, но сильно проговорился.

- Кто запрещал тебе? - неистово крикнула Лизавета Прокофьевна.

- Аглая Ивановна запрещает…

- Когда? Да го-во-ри же!!!

- Давеча утром прислала, чтоб я никогда не смел к вам ходить.

Лизавета Прокофьевна стояла как остолбенелая, но она соображала.

- Что прислала? Кого прислала? Чрез мальчишку? На словах? - воскликнула она вдруг опять.

- Я записку получил, - сказал князь.

- Где? Давай! Сейчас!

Князь подумал с минуту, однако же вынул из жилетного кармана небрежный клочок бумаги, на котором было написано:

"Князь Лев Николаевич! Если, после всего, что было, вы намерены удивить меня посещением нашей дачи, то меня, будьте уверены, не найдете в числе обрадованных. Аглая Епанчина".

Лизавета Прокофьевна обдумывала с минуту; потом вдруг бросилась к князю, схватила его за руку и потащила за собой.

- Сейчас! Иди! Нарочно сейчас, сию минуту! - вскричала она в припадке необычайного волнения и нетерпения.

- Но ведь вы меня подвергаете…

- Чему? невинный простофиля! точно даже и не мужчина! Ну, теперь я сама все увижу, своими глазами…

- Да шляпу-то по крайней мере захватить дайте..