Сумасшедшая одержимость - Даниэль Лори

Он засмеялся. Его смех был таким теплым и глубоким, что на него невозможно было злиться.

Обычно он возвращался из спортзала и ходил в душ еще до того, как я успевала проснуться. Но пару раз я вставала, чтобы сходить в туалет, и находила его бреющимся у раковины.

– Мне пописать надо, – сказала я ему.

– Ну так писай. – Он не сдвинулся с места.

Я помедлила.

Не то чтобы я стеснялась естественных процессов своего тела, но, когда уселась на унитаз и стала писать прямо перед носом у Кристиана Аллистера, это ощущалось чем-то таким запретным, что мне хотелось скукожиться. А еще, возможно, меня это слегка возбуждало. Он бросил на меня насмешливый взгляд, когда я закончила, и я глупо покраснела, поняв, что он, вероятно, прочел все извращенные мысли на моем лице.

Закончив с этим делом, я забралась на раковину и села перед ним, свесив ноги по обе стороны от него, откинувшись на руки и наблюдая за его уверенными движениями бритвой.

Он дернул уголком губ.

И тут я поняла, что люблю то, как он бреется.

На нем не было рубашки и вообще какой-либо одежды, за исключением белых трусов. Опустив взгляд на его татуировки, я коснулась розы на груди.

– Что она означает?

Он на секунду замер, прежде чем продолжить свое занятие. В тот момент мне бы хотелось уметь читать мысли, чтобы понять, почему он так не хотел делиться со мной этими вещами.

– Она значит, что мне исполнилось восемнадцать в тюрьме.

Я сдержала удивление от того, что он мне ответил без сопротивления, и принялась обводить контур розы пальцем.

– Сколько тебе было, когда ты вышел?

– Девятнадцать.

Мне было всего девять, когда он впервые попал в тюрьму, и четырнадцать, когда он из нее вышел. Мое детство было далеко от идеального, но я начинала подозревать, что в этом человеке было гораздо больше глубины и тьмы, чем я думала.

Мои пальцы спустились ниже, к ребрам и к татуировке, которую раньше не видела. Это было созвездие, я узнала его угловатую форму. Когда-то я искала его через телескоп, после одного вечера на террасе. Андромеда. Эта татуировка выглядела темнее и новее остальных.

– Когда ты набил эту?

Вместо ответа он поцеловал меня, слегка прикусив нижнюю губу. Невесомый жар разлился под моей кожей, и это было единственным ответом, который был нужен.

– Откуда ты столько знаешь о звездах? – спросила я.

– Читал. Много. В тюрьме больше нечем заняться.

– И ты помнишь все, что прочитал?

– По большей части.

Неудивительно, что он так идеально выучил английский – черт, да он знал его лучше меня. Казалось невероятным, что этот человек большую часть своих знаний получил из книг, будучи запертым в российской тюрьме. Мне было интересно, за что его посадили, но я ни за что не стала бы его об этом спрашивать. Я давно научилась не лезть в дела мужчин. Если ты ничего не знаешь, не придется врать, когда станут допрашивать. Плюс есть некоторые вещи в жизни мужчин, о которых женщины вообще знать не хотят.

– А когда ты приехал в США?

– На следующий день после того, как вышел.

Я поцеловала его грудь, подняла взгляд и шутливо сказала:

– Уверена, на границе очень обрадовались твоему заявлению.

В его глазах заиграло удивление.

– За мной ничего не числится, malyshka. Я хорош в технике. Могу узнать, где сейчас завтракает президент, сделать фото, анонимно запостить его в соцсетях – и все это не выходя из кухни.

Мои глаза расширились.

– То есть ты хочешь сказать, что, если где-то рядом со мной есть хоть одна камера, ты можешь меня найти и наблюдать за мной через свой компьютер?

– Да.

– Но ты ведь этого не делал, правда?

– Это было бы аморально с моей стороны.

– Да, именно, – с напором сказала я.

Гений и преступник в одном флаконе. Ужасающее сочетание.

Я решила больше не копать в ту сторону.

– А ты не скучал по семье, уезжая в другую страну?

И вот тут я уперлась в бетонную стену.

Его пресс едва заметно напрягся под моими руками, а голос похолодел.

– Мне пора, malyshka.

Это, вне всякого сомнения, было окончанием разговора. Все равно довольная тем, что успела добыть, я спрыгнула с раковины и пошла обратно в кровать.

Тем вечером я была настолько возбуждена, что решила действовать хитрее. Я надела самое сексуальное белье, какое у меня только было, и пару высоких вязаных носков. Я как раз готовила ужин, когда он пришел домой. Он замер, и глаза его потемнели при виде меня.

Он сел за остров, ослабил галстук и прищурился.

Я сбила его распорядок.

Его горячий взгляд следовал за мной по всей кухне. Я намеренно наклонялась медленнее и чаще, чем было нужно. Если какую-то битву между нами мне и было суждено выиграть, то это определенно была она.

Мы ели в уютной тишине, но я даже не чувствовала вкуса еды, потому что его взгляд заставлял каждое нервное окончание искрить под моей кожей. Он помог мне сполоснуть посуду и убраться на кухне. А потом взял мое лицо в ладони и мягко поцеловал.

– Спасибо за ужин, malyshka.

И вот тогда я поняла, что люблю его нежную сторону.

Я сидела у него на коленях, а он игрался с моими волосами, пока мы смотрели какие-то политические дебаты по телевизору. Я не могла даже притворяться, будто следила даже за секундой происходящего, потому что его стояк упирался мне в зад. Часть меня знала, что он делает, воздерживаясь от меня. Мне это не нравилось. От этого в груди было тяжело и тесно. И меня это нервировало.

Где-то между началом и концом я села на него верхом, запустила руки в его волосы, и вот уже мои губы раздвигали его, впуская мой язык в его рот.

Он застонал.

Поцелуй стал глубже, и я потерлась об его эрекцию. Я была так возбуждена, что перед глазами все плыло, кровь пылала, и я была уверена, что его брюки уже промокли от контакта со мной.

– Боже, как я хочу тебя, – выдохнула я ему в губы.

Он издал мучительный стон и отстранился. Его палец скользнул по моей щеке, в глазах отражалась борьба.

– Скажи это еще раз.

Я качнула бедрами, прижимаясь к нему, и в моем голосе зазвучало отчаяние.

– Я ужасно сильно тебя хочу.

– Почему? – хрипло спросил он.

– Потому что… – я вздохнула, ища причину, а потом озвучила свою первую мысль: – Потому что это