Повести. Дневник - Александр Васильевич Дружинин

12 dec<embre>.

— Веселая немочка Лина. Женская неприязнь.

— Le desherite[233] Kappa. Основная мысль произведения. Собиратель дрянных картин.

— Deux bougies d'une granduer inegale preuve qu'on ne les allumait jamais ensemble.

— Marie Stuart. Tout ce qu'il a de plus femme entre les femmes[234].

Презрительное обращение офицерства с женщинами известного класса.

— Elisabeth. Darnlay. Bottswell. Murray. Lord Buthven. Эффектные лица.

29 dec<embre>.

— Периодические вторжения Г. Дан<илевского> в нашу квартиру, его похождения, манера <...> языком, история с Панаевым, посещение квартиры его, миниатюрная мебель, сношения с Гоголем и прочими знаменитостями.

— Аполлон М<айков> и даровитое семейство[235]. Наше с ним путешествие от Выборгской заставы до Парголова. Уженье рыбы.

— Julie malade. L'apres diner et les camelias.

— Encore une rencontre. Soiree et les details. Depart brusque, Franses[236].

— Двое глухих в концерте Серве[237]. Непростительное сплетничество моей персоны. La punition.

— La mere et son fils de 13 ans. M-me -ste qui ressemble a une demoisselle.

— Une lithuanienne paresseuse. Le peignoire blanc et le demijour de sa chambre[238].

— Ольга, к неописанному рылу присоединяющая наиподлеющие манеры.

— Печальная елка у патриархальных носорогов, и мое бегство оттуда, и вечер в доме Михайлова.

Гаданье в карты и предсказания Эмилии. Обед.

— 18-me anniversaire de la bibliotheque[239][240].

<1852 г.>

12 Janvier 1852.

— Отношения легких девиц между собою, гордость Надежды Ивановны. Завтрак с тремя девицами и неожиданная дружба.

— Визит пиголице, и мама в затрапезном платье.

— Плачевный обед у m-me Julie. Французская драма «Монте-Кристо». Пучина глупости.

— Свидание со старым товарищем. Перемены в положении обоих. Обед и вечер.

— Новое знакомство при содействии одного из носорогов. Обилие девиц гнусного вида. Арфа и русские романсы. Француженка милая, говорящая о любви. Petits jeu[241] и прочая чепуха.

— Два изобретенных мною разряда маскарадов. Манера интриговать дам, приложенная к практике. Маскарад. Напрасное ожидание. M-lle Dupuis. Проекты женитьбы.

— Семейство, в котором всякий член и гость могут делать все, что угодно.

— Маскарад маленьких детей у Марьи Сергеевны. Маскарад на нашей квартире и путешествие в Эльдорадо. Маскарадная история Сатира и квартального, брошенного в канаву.

— История Попова и его халд-дочерей. Обворожительный policeman[242].

— Поздравительное письмо портного. История документов, похищенных Малиновским у одного честного семейства и напечатанных.

— Положение умного мужа avec une femme insignifiante[243], и наоборот.

— Мнение автора о произведениях своей юности (И. И. П<анаев>).

— Похождения Григоровича с Жанетой, двумя девицами (в карликах) с польками, и у Софьи Фед<оровны>.

27 февр<аля>.

— Женщины потому любят бледных и истасканных людей, что люди свежие и вместе с тем умные опытом и мыслью есть невозможность.

— Пир у Жар-Птицы и персонаж Бышевского в пиджаке.

— Врожденная недоверчивость характера в доброй женщине О. И. К<ильдюшевской>.

— Непотребная дама и непотребное ее семейство. Безобразная особа, употребляющая в разговоре литературные обороты.

— Рейслер, заика и ярыган.

— Особенность в характере Некрасова, происходящая ли от болезни, истощения или жизни в подлом кругу и с скверной деятельностью. Привычка обещать на ветер и смотреть даже на все чужие обещания таким образом[244].

— Платон Семенович Воропанов.

— Маскарадный beau[245], Каррик, Кариков или т. п.

— Красивый красавец Крылов.

— Мухортов и выражение девки о нем: «Конечно, во всем можно видеть критику!».

— Монахиня, сестра Ольги, и ее обхождение с сестрой.

— В любви есть много благодарности за прошлые наслаждения.

— Другая монахиня, присланная Вревской.

— Вторжение усатого господина из Москвы.

<1853 г.>

Июнь 11, 1853. Нарва, в гостинице с престарелой мебелью после сна и путешествия к водопаду.

Сегодни, едучи в дилижансе где-то за Ямбургом[246], я в первый раз поражен был мыслью о том, что вечно юная природа, о которой, как о книге, изданной казенным ведомством, ничего дурного сказать не позволено, — может наводить уныние и казаться весьма гадкою. Всякая комнатка, меблированная чистенько, право, красивее какой-нибудь лужайки с мелким кустарником или леска, состоящего из ольхи и подобных растений. Если подобного рода пейзаж освещен уже высоко стоящим и пекущим солнцем, от его вида душа стесняется! Или уже я сам стал не тот, или совершенная свобода в моих передвижениях меня изменила! Где то время, когда вид какого-нибудь домика с зелеными ставнями и палисадником перед окнами заставлял мое сердце биться сильнее и когда, выехав как-нибудь за город, я чувствовал потребность бегать и валяться по зеленой траве? Неужели для того, чтоб ценить жизнь с природою, человеку следует служить и сидеть за столом с писарями без всякой надежды на отпуск? А оно почти так — жизнь без стеснения как жизнь без волнения — может претить! Я сижу теперь в теплый, но серенький вечер, под окном, в том самом городе, что был мною воспет в прозе[247], сижу и говорю: «О моя юность, о моя свежесть!»[248] Боже мой! Когда я бывало врывался сюда измученный, слабый и полураздавленный стеснениями жизни, как отлегало у меня на сердце, как восторженно бродил я по узким улицам, заглядывал в створчатые окна, из которых веяло такой тишиной, сочинял стихи, веселился душевно!

А впрочем всему свое время — нельзя долго питаться одними и теми же радостями.

Спутниками моими были лица довольно типические и о которых нужно будет при случае вспомнить. Хорошенькая брюнетка, гувернантка из англичанок, другая в трауре, похожая на мою добродетельную пигалицу, француз вояжер по мануфактурной части, потом толстый немец с добродушнейшим лицом, но пьяница изумительный. Он подчивал маленькую трехлетнюю девочку портвейном и кричал вояжеру: «Француз, не спи!» Желая его расшевелить, он собрался поднести табак к носу француза, но вместо того всыпал щепотку ему в рот. Тот все вынес и только смеялся. Немец на всякой станции выпивал по бутылке и нас смешил. Был еще павловский офицер с отдувшимися губами из породы людей, которые всю жизнь остаются кадетами да еще какой-то молодой помещик, мой сосед с дутым и ребяческим лицом, глупый довольно резонер. Он между прочим сожалел, что наши мужики живут в курных избах и ездят в двуколкных тележках. Потом были другой помещик и еще студент, люди довольно порядочные.

До дилижанса