"Кроваво-Красная" Армия. По чьей вине? - Владимир Бешанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце лета 1937 года передовика майора Чистякова на значили командиром 105–й стрелковой дивизии:
«Деревня, где расположился штаб, стояла на голом месте у реки, даже сопки были здесь пустые, безлесые… Размещены полки были плохо. Некоторые подразделения не имели даже землянок, бойцы и командиры жили в «лисьих норах».
И продолжали в них жить и осенью, и зимой, и весной 1938 года, когда в дивизию приехал маршал Блюхер и попросил показать ему расположение 314–го полка:
«Вышли мы с ним из машины. Кругом степь, только трубы из земли торчат.
— Где же полк?
— В «лисьих норах».
— А ну, сыграй «тревогу».
Только раздались первые звуки трубы, как красноармейцы и командиры из–под земли, словно суслики, повыскакивали и вмиг построились. Блюхер схватился за живот и стал хохотать. Действительно, зрелище было очень смешное…»
У хорошего хозяина собаке живется лучше, а маршалу весело, его не беспокоит, что вверенные ему войска косят простудные заболевания, а весной ― цинга. Маршал прочитал лекцию о международном положении, призвал «потерпеть», затем приказал «сусликам» совершить марш по сопкам, проверил стрелковую подготовку и убыл, очень довольный, и ставил потом 314–й полк в пример другим. Отсюда можно сделать вывод, что условия, в которых размещался полк, не считались экстраординарными, что таких соединений краснозвездных «неандертальцев» на Дальнем Востоке хватало. Люди в норах ― это нормально.
Начальник Политуправления РККА приводил вовсе дикие примеры из жизни блюхеровской губернии, когда красноармеец, посланный охранять несуществующий полигон,
«жил один в землянке в течение 13 месяцев (!), про него все забыли и в течение этого времени никто его не навестил».
Или высланный на два дня на обеспечение предстоящих учений караул пробыл на месте
«17 дней без горячей пищи и продовольствия, вследствие чего была попытка к продаже обмундирования и охраняемого имущества».
Правда, продавать особо им было нечего: не прельщали потенциальных покупателей обноски забытых богом и начальством «солдатов Чонкиных». Многим из них выдавались шинели не соответствующего размера, ношеные, рваные и даже «сшитые из разноцветных кусков материала», а также дырявые ботинки и брезентовые сапоги. Нередко отсутствовало зимнее обмундирование. В частности, после проведенной в конце января 1938 года проверки 5–й мотомеханизированной бригады отмечалось, что зимнего обмундирования не получили 60 человек:
«кто не получил брюки, гимнастерки и ходят в рваных брюках и гимнастерках… на что бойцы проявляют свое недовольство».
Проверка Ленинградского ВО показала, что штаб округа не знал даже, сколько в округе военнослужащих:
«По одним данным ― некомплект 8000 бойцов, по другим данным, сверх комплекта 12 000 бойцов. Поэтому в ряде частей имеется излишнее обмундирование на складах, а в ряде частей часть бойцов ходит раздетыми».
Факт наличия на складах вещевого имущества еще не означал, что его получит личный состав. Обмундирование приходило в негодность в помещениях с протекающими крышами, нередко оно просто сгнивало под открытым небом, разворовывалось, продавалось или использовалось «не по назначению». Никакого контроля и учета материальных ценностей, в первую очередь со стороны командиров и политработников, не существовало, народные деньги выбрасывались на ветер.
17 августа 1940 года группа бойцов и командиров направила анонимное письмо первому секретарю Ленинградского обкома партии.
«Тов. Жданов!
Положение в Красной Армии стало совершенно невыносимым.
1) Срок службы стал самым длинным, по 3–4 года держат в целях муштровки…
2) Питание стало самое отвратительное ― равноценное на броненосце «Потемкин» в старое время.
3) Одевание у нас, как у партизан, ходим кто в чем по пало.
4) Семьи наши тоже голодают.
5) Порядок и дисциплина как в старой армии, только лишь одного нет, не бьют по морде.
6) Работаем по 13―15 часов, только нас еще не лишили сна 6–ти часов.
