Двор. Книга 2 - Аркадий Львов

— Что же я, по-вашему, должен делать, — рассердился Андрей Петрович, — стоять возле дверей и караулить?

— Почему караулить? — удивилась Клава Ивановна. — Они с минуты на минуту должны вернуться.

Нет, сказал Андрей Петрович, нечего партизанить — не то время.

— Клава Ивановна, — Марина с насмешкой показала пальцем в сторону мужа, — майор Бирюк думает, что знает жизнь! Живет себе в Германии на всем готовом, со всех боков официанточки, и думает, так везде и всем.

Марина хотела закончить: «А зубами, зубами!» — но глянула на мужа, глаза зеленые, все светлее, как будто разгораются изнутри, и удержалась.

Женщины спустились вдвоем, постояли минут десять и разошлись. Оказалось, Клава Ивановна напрасно подняла тревогу: ни с милиционером, ни без него в этот день больше никто не приходил. Один раз только отворилась дверь у Чеперухи, выглянула Катерина, но тут же с шумом захлопнула.

Когда Зиновий вернулся с работы, Катерина прямо с порога сообщила: эта старая карга Малая со своими готовит какой-то хитрый номер.

— Не сходи с ума, — сказал Зиновий.

Катерина молча подала на стол, через несколько минут пришла бабушка Оля с внуками, вслед за ними — дедушка, хорошо было заметно, что по дороге успел уже отметиться, сказал всему дому «зрасте, дети», в ответ бабушка Оля назвала беспризорником и босяком. Зиновий укоризненно посмотрел на мать, старый Чеперуха даже не обратил внимания, развернул газету «Знамя коммунизма», сегодняшний номер, и громко прочитал вслух: «Грязное обличье сионизма».

Старшие на минуту притихли, дети продолжали свою возню у крана, Иона медленно, с выражением, начал читать про банду врачей-убийц, которые, как теперь установлено, были связаны с международной еврейской сионистской организацией «Джойнт» — филиалом американской разведки — и содержались на ее деньги.

Бабушка Оля в ужасе закрыла лицо руками, Иона сказал, это еще не все, и дошел до места, где говорится про виднейшего сионистского деятеля Вейцмана, президента Израиля, который с тысяча девятьсот пятнадцатого года жил в Англии и в качестве профессора химии выполнял военные задания английского правительства.

Другой лидер, Жаботинский, организовал в свое время еврейский легион и принимал прямое участие в войне на стороне Антанты.

— Антанта? — еще больше ужаснулась бабушка Оля, — Я же сама хорошо помню, как в девятнадцатом году они приходили в Одессу и расстреливали людей!

— Она одна помнит, — с горькой насмешкой сказал Иона. — Вся Одесса помнит! Дальше.

Дальше рассказывалось про Аббу Эбана и Ройвена Шилоаха, которые долгие годы состояли на службе в английской разведке Интеллидженс сервис, причем последний из них является организатором израильской разведки.

Катерина покачала головой: недаром говорят, рука руку моет.

— Банда, — бормотала про себя бабушка Оля, — ой, банда. Их надо резать на мелкие куски и вешать на каждом дереве.

Иона сел за стол, бабушка Оля велела идти помыть руки, старик ответил, он ничего такого не держал, но покоя уже не давали и пришлось подняться.

Зиновий взял газету, забыл про обед, хотя ему десять раз напоминали, прочитал статью про себя, немного задумался и сказал: толковая статья, взято широко, в историческом плане, чувствуется, что автор знает гораздо больше, чем говорит, но надо было чуть добавить конкретных фактов.

— Ну, — пожала плечами Катерина, — тебе всегда, как ни хорошо, все равно что-нибудь да не так.

Старый Чеперуха доел свой обед, выпил после всего стакан холодной воды и горько-горько вздохнул: счастливый Ефим, он себе спокойно спит, а тут узнаешь такое, что волосы дыбом встают.

Зиновий посмотрел четвертую страницу — из Варшавы, Будапешта, Софии и Праги сообщалось об арестах врагов, многим удалось пробраться на высокие посты в государственном аппарате и народном хозяйстве; в Югославии по-прежнему свирепствует кровавый террор, страна превратилась в сплошной концентрационный лагерь, от рук титовских палачей погибли десятки тысяч партизан и героев народно-освободительной борьбы.

— После Гитлера, — сказала бабушка Оля, — им было у кого учиться.

— Что за мир, — хлопнул себя по коленям Иона, — что за мир, кому теперь только верить! Берешь в руки газету — одно расстройство.

Перевернув газету первой страницей кверху, Зиновий вдруг потребовал от всех тишины и торжественно объявил:

— Товарищи избиратели, довожу до вашего сведения: И.В.Сталин дал согласие баллотироваться и зарегистрирован кандидатом в депутаты Одесского городского Совета депутатов трудящихся.

