Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я чувствую, как кровь отливает от моих щёк. Мой голос слаб, когда я задаю вопрос.
— Вы… мой… отец?
Батори поднимает на меня взгляд, и его лицо искажается. Теперь холодеют не только мои щёки — само сердце словно обдаёт морозом.
— Вы… мой… отец?!
— Лили, — шепчет он. — Моя Лили… если бы вы только знали…
Он набирает воздуха в грудь.
— Если бы вы только знали, какое искушение было сейчас ответить: да. Но это ничего бы не исправило, Лили. Моя дочь умерла в шестнадцать лет. Потому что рядом не было никого, кто знал бы, что она такое. И я узнал… только случайно, уже после её смерти. Лили… чему вы… улыбаетесь? Я не понимаю.
— Простите. Бога ради… это нервное, — я прячу лицо в руках; из моего горла вырывается странный звук, то ли короткое рыдание, то ли рык. — Простите. Мои соболезнования.
— Ничего. Это было уже семь лет назад. Она была примерно вашего возраста…
Я слышу, как вампир наливает себе шампанское. Прошу, не отнимая рук:
— Мне тоже, пожалуйста.
Он наливает и мне. Я беру бокал и осушаю его так, без тоста — и почти без вкуса.
— Вы знаете, я же приготовил вам подарок, — Батори лезет в карман и достаёт обитую бархатом коробочку.
— Только не серьги моей бабушки! Я не хочу их получать на каждый праздник.
— Тогда вам придётся подождать, пока я сбегаю в магазин, — слабо улыбается вампир, но протягивает коробочку мне. В ней лежит маленький серебряный кулон на тонкой цепочке: плоский цветок лилии. Лепестки покрыты белой эмалью. Пестик и тычинки, крохотные прожилки искусно выполнены из серебра.
— Спасибо. Это очень мило.
Я немного вожусь с застёжкой, надевая кулон на шею. Поправляю волосы.
— С чёрным очень хорошо, — одобряет Батори. От того, что он сидит так близко, у меня кружится голова.
Или от двух бокалов шампанского. Я совершенно не умею пить.
И уж совсем не знаю, почему, но я его спрашиваю:
— Можно… я вас поцелую? В губы. Один раз.
Второй раз — да, точно, второй раз в жизни я вижу растерянного Ловаша Батори.
— Лили… я не уверен, что это будет правильно.
— Это просто поцелуй. И никто не узнает. А цыганам главное, чтобы всё было тихо.
— Да, но… я имел в виду… у вас же есть Кристо.
— При чём тут мой «волчонок»?
— Он не говорил вам?
— Говорил что?
Батори раздумывает.
— Когда увидите его… спросите, почему он просил вас пока не ехать в Кутна Гору. Это не то, о чём вам должен сказать кто-то ещё.
— Я спрошу. Батори… Ловаш. Сейчас я спрашиваю вас. Можно… я вас поцелую? Подождите! Я вам обещаю… клянусь… если вы согласитесь… я буду участвовать в вашем обряде.
— Но… один раз?
— Да. Только один поцелуй. Настоящий. В губы.
— Хорошо.
Он смотрит на меня, ожидая, когда я возьму то, что попросила — но я просто парализована его согласием. Я не могу пошевелиться, только гляжу в ответ. Проходит не меньше минуты, пока он понимает, что со мной происходит. Тогда он притягивает меня к себе, обнимая, и касается моих губ своими. Мягко, нежно; потом крепче, уверенней — да, так мне нравится больше, и я нахожу смелость ответить. И его губы, и его руки, и его тело — очень тёплые, почти горячие. От этого жара голова кружится ещё сильнее; я чувствую, как кровь приливает к лицу. Рот и язык Батори отдают шампанским. В отличие от Кристо, изображавшего поцелуй в переулке, он не гладит меня. Но его руки и пальцы сжимают меня то крепче, то мягче, и мне это очень, очень нравится. Чёрт, мне это не просто нравится — я схожу с ума, меня колотит! Поцелуй длится долго, очень долго — но увы мне, не бесконечно. Батори отстраняется от меня. Мой первый порыв — прижаться к нему, обнять его. Но мне удаётся сдержать себя.
— Наверное, мне лучше пересесть… А вам — поесть, — говорит вампир и действительно возвращается на свой диванчик. Теперь мы снова разделены столом. Мне неловко, и я вижу, что ему тоже. Он касается согнутыми пальцами губ, словно хочет вытереть их и не решается, и смотрит на меня… нет смысла себя обманывать — он смотрит на меня с жалостью. Я утыкаюсь в тарелку с уже почти холодным жарким.
— Я должен уехать. Сегодня в десять у меня поезд. Но мы увидимся. Незадолго до равноденствия.
— Хорошо.
— Не стесняйтесь пользоваться моей… сетью. Пожалуйста.
— Хорошо.
— И… давайте я сразу дам деньги, — Батори вытягивает бумажник, вынимает несколько крупных купюр.
Я зажимаю их в ладони, не зная, куда положить. Подумав, затыкаю за лямку бюстгальтера, как турецкие цыганки. Не в туфлю же совать…
— Вы даже оружия с собой не взяли?
— Если бы я оказалась одна против группы — не было бы смысла.
— В таком случае я прошу вас не ходить одной.
— Хорошо.
Мой праздничный ужин заканчивается в молчании. Батори вызывает мне такси, но я выхожу немного раньше, чем надо. Оказывается, после шампанского меня сильно укачивает.
Когда я открываю дверь в номер, то обнаруживаю, что Кристо не спит. И он очень зол. Кузен сидит на диване, скрестив руки на груди, и сверлит меня взглядом.
— Ммм, я немного пьяна, — признаюсь я. — Но это просто шампанское. В честь моего дня рождения. И я принесла деньги.
Я кидаю свёрток из банкнот на диван рядом с Кристо.
— Это как-то связано с тем, что от тебя пахнет мужским одеколоном и… самкой? — мне кажется, или он с языка скусил совсем другое слово, более кинологическое?
— Это не мужской, это одеколон Батори.
— Ты оставила меня здесь одного, спящего, чтобы пойти развлекаться с Батори? Я уже недостоин присутствовать на твоих праздниках, да? И недостоин находиться в безопасности?
Да, у него действительно есть повод злиться на меня.
— Извини.
Я иду в ванную, чтобы выполоскать рот после поездки. Когда я возвращаюсь, кузен сидит в прежней позе. Деньги валяются рядом с ним —