Благодаря этому у красноармейцев и мл. командиров моральное состояние самое отвратительное, это показала война в Финляндии, где наша армия показала свою беспомощность, многие наши товарищи сдались врагу. Такое же настроение и в данное время. Бойцы в открытую протестуют и выливают свое возмущение перед средними командирами, они молчат и никому не доносят, т.к. они сами это осознают и сочувствуют…
Бойца, как личность, унизили до невозможности; за малейшее ― дают гаупвахту и наряды, политруков и не слушают, т.к. их считают пустышками, трепачами, в их агитацию никто не верит.
Мы сознаем, что в стране у нас экономическое положение тяжелое, поэтому просим:
1) отпустить нас домой;
2) сократить срок службы, т.к. длинный срок хуже отражается на моральном состоянии;
3) приравнять бойца к человеку;
4) в корне изменить питание;
5) дать хорошее обмундирование;
6) выпускать из расположения части хоть часа на три, Вы видите, какие результаты, когда не выпускают;
7) уменьшить рабочий день;
8) предоставить свидание с родными.
Поверьте, т. Жданов, если это будет выполнено, то все недостатки в армии ликвидируются и моральный дух будет высокий, и бойцы будут сражаться. Убедительно просим, проделайте эти мероприятия. Вы сами хорошо знаете из опыта царской армии ― репрессии, наказания порядка не восстановят».
Прошедший путь рядового, ныне профессор искусствоведения Н.Н. Никулин утверждал:
«Если бы немцы заполнили наши штабы шпионами, а войска диверсантами, если бы было массовое вредительство и враги разработали бы детальный план развала нашей армии, они бы не достигли того эффекта, который был результатом идиотизма, тупости, безответственности начальства и беспомощной покорности солдат».
Может быть, презрев мелочи быта и скудость пайка, красноармейцы и командиры все свое время отдавали подготовке к войне с «озверевшим фашизмом»? Отнюдь. Боевой подготовкой Красная Армия практически вовсе не занималась, а лишь изредка имитировала ее.
Расходы на боевую подготовку в смете Наркомата обороны были крайне низкими ― 0,34―0,41 процента. На проведение политической и культурно–просветительной работы средств тратили вдвое больше, ведь
«моральные силы Красной Армии являются решающим средством в деле организации современного боя».
Поэтому время политических занятий всегда было святое время.
Кадровый политработник, генерал армии Е.Е. Мальцев (1910―1981) вспоминал, как тяжко приходилось ему трудиться на должности комиссара 72–й стрелковой дивизии:
«Каждый командир и начальник, какой бы пост он ни занимал, в обязательном порядке должен был посещать занятия по марксистско–ленинской подготовке и по определенной программе сдавать зачеты и экзамены, которые проводились очень строго. Результаты их заносились в личные дела военнослужащих, и это придавало идейно–политической закалке командных кадров строгую плановость и целеустремленность…
Мне, как комиссару дивизии, приходилось, честно говоря, нелегко. Надо было осуществлять квалифицированный контроль за всеми формами политической учебы, самому готовиться к лекциям для командного состава и бойцов. Буквально целыми ночами приходилось просиживать над изучением произведений классиков марксизма–ленинизма, книгами, журналами, газетами».
И все же основным занятием советского бойца всегда были, в первую, вторую и третью очередь, хозяйственные работы. Плюс несение дежурной службы. Даже в открытой советской печати систематически обращалось внимание на потери учебного времени из–за отвлечения красноармейцев на строительные, хозяйственные, погрузочно–разгрузочные работы. Армия сама заготавливала лес и сено, делала кирпичи, строила себе казармы, склады, полигоны.
Поэтому закономерным итогом выглядят результаты состязаний артиллерийских батарей Приморской группы войск ОКДВА в марте 1937 года:
«В дивизионной артиллерии ни одна из состязавшихся батарей 76–мм пушек не смогла выполнить ни одной из стрельб! В полковой артиллерии из 30 батарей таких оказалось 27! Все батареи медленно развертывались и изготавливались к стрельбе, слабо маскировались, плохо разведывали цели».
Тем не менее и год спустя, в марте 1938 года, в батарее 60–го артиллерийского полка «из 134 учебных часов, отведенных на боевую подготовку, было использовано только 42 часа», во взводах 49–го полка 17–й стрелковой дивизии МВО «из 150 часов, отведенных для учебы в июне, использовано по назначению» менее 50 часов. В итоге «программа занятий по тактике, штыковому бою, огневой подготовке усвоена слабо».
