Том 1. Дьяволиада. Повести, рассказы, фельетоны, очерки 1919–1924 гг. - Михаил Афанасьевич Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При слове «Моно» глаза учителя загораются.
— О, Моно!.. — Он сияет. — У Моно ставки в три раза больше...
«150 × 3 = 450», — мысленно перемножаю я.
— Там замечательно... — ликует математик, — школы Моссовета бога-а-тые... А наши... — он машет рукой, — наши...
— Какие ваши?
— Да вот — главсоцвосовские. Все бедные. Трудно. Трудно. Потому и бегут каждую весну. А бегство — школе тяжкая рана. Приходят новые, но преемственность работы теряется, а это очень плохо...
Опять кончается перемена. Стихает в коридорах. За партами рядами вырастают стриженые головки. Пора уходить.
О положении учителей писали много раз. И сам я читал и пропускал мимо ушей. Но глянцевитые вытертые локти и стоптанные валенки глядят слишком выразительно. Надо принимать меры к тому, чтобы обеспечить хоть самым необходимым учительские кадры, а то они растают, их съест туберкулез, и некому будет в классах школы городка III-го Интернационала наполнять знанием стриженые головенки советских ребят.
М. Б.
«Голос работника просвещения». 1923. № 4.
1-я детская коммуна
Одна из руководительниц в пальто и калошах стояла в вестибюле и говорила:
— Заведующий поехал на заседание, а Сергей Федорович пошел по воинской повинности, и мне, как назло, сейчас нужно уходить. Такая досада... Как же тут быть? Впрочем, может быть, вам Леша все покажет?..
Дискант с площадки лестницы отозвался:
— Леша чинит замки.
— Позовите Лешу!
— Сейчас!
И вверху дискант закричал:
— Ле-еша!
Послышались откуда-то издали сверху звуки пианино, а в ответ ему птичье пересвистыванье и писк. В вестибюле висел матовый с бронзой фонарь, было тихо и очень тепло, и, если бы не плакат, на котором с одной стороны был мощный корабль, с другой — паровоз, а посредине — «Знание все победит», — казалось бы, что это вовсе не в коммуне, а дома, как в детстве, — в доме уютном и очень теплом.
Леша пришел через несколько минут. Леша оказался председателем президиума детской коммуны — блондином-подростком в черных штанах и защитной куртке. В руках у него были старенькие замки. За Лешей тотчас вынырнул некто круглоголовый, стриженый и румяный. Из расспросов выяснилось, что это не кто иной, как —
— Кузьмик Евстафий, 13-ти лет.
Кузьмик Евстафий был в серой куртке, коротких серых же штанах и по-домашнему совершенно босой.
Леша повел в светлый зал — студию художественного творчества. Тут руководительница ушла, облегченно вздохнув, и на прощание сказала еще раз:
— Они вам все объяснят...
Студия — как музей. На стенах, столах, на подставках нет клочка места, где бы не было детских работ. Высоко на стене надпись: «Не сознание людей определяет их бытие, но напротив — общественная жизнь определяет их сознание». Под надписью ряды рисунков, а на широких подставках, сделанных из картона, палок и ваты, — снежные пространства и юрты, северные угрюмые люди в мехах и олени.
— Какая жизнь у них, такой и бог, — говорит Леша. Это верно. При такой жизни хорошего бога не сочинишь, и бог северных некультурных людей — безобразный, с дико-изумленными глазами, неумный, по-видимому, и мрачный, холодный, северный бог на стене.
Светает, товарищ,
Работать давай,
Работы усиленной
Требует край.
Под четверостишием — завод имени Бухарина. Он электрифицирован! У картонного корпуса лампа. К ограде идут рабочие. И сразу видно, что они сознательные, потому что у одного из них в руках газета.
Рядом макет: «Как жил рабочий раньше и теперь». В правой половине тьма, сумерки, мрачная печь, голый стол, теснота, нары. В левой — опрятная комната с занавесками, мебель, просторно и чисто.
«Школа прежде и теперь». Прежняя школа под эмблемой: цепь, религиозная книжка, кнут; новая — под серпом и молотом. В старой школе — выпиленные из дерева горбатые ученики уткнулись носами в парты, и стоит сердитый учитель с палкой. В новой — парт нет. Там телескоп, там станки, рубанки, книги. И розоватый свет льется через огромные окна в новую просторную школу.
— А вот некоторые девочки думают, что с партами лучше, по-прежнему, — говорит Леша.
Школа, фабрика, театр — нет угла жизни, который бы не отразился в рисунках и макетах, сотворенных детскими руками, в этой огромной комнате, где разбегаются глаза. Старшие ребята соорудили макеты к «Вию», младшие нагромоздили маленькие примитивные и наивные макеты с декорациями к пьесам, которые они видели.
Стена полна рисунков карандашом и красками. И сверху гордо красуется надпись «Илюстрация».
— А почему одно «л»?
— А это малыш ошибся.
Под «илюстрацией» все что угодно. В красках: красноармеец продает цветок в день борьбы с туберкулезом. Покупают его два явных буржуя и буржуйка в мехах. Видел малыш такую сцену и нарисовал: «Охота зимой на зайца» — представлена лихим охотником и зайцем, который перевернулся кверху ногами. Другой заяц сам летит на охотника. Рисунки, рисунки... Дальше детские поделки: валенки, перчатки, сумочки, рукоделье.
— Это девочки делали.
В теплом коридоре рядом со студией свистят и перекликаются птицы. Прыгают по жердочкам чижи и воробьи.
И лишь открывается дверь в класс естествознания, рыжая белка с шорохом сбегает со стола, прыгает на Кузьмика Евстафия, цепляясь, заглядывает острой мордочкой в карман.
В светлом классе — все жизнь. Побеги вербы в бутылках с водой заполнили их серебристыми корнями. Белка живет в настоящем дупле в верхнем этаже огромной клетки. В аквариумах плывут красноватые и золотистые рыбки. Двое аксолотлей, похожих на белых маленьких крокодилов, шевелят красноватыми мохнатыми ожерельями в тазу.
— Они жили в аквариуме, да там на рыбок села болезнь — плесень, вот мы их перевели временно в таз, — объясняет естествовед Кузьмик Евстафий.
По стенам — гербарии, коллекции бабочек, на стойках — минералы.
В библиотеке — ковер, тишина, давно не виданный уют, богатство книг в застекленных шкафах. Две девочки сидят, читают. Лежат газеты на столах. Все звучит и звучит в отдалении пианино, и в зале со сценой — занавес, за ним на деревянных подмостках декорации.
И нигде нет взрослых, начинает казаться, что они и не нужны совсем в этой изумительной ребячьей республике-коммуне.
В спальнях ребят внизу чистота поражающая.
На спинках кроватей полотенца. На полу нет соринки.
— Кто убирает у вас?
— Сами.
