Транзиция - Иэн Бэнкс

Я уперся руками в барную стойку.

– Дай-ка угадаю. Твой папаша при деньгах, а ты просто…

– Да пошел ты! – огрызнулась она. – Меня с отцом ничего не связывает!

– Хлоя, – я притворно округлил глаза, – а как же общие гены?! – Я щелкнул пальцами. – А еще спорю на что угодно, вас объединяет траст-фонд!

– Ни хрена подобного! Ты ничего обо мне не знаешь!

– Да знаю я, что не знаю! – рявкнул я, прикинувшись, что заразился ее дурным настроением. – И ты, если честно, ничуть не облегчаешь мне задачу!

Впрочем, с праведным гневом лучше не перебарщивать. Я понуро опустил плечи – мол, как же я устал от таких разговоров.

– Чем я тебе не угодил, Хлоя? – Я включил чуть уязвленную, но не слишком жалобную интонацию.

– Наверное, всей этой денежной фигней, – произнесла она так, будто втолковывает нечто очевидное. – Твой культ жадности…

– Слушай… – со вздохом начал я.

Подкатывать к ней уже не тянуло. Я просто хотел высказать то, что у меня на уме. Таких, как она, не мешает поставить на место – наконец-то представился случай! Кроме того, отдельным женщинам нравилось, если я переставал их убалтывать и начинал с ними спорить, как с парнями. Именно так мне удавалось затащить их в постель, когда обычные подкаты не срабатывали.

В общем, попробовать стоило.

– Культ жадности? – повторил я. – Вообще-то все мы жадные, Хлоя. И ты тоже. Отрицай сколько хочешь, но спорю на что угодно, так и есть. Мы все хотим для себя лучшего. Просто не каждый может себе в этом признаться. Мы хотим, чтобы остальные во всем с нами соглашались, а у кого другое мнение – тот кретин. Что касается отношений, мы все ищем человека, который будет нас боготворить, ведь именно это для нас счастье. Скажешь, нет? Хотеть для себя счастья – довольно эгоистично, не находишь? Даже стремление избавить мир от бедности и насилия – бред полный. И то, и другое все равно никуда не денется. Это тоже эгоизм, ведь мы хотим переделать мир по своему разумению, понимаешь? Так что можешь сколько угодно прикрываться тем, что ищешь счастья для других. По факту все сводится к твоему эгоизму, твоей жадности.

Хлоя протестующе подняла руку, едва не коснувшись моих губ.

– Жадность и эгоизм не одно и то же, – возразила она. – Это близкие понятия, но не тождественные. А забота о собственной безопасности и личных интересах – это вообще третье. Абсолютно разные вещи.

– Но все-таки близкие, сама же сказала.

Вздохнув, она сделала глоток из бокала.

– Да, близкие. – Она уставилась в одну точку, словно рассматривая что-то позади барной стойки.

– Быть немного жадным вовсе не зазорно, Хлоя. Миром правит корысть. Успех, саморазвитие, амбиции. Понимаешь? Хотеть лучшего для себя – что в этом плохого? Или лучшего для своей семьи? Прекрасно, когда есть возможность подумать о бедных, голодных и так далее, – но эта возможность есть у нас только потому, что кто-то думает о себе и своих семьях.

– Знаешь, что? – Она посмотрела на меня огромными блестящими глазами. – Ты мне кое-кого напоминаешь, Эд.

– Какого-то хорошего парня, надеюсь? – съязвил я.

Она помотала головой. Мне нравилось, как пружинят ее волосы, хотя я уже смирился, что никогда не проведу по ним пальцами, не вдохну их запах и не дерну за них, трахая их обладательницу сзади.

– Нет, – сказала Хлоя. – Он – один из тех мужчин, которого с малых лет запихнули в частную школу.

– А меня, вообще-то, нет.

– Тсс! – оборвала она меня. – Не перебивай. Суть в том, что он – не знаю уж, из-за частной школы или нет – возомнил, будто в этом мире каждый сам по себе и никто ни о ком по-настоящему не заботится, хотя некоторые делают вид. С тех пор он ищет для себя «самого лучшего». – Хлоя изобразила пальцами кавычки. – Он искренне не понимает, что с его взглядами не так. По сути, он даже не видит, что это всего лишь его личная точка зрения, причем довольно нездоровая. Нет, он уверен, будто познал великую истину о жизни и людях, которая доступна только ему и еще парочке реалистов. А на самом деле у него крыша едет. Возможно, какие-то крохи порядочности он еще не растерял, хотя сомневаюсь. Упиваться собой и своим мерзким самомнением ему позволяет убежденность, что не он один такой самовлюбленный, а чуть ли не каждый первый. Ради своего же душевного равновесия ему нужно верить, что все, кто проявляет заботу о ближнем, лукавят: боятся признать собственный эгоизм или попросту хотят внушить вину таким, как он.

Меня посетила мысль, что она тоже нюхнула снежка, хотя внешних признаков не наблюдалось. Под коксом обычно разговаривают по-другому.

В общем, Хлоя, мать ее, не затыкалась:

– Социалисты, благотворители, сиделки, волонтеры – все они, на его взгляд, – подлые ублюдки. Либо намеренно вводят себя в заблуждение, либо – в силу каких-то левацких заморочек – нарочно подрывают самооценку нормальным людям со здоровыми амбициями вроде него. Мол, все хорошо, только если каждый заботится лишь о себе. Все в равных условиях, никто не стесняется своих стремлений и эгоизма; все четко понимают расстановку сил. А если кто-то недостаточно самовлюблен или того хуже – притворяется, что эгоизм ему чужд, – система начинает барахлить. По его мнению, именно так мир становится менее справедливым. Всякие добряки, которых он называет «святошами», выводят его из себя. Думаю, в душе он предпочитает злодеев, что довольно стремно, если вдуматься. Он твердо уверен, что добреньких шарлатанов нужно разоблачать. Постоянно об этом нудит. Не устает повторять, что все они жулики и лжецы. И если честно, Эд, ведет он себя как последняя манда.

Забавно, но слово на букву «м» на меня особо не подействовало. В смысле, не возбудило. Мне всегда казалось, что грязные ругательства из женских уст звучат сексуально, а тут – не сработало. Странно.

– А-а, – протянул я. – Так это, наверное, твой бывший?

– Нет, Эд. Это мой папа. Ты напоминаешь мне отца. – Хлоя осушила свой бокал и похлопала меня по руке. – Прости, котик. Вон мои подруги идут, на вид им вроде получше. Слава богу. – Она изящно соскользнула с барной табуретки. – Мы, пожалуй, пойдем. Было любопытно с тобой поболтать. Пока!

После этого все трое свалили из бара.

Кого-кого я ей напомнил? Сраного папашу?! Вот сучка! Если честно, я едва не влепил ей пощечину.

Философ

Мне всегда снились кошмары. Еще задолго до того, как я стал