Быть войне! Русы против гуннов - Максим Кисляков

– Но, конечно, веры тому мало. Как поверить в то, что друзья грабят уважаемый и нужный государству люд? Теперь вот думой озабочен – как наказать за такой наговор? Может, подскажешь, Тагулай, какую строгую кару мне избрать для него? Говорят, вы там по части попытать да наказать – мастера великие.

На этих словах купец из Синьского царства затрясся еще сильнее, пот градом заструился со лба.

Тагулай молчит. В голове молотом бьется лишь один вопрос: чего хочет добиться этот паршивый Дажин всей этой сценой? Шутки ради? Но шутка ли обвинять советника хана – его правую и верную руку – в таких злодеяниях. Тем более что обвинения не без оснований. Сейчас советник хана горько жалеет, что когда-то тайно распорядился обдирать до нитки заезжих на урусскую землю купцов. Награбленное делить с шайкой, в обход ханской казны. «Теперь, – горько думал Тагулай, – если про это узнает хан Ухтамар – головы ему точно не сносить. А что до урусов – так от них откупиться можно. Не раз уже приходилось. И чтобы не случилось беды – надо всего лишь замять, перевести разговор в другое русло…»

– Позволь, великий князь, это, конечно же, досадная ошибка, но я готов…

– Ну ладно, ладно – мы, русы, тоже не лыком шиты. Можем и на кол, а можем и вздернуть. Но это после… – Дажин зловеще улыбнулся, похлопал сотрясающегося всем телом купца по плечу, заморский торговец едва не подсел под могучей ладонью князя.

Вдруг Дажин подмигнул ему и добродушно бросил: «Ладно, иди пока». Он кивнул старцу-волхву с подносом. Тот медленно поклонился, взял под руку трясущегося заморского купца и медленно повлек к выходу из княжьих покоев.

Дажин проводил их насмешливым взглядом, потом повернулся к Тагулаю, взгляд вдруг стал серьезным, два голубых огонька буровят лицо гуннского советника.

– Кстати, та деревушка-то должна была сгинуть под копытами степняков-налетчиков не одна. Так говорят мои верные советники, – не отрывая взгляда от гунна, произнес властелин Русколани.

Тагулай попытался отмахнуться:

– Прости, князь, я не могу ответ держать за всех гуннов, кои ради собственной наживы могут…

– Странные слова глаголешь, Тагулай, – перебил советника князь. – А я вот слышал, ты и хан твой собираются меня винить в ужасной смерти одного наследника. А заодно и за второго, младшего, желаете спросить. Мол, тоже мерзкие урусы виноваты.

В покоях нависла напряженная тишина. Слышно, как где-то вдали бухает молот, вжикает пила, а одна из певчих птиц запоздало затянула полуденную песню-трель.

Дажин встал с трона, могучие руки устроились за спиной, князь зашагал к Тагулаю, потом круто развернулся и направился к одному из балкончиков, полукругом примыкавших к покоям, мягкие сапожки отзывались едва различимым поскрипыванием дорогой кожи. Князь устремил взор вперед – с высоты твердыни Кияра зеленеющие поля казались островками мха среди скал, а люди – тельцами каких-то диковинных насекомых, живыми ручейками наполняющих проторенные ходы.

Дажин глубоко вдохнул чистый горный воздух, веки в блаженстве опустились. Он шумно выдохнул и бросил через плечо:

– Хотя, может, то были тати озверевшие? Хотя нет, тать не будет бросаться на войско в несколько сот копий, да еще и при конях.

Дажин повернул голову в сторону Тагулая. Тот по-прежнему стоит молча, но на лице уже нет той высокомерной уверенности, скорее осторожность – что дальше? Князь Русколани снова хмыкнул, легкая насмешка скользнула по губам. Он уверенным шагом вернулся к трону, руки ухватили отполированную древесину ручек, устало выдохнув, Дажин опустился на престол.

– Поговаривают, там засада была… – с хитрой улыбкой проговорил Дажин и тут же хлопнул в ладоши.

Ошарашенный последними словами князя, Тагулай содрогнулся. Капелька пота скользнула за шиворот, противно защекотала, на спине зашевелились мурашки толщиной с муху. Гунн ощутил, что разговор с князем окончательно вышел из-под контроля. Не на такой прием рассчитывал советник хана… Как теперь выкрутиться?

Тяжело бухнул засов, до этого неприметная дверь в дальнем углу зала подалась вперед. В тронный зал властителя Русколани входят двое стражников, искусно связанные шнуровкой железные пластины горят ярко начищенным металлом, головы покрывает кольчужный капюшон в мелкое кольцо – с такого сабля обязательно соскользнет.

Стражники за собой волочат какие-то тела. Они кажутся обессиленными, но одному из них хватает силы сипеть на трескучем наречии крепкое словцо.

Князь Русколани вновь отхлебнул из поднесенного кубка. Тагулай облизнул вдруг пересохшие губы. На этот раз он с превеликим удовольствием приложился бы к живительной влаге. Но ему не предложили. Обида и гнев жгучей волной стали подниматься внутри.

Пленников бросили прямо перед ногами Тагулая. Тяжелым смрадом ударило в нос советнику хана.

– Ух, ну и вонь… – произнес Дажин, воротит нос от пленных, лицо сморщено как печеное яблоко, он недовольно обратился к своему советнику: хоть бы водицей их окатили, что ли… а то теперь дух в княжьем тереме как в хлеву!

Дажин повернулся к Тагулаю, на губах вновь блестит улыбка.

– Впрочем, когда их давеча приволокли ко мне – было во сто крат хуже. С ними вообще весьма интересная история приключилась. Как-то ратнички мои совершали конный объезд владений и напоролись на три валяющихся в степной пыли тела. Думали, разбойнички пошалили. Ан нет! Живехоньки оказались, хоть и без чуйств!

Князь вновь отпил из кубка, обтер мокрые губы и продолжил:

– Но самое странное было то, что среди них один оказался славянин, с огромным таким шрамом через всю морду и глаз, помнится, всего один целый у него был. Мда, бугай тот еще, но, видно, рану в недавнем бою получил знатную, вот и рухнул без сил… Да, а вот эти двое лежали рядышком, тоже едва живехонькие. Ну, мы их отходили, поспрошали как следует, – на этих словах по залу пробежался едкий смешок, – и тут оказалось: одноглазый славянин со шрамом, будучи тяжко раненным, тащил этих степняков к их хану! Вот дела-то!.. В общем, как в бабкиных ночных сказаниях – «Хочешь верь – хочешь не верь»!

Тагулай слушает князя вполуха. Его больше привлекают пленные гунны. Один из них оказался почти старцем – местами обожжённая седая борода свисает клоками, пряди обильно измазаны запекшейся кровью, узкие щелки глаза затекли, на одном пламенеет огромный кровоподтек, голова обмотана чумазой тряпицей – сбоку вперемешку с грязью проступает пятно крови. Со лба градом сыплют крупинки пота. Он бредит. «Емшан?» – острой пикой вонзилась страшная догадка в голову Тагулая.

Другой, напротив, молод. Выдающиеся вперед скулы, орлиный нос, брови вразлет – нетипичные признаки гунна. Но при этом были до боли знакомы Тагулаю. Они скорее выдавали… одного из сыновей хана Ухтамара!