Во власти теней - Жюльетта Бенцони

– Для того, чтобы выжить. Постепенно, с годами, я к этому привык, а мои физические недостатки сослужили мне хорошую службу: я так некрасив, что все находят вполне естественным, что я к тому же и идиот, – признался Карло.

– Вы говорите, что вам надо было выжить? Но кто вам угрожал?

– Все Пацци, за исключением моего деда Джакопо, который меня всегда защищал. Если он говорил правду, то после смерти моих родителей я буду самым богатым из всей семьи Пацци, поэтому дядя Франческо привез меня с собой в Рим после того, как вынужден был уехать из Флоренции. Я стал для него живым сейфом, набитым деньгами. Он добился опеки надо мной, но в его интересах, чтобы я жил как можно дольше, потому что после моей смерти все имущество заберет дед. Еще никто не осмелился вызвать недовольство этого патриарха.

– Как так получилось, что я никогда не слышала про вас во Флоренции?

– Потому что меня прятали еще более тщательно, чем моего старшего кузена Пьетро. Два урода в одной семье – это слишком! Я жил в Треспьяно на вилле, которую унаследовал от матери и где меня оставили в покое, а при мне находились только моя кормилица и один старый священник, который и выучил меня всему тому, что знал сам. Там у меня были книги, птицы, деревья…

– Но ведь вам приходилось играть ужасную роль… Это, вероятно, стоило вам многих сил? – с невольным сочувствием сказала Фьора.

– Да, ведь если бы они заподозрили меня в том, что я не такой идиот и могу сам управлять своим состоянием, меня бы уже давно не было в живых, несмотря на покровительство деда. Очень давно в Риме жил человек по имени Клавдий. Ему удалось избежать постоянных покушений на его жизнь, притворившись кретином, и впоследствии он даже занял трон императора…

– А у вас самого нет таких же амбиций? – спросила Фьора, невольно улыбнувшись.

– Ах, нет! Ни в коем случае! Больше всего на свете я хочу снова вернуться в Треспьяно, и вполне может так случиться, что мое желание скоро исполнится. Но это произойдет при таких обстоятельствах, что мне страшно об этом думать. Если мой дядя и эта чудовищная Иеронима выполнят то, что задумали, Джироламо Риарио не сможет им ни в чем отказать, и, по всей видимости, со мной будет покончено. С вами, видимо, тоже, потому что нас поженили, чтобы объединить наши состояния.

– А… ваш дед?

– Он погибнет в той суматохе, которая последует после прихода Риарио к власти.

– Так вам все известно? – поразилась Фьора. – Откуда вы можете это знать?

– Никто ничего не скрывает от дурака. Перед ним все говорится совершенно в открытую. Мне известно абсолютно все о заговоре против Медичи, который организовали Пацци и Риарио с участием Монтесекко, этого головореза, длинного, как тоскливая ночь, и почти такого же урода, как и я. Лоренцо и Джулиано должны умереть в конце этой недели во время посещения Флоренции новым кардиналом Рафаэлем Риарио, который вчера уехал из Рима.

– Разве они не назначили точной даты?

– Нет. Но это вполне может быть Пасха. Самое плохое, что им удалось объединить всю семью, даже моего деда, который вначале был категорически против, считая все это глупейшей выдумкой. Сам я не могу ничего сделать, но мне все же хотелось бы их спасти, – признался Карло.

– Спасти кого? Медичи? Ведь вы – Пацци. Разве вы их не ненавидите?

– Джулиано меня совершенно не волнует: это обычный пустоголовый красавец, но я очень сочувствую Лоренцо. Он такой уродливый…

– Так он вам нравится из-за этого?

– Ради бога, не считайте меня настолько ограниченным! – печально ответил Карло. – Он некрасив, это так, но у него великий ум! А какое обаяние! К тому же он пытался мне помочь. У него есть один греческий врач, который, говорят, творит чудеса…

– Деметриос Ласкарис! – прошептала Фьора, в которой это имя пробудило воспоминания.

– Вы его знаете? Лоренцо хотел, чтобы он мною занялся, но вся семья воспротивилась… О, как мне хочется помешать этому преступлению, но я являюсь пленником своей выдуманной роли: у меня нет ни денег, ни каких-либо других средств, нет даже верного слуги, и я не умею ездить верхом! Только на муле… и то не так уж быстро…

– Но я могу!

Спрыгнув с кровати, Фьора накинула роскошный халат, который лежал рядом на стуле, взяла Карло за руку и усадила около себя на сундуке. В ней пробудилась безумная надежда, отчего сердце начало бешено колотиться.

– Помогите мне завтра уехать из этого дома, – горячо заговорила она. – Я поеду во Флоренцию и разобью их планы.

– Но как я вам помогу? Я ведь объяснил: я бессилен. Когда они завтра уедут, то уведут с собой всех лошадей.

– Есть человек, который даст мне все, что нужно. После отъезда Иеронимы и Франческо, насколько мне известно, княгиня Риарио захочет, чтобы я ее навестила. Проводите меня к ней с официальным визитом. Все остальное она обещала сделать сама…

– Вы хотите сказать, что супруга Джироламо хочет спасти Медичи?

– Да, она любит Джулиано, но, без сомнения, ей надо быть очень осторожной.

Неожиданно Карло сжал руку Фьоры и поднес ко рту палец, призывая к молчанию. Затем, наклонившись к ней, он чуть слышно прошептал:

– Плачьте. Стоните так громко, как только можете.

И он указал ей на дверь, которую кто-то пытался потихоньку открыть. Это была, без сомнения, Иеронима, потому что сам Пацци был слишком пьян, чтобы так осторожничать. Фьора немедленно принялась стонать и громко рыдать. Она замолкала, а затем снова принималась умолять, чтобы ее оставили в покое, и все это она делала настолько естественно, что вызвала одобрительную улыбку Карло. Иногда это был слабый крик, как будто ей доставляли боль, а порой это были рыдания, мольбы и жалостливые стоны. Со своей стороны Карло гневно покрикивал, и тоже вполне убедительно. Все это продолжалось довольно долго, к великой радости актеров, которые искренне веселились. Наконец Фьора издала последний крик и резко замолчала, а он невнятно произнес еще несколько слов и тоже замолк. Затем наступила полная тишина, в которой они ясно услышали звук осторожных шагов, который постепенно затихал, и шуршание шелка.

– Фу! – выдохнул Карло. – А мы удачно выпутались!

– Ведь мы говорили очень тихо, к тому же у вас, по счастью, прекрасный слух.

– Это мне не раз помогало. Теперь мне кажется, что вам надо поспать.

– А вы?

– Я устроюсь в этом кресле.

Упомянутое кресло было таким же жестким, как уголовное законодательство, а две маленькие подушки не делали его мягче. Фьора немного подумала, а затем предложила:

– Почему бы вам не лечь рядом со мной? Теперь мы с вами друзья, а вы мне обещали…