Фельдмаршал Румянцев - Арсений Замостьянов

Ничто не нарушало ташаньского уединения, а Пётр Александрович доказал самому себе, что может управлять армиями и чиновниками по переписке.

Закат

Закат выдался долгий: состарился Румянцев раньше срока, а жил, по тем временам, до глубокой старости. Граф почти безвылазно пребывал в своём имении Ташань под Киевом. Там он построил дворец, но для своего личного проживания выбрал всего две комнаты. Из многих имений, принадлежавших ему в Малороссии, излюбленными считались Вишенки с Черешенками. Дворец в Вишенках тоже напоминал романтическую крепость — туда Пётр Александрович наведывался куда чаще, чем в шумные города империи. В Вишенках он выстроил весьма вычурные резиденции, которые названиями да и архитектурными мотивами напоминали ему о миновавших походах: Молдавский дворец, Турецкий дворец, Готический дворец и Итальянский. Среди авторов этого великолепия называют архитекторов Василия Баженова и Максима Мосципанова — украинского зодчего, которого Румянцев привечал.

Во время своей знаменитой поездки в Новороссию в 1787 году Екатерина гостила у Румянцева в Вишенках — и Готический дворец построен был специально для императрицы. Румянцев тогда пустил в ход всё своё красноречие, чтобы заманить к себе венценосную путешественницу. Он уже тогда не любил приезжать в Петербург — а в обжитой Малороссии рассчитывал на высочайшее внимание. Не стыдно было принимать Фелицу в этой усадьбе: Румянцев всё строил с царским размахом, хотя, как отмечали современники, без кричащей, вульгарной роскоши.

Уже не просто любимым, но почти единственным его занятием стало чтение книг — смолоду на это вечно не хватало времени. Ласково похлопывая по корешкам, граф приговаривал: «Вот мои учителя». Чему же учиться, когда все сражения уже выиграны?! Сказывали, что частенько он одевался в простую одежду и, сидя на пне, ловил рыбу — как обыкновенный крестьянин или отставной ветеран. И не променял бы тихую рыбалку на придворную шумиху. «Блажен, кто менее зависит от людей… И чужд сует разнообразных».

Однажды приехали к нему гости, они долго искали в саду знаменитого героя и, случайно встретив старика, обратились к нему с вопросом: «Где бы найти сиятельного графа?» Румянцев ответил задумчиво и доброжелательно: «Вот он. Наше дело города пленить да рыбу ловить».

Жилище Румянцева отличалось богатым убранством, но в тех комнатах, где фельдмаршал обитал, стояли простые дубовые столы и стулья. По этому поводу он говорил: «Если великолепные комнаты внушают мне мысль, что я выше кого-либо из людей, то пусть сии простые стулья напоминают, что я такой же простой человек, как и все».

Принято считать, что философское, даже сентиментальное отношение к войне Румянцев проявлял и до своего ухода с исторической сцены. В любимой многими книге «Анекдоты, объясняющие дух фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского» есть история под названием «Достопамятные слова человеколюбивого Румянцева»:

«…Всеобщая радость является во всем Российском войске, и веселые лица приветствуют победителя Румянцева. Но сей мудрый герой обнаруживает уныние и, по-видимому, совершенно чуждается радости, произведенной победою. Один из друзей, окружавших Задунайского, спрашивает его, почему не разделяет он всеобщего веселия при столь славном поражении неприятеля. В то время граф Румянцев говорит ему: “Посмотри на сии потоки струящейся крови, на сии тела, принесенные в жертву ужасной войне. Как гражданин сражался я за Отечество, как предводитель победил и как человек плачу”. Сии слова, сказанные в первую минуту восхищения, производимого победою, делают Румянцева мужем истинно великим».

Думается, что среди опытных полководцев нет ни одного, кто хотя бы раз не испытал подобных мыслей. Но подчёркивать именно этот настрой Румянцева стали во времена карамзинские, во времена сентиментализма.

В поведении старика видели хандру, но, быть может, он познал какие-то новые для себя, несуетные истины и обратился к Вечному как молчаливый собеседник. Всегда он был непрост, Пётр Александрович Румянцев. Когда его привлекали к делам государственным и армейским — он снова умело действовал, правда, отныне — исключительно в кабинетном стиле. Бегать ему давненько не по силам было. Болезни смолоду преследовали фельдмаршала, раньше ему удавалось их скрывать — и товарищи по оружию принимали Румянцева за богатыря. Обманчивое впечатление!

Человек создал одежду, чтобы прикрывать срамоту, и хороший тон — чтобы скрывать нутряную правду. Для Румянцева это правило не было секретом, но не вызывало энтузиазма. В армии — другое дело, там чаще всего ты действуешь в системе «личность — коллектив», там искренность не всегда вредна, а зачастую и полезна. Так же — в общении между друзьями, соратниками или в семье.

В политике другой уровень ответственности, личное следует отбросить — и общение происходит на уровне двух (или более) сложных систем, в каждой из которых хватает внутренних противоречий. Самое глупое и безответственное в таких условиях — щеголять искренностью. Погубишь корабль за милую душу!

Все завоеватели, начиная с древнейших времён, и даже самые бескомпромиссные и нелицемерные из крупных политиков выдвигали дружелюбные лозунги для народов, которые намеревались покорить. А как иначе? Уж если ты собрался кого-то ударить — не следует его ещё и громко проклинать, а тем более нельзя плевать в поверженного врага. Если ударил вежливо — когда-нибудь вы ещё сможете посотрудничать и — кто знает? — возможно, ещё будете полезны друг другу. Сжигать мосты — непрактично. Румянцев приметил, что некоторые из его молодых товарищей проявили тягу к этой политической грамоте. Для них эти осторожные шахматы — в удовольствие. Полководец тут же набрасывает план: с помощью Завадовского можно незримо присутствовать в Петербурге. Не утруждая себя придворной кутерьмой, Румянцев издалека сумеет следить за толкотнёй на российском Олимпе.

Это не шпионаж. Возможно, у Румянцева имелись и настоящие шпионы, платные агенты, но у них масштаб помельче. А такие, как Завадовский, — друзья, ученики, представители неформальной партии Румянцева. Не пешки, но фигуры. И они относились к Петру Александровичу с ученическим почтением, которое не иссякало ещё и потому, что граф Задунайский умел и материально заинтересовать друзей… Он знал цену рублю и умел инвестировать — в том числе и в союзников. Разумеется, косвенным порядком.

Думал он использовать и ретивого Григория Потёмкина, но быстро понял, что у этого генерала размах царский. Он быстро перетянет на себя одеяло, всех проглотит и костей не оставит. Таланты Потёмкина Румянцев разглядел, но разглядел и честолюбие, которое мешало двоим полководцам объединиться для прочного политического союза.