Дышать счастьем - Рокси Нокс

мне повезло — взяли в один сериал, благодаря которому я стал более ли менее известен. Роль, конечно, досталась не главная, и мне приходилось делать неприятные вещи, например, раздеваться догола для съемки постельных сцен, а их было немало. Это очень некомфортно. Но это не значит, что так будет продолжаться всегда. Теперь я сам решаю — раздеваться или мне нет. Знаешь, это абсолютная правда, что на одну удачную карьеру приходится тысяча сломанных судеб. Мне уже 35 и в моей биографии полно белых пятен, о которых я предпочел бы забыть. Мне повезло, я стал тем, кто есть. К своей славе проложил долгий трудный путь и приложил немало усилий. Мои родные и близкие считали, что я занимаюсь ерундой, пока однажды не посетили съемочную площадку. Работа актером — это титанический труд, без преувеличения.

— Ты звезда, — восхищенно протягиваю я.

— А что такое, по-твоему, звезда? — два голубых глаза-озерца с хитрецой уставились на меня.

— Это люди, которые затягивают нас в экран. Мы смотрим на них, любуемся, хотим быть на них похожими. Или даже видим в них тех, кем сами хотели бы быть.

Генри ухмыльнулся.

— Многие деятели кино презирают свою работу, великолепно понимая, что играют всякую дрянь. Проклинают свою работу сценаристы, режиссеры, актеры и даже техники, и только большие боссы Голливуда всегда пребывают в отличном настроении. Им важно не искусство, им важна огромная касса после того, как фильм прокатится по миру. Кинематография — это бизнес, в котором крутятся огромные деньги. Выстреливает гораздо меньше фильмов, чем снимается. Но мне не на что жаловаться. На данном этапе я сам выбираю, в каких картинах мне сниматься, и, как правило, все они успешные.

— Твоя роль вытянет любой сюжет, — замечаю я.

— Многие так считают… Но они слишком приукрашают меня, идеализируют. Потом вдруг появляются фото в интернете, где я запечатлен под градусом. И начинается обсуждение и осуждение: «Гаррисон много пьет». Все мое окружение так же попадает под прицел фотокамеры. Все девушки, с которыми я когда-либо общался, неизменно подвергались публичной порке. Обсуждается все: ее внешность, недостатки, манера поведения и стиль одежды, происхождение. Это сложно. Некоторые наши отношения заканчивались именно из-за этого — девушка не выдерживала пристального к себе внимания и обрывала связь. Я, как могу, держу в тайне личную жизнь, но иногда журналисты прибивают в ней брешь. Так и живем, мисс Хелен.

— Ты влюблялся ранее в актрис? — спрашиваю, мысленно обругав себя за бесцеремонные бестактные вопросы.

— Нет, никогда. Даже в юности не развешивал постеры со знаменитостями, — спокойно отвечает он, — они, как бы это сказать — ненастоящие. Практически все делали пластические операции на лице или теле. Очень многие известные экранные мисс предлагали мне отношения для взаимного пиара. В начале карьеры у меня была парочка таких романов на публику. Мы подписывали контракт и появлялись вместе на людях, иногда был секс. Ничего хорошего, скажу я тебе, в этом нет. А вообще, мне кажется, что любви между мужчиной и женщиной не существует, и это все выдумки писателей романистов.

— Очень даже существует, — возражаю я, — просто тебе тяжело найти своего человека. Ты берешь то, что находится рядом с тобой. Разве не так? Они тебе улыбаются, ты принимаешь от них сигнал и действуешь. Тебе ранее приходилось завоевывать женщин?

— В юности. Когда я был неизвестный, безденежный симпатяга. Но ты права, Хелен, я не подхожу к женщинам и никогда не знакомлюсь с ними по своей инициативе. Они сами ищут со мной встреч. Как же мне это все надоело! Я хочу настоящую женщину, пусть не идеальную, хочу создать большую семью, такую же, как создали мои родители. А ты, Хелен, хотела бы огромную дружную семью?

— Когда ты возвращаешься к своей родне в Великобританию? — спрашиваю, избегая ответа на щекотливый вопрос. Вряд ли мне позволит здоровье родить более одного ребенка, но не буду же я об этом рассказывать Генри.

— Послезавтра. Может, все-таки полетишь со мной?

— Нет, даже не будем это обсуждать.

— Как скажешь. Иди ко мне…

Он зарывается лицом в мои волосы и крепко сжимает мою талию.

— А как же договор? — напоминаю и слегка отстраняюсь от него.

— Черт с ним… Хочу тебя сейчас, Хелен. Ты такая сексуальная. Стоит лишь подумать о тебе на расстоянии, как мое тело охватывает возбуждение. И представь себе, что я чувствую, когда ты рядом? Хочу сжать тебя до хруста костей и не отпускать всю ночь. Позволишь?

— Позволю, Генри, — шепчу ему в губы.

Мистер Вселенная берет меня на руки и несет куда-то наверх. У него огромная двухуровневая квартира. Еще в коридоре мы принимаемся безудержно целоваться, ураганом врываемся в спальню, и чуть было не падаем на пол — нас переполняет похоть, страсть, желание.

Мы срываем одежду друг с друга, покрываем голые тела поцелуями и только тогда замечаем внимательно наблюдающего за всем происходящим безумием Роя. Генри закрывает дверь спальни прямо перед его носом.

— Прости, друг… — извиняется Генри, — но сегодня ночью постель занята.

— Он обиделся.

— Ничего. Он меня понимает, — страстно шепчет мистер Гаррисон и задирает мое платье.

— Кажется, мы перебрали со спиртным, — смотрю вверх и наблюдаю, как кружится над головой потолок, — у меня голова идет кругом.

— У меня тоже, но вовсе не от алкоголя.

— Не надо было нам пьянствовать, мы могли бы общаться и на трезвую голову, — укоряю его, наблюдая, как он бережно вешает снятое с меня платье на стул.

— Все, — говорит он властно, — ни слова больше, Красная туфелька.

Голос какой-то незнакомый, словно надтреснутый, будто не у меня одной проблемы с дыханием. Эти слова заставили струну, в которую я превратилась, завибрировать, задрожать. Делаю жадный вдох, и с этим вдохом ноздри заполняет его невероятный запах: хорошей парфюмерии, немного мужского пота и чего-то еще, присущего только ему одному.

Он очень нежный и требовательный любовник. И только с ним я