Катерина не поверила, заявила, что Зиновий разыгрывает, вырвала газету из рук и сама прочла. Бабушка Оля тоже захотела посмотреть своими глазами и убедилась, что никто не обманывает: в концертном зале дворца моряков имени Горького и на Таможенной площади, перед зданием управления Одесского порта, в связи с большим радостным событием, уже состоялись многолюдные митинги, на которых выступили знатная крановщица, депутат Верховного Совета УССР Чурбакова, знатный механизатор порта, старший крановой Турленко и многие другие.

— Значит, — сделала вывод бабушка Оля, — теперь Сталин должен приехать на встречу со своими избирателями.

Старый Чеперуха ответил, что если товарищ Сталин будет ездить на каждую встречу со своими избирателями, ему не хватит времени застегнуть китель на все пуговицы и надеть ордена.

Катерине не понравились слова свекра, и она сказала: во-первых, хотя Сталин генералиссимус, он носит китель, как обыкновенные маршалы, во-вторых, ордена ему рисуют только на портретах, а в жизни он их вообще не надевает.

Да, подтвердил Зиновий, это действительно так, французский писатель Анри Барбюс еще двадцать лет назад написал про товарища Сталина: человек с головой ученого, в шинели простого солдата. Старый Чеперуха стал оправдываться, что он ничего такого не имел в виду, просто неудачно выразился, а скромность товарища Сталина все люди знают, дай бог нашему начальству хотя бы один процент, но Катерина уже набросилась с новым упреком: почему он пришел в дом и начал с неприятностей, вместо того чтобы сразу доставить своей семье радость!

Старик на секунду опешил, в глазах появился нехороший блеск, и сказал спокойно, но так, что от этого спокойствия могли мурашки забегать по спине: если он еще раз в доме у своего сына услышит такие обвинения и претензии, его ноги здесь больше не будет.

Отец вышел, с грохотом захлопнул дверь, Зиновий сказал Катерине, чтобы позвала обратно, но она даже не пошевелилась, больше того, полностью оправдывала себя и при этом сослалась еще на товарища Дегтяря: правильно говорит товарищ Дегтярь, что старому Чеперухе надо укоротить немного язык.

— Слушай, — закричал не своим голосом Зиновий, серые глаза, особенно выражение, сделались похожи на папашины как две капли воды, — я вас всех к чертовой матери выгоню отсюда, а свои шушуканья с Дегтярем можете передать в другом месте!

Катерина сбросила передник, стала переодеваться, мальчики заплакали, просили маму не уходить, бабушка Оля заломила руки и закричала про своего мужа, что этот пропойца всю молодость ей искалечил, а теперь разрушает семью и портит жизнь сыну. Невестка уже взяла с вешалки пальто, бабушка Оля уцепилась за воротник и клялась жизнью, что наложит на себя руки, если Катерина сделает хотя бы один шаг с места.

Катерина опустила голову, один-два раза посмотрела в сторону Зиновия, как будто ждала, что он тоже подойдет или скажет хотя бы слово, но тот стоял, точно истукан, и продолжал гипнотизировать своим взглядом.

Бабушка Оля осторожно взяла из рук невестки пальто, унесла в другую комнату, вернулась и вдруг стала бранить внуков: нехорошие мальчики, сидят слушают всякие глупости, вместо того чтобы взять красный карандаш, немного порисовать, почитать букварь, в этом году уже в школу, и доставить своей маме, своему папе удовольствие и радость, как все другие дети.

Миша поднес маме стул, она присела, уткнулась лицом в ладони, тихонько всхлипнула и прошептала:

— Ну, почему, почему здесь все так сложно, все с такой болью и муками?

Поздно вечером после работы Иона Овсеич пригласил к себе дворничку Лебедеву, велел зайти к Малой и забрать ключи от квартиры покойного Граника. Дворничка сказала, лучше позвать старуху сюда, но в ответ Иона Овсеич снова повторил:

— Зайди к Малой и забери ключи.

Минут через десять Лебедева вернулась без ключей, покрутила пальцем возле головы и заявила, что старуха совсем с ума сошла. Иона Овсеич выслушал, правый глаз сощурился, левый сделался круглый и неподвижный, как будто стеклянный протез.

Утром Клава Ивановна занесла в дворницкую ключи, Лебедева наотрез отказалась брать, пусть теперь сами побегают к товарищу Дегтярю, старуха цыкнула на нее, сказала, что в два счета можно выселить, и засунула связку ей в карман. Дворничка тут же выхватила, швырнула ключи наземь и закричала дурным голосом, что каждый строит из себя здесь пана, а люди должны терпеть и молчать. Клава Ивановна демонстративно закрыла уши, зашла в свое парадное, Дворничка еще немного покипятилась, два раза вслух послала по матери свою жизнь, вдруг засмеялась и запела, картавя на «р»: а ну-ка, девочки, а ну, кррасавицы!