Соблазнительный шелк - Лоретта Чейз

— Конечно, поверим, — сказала Софи.

— Он дал тебе карт-бланш, — предположила Леони.

— Нет, он предложил мне выйти за него замуж.

Последовало короткое молчание.

— Похоже, он в брачном настроении, — после паузы проговорила Софи.

Марселина рассмеялась. И начала всхлипывать.

Но прежде чем она развалилась на части, к двери подошла Селина Джеффрис.

— О, мадам, прошу прощения. Но я только что была на улице. Ходила за лентами к мистеру Адкинсу — это в конце улицы. Выходя из его магазина, я увидела у дворца двух дерущихся джентльменов. Вокруг собрались люди — наблюдают за дракой.

— Два джентльмена? — переспросила Леони. — Ты хотела сказать, два бандита?

— Нет, мисс Леони. Это его светлость герцог Кливдон и другой джентльмен, такой высокий, черноволосый, его друг.

— Лорд Лонгмор? — спросила Софи. — Он же только что был здесь.

— Да, мисс, это он. Они пытаются убить друг друга. Я не могла смотреть! Кроме того, там ходят разные мужчины. В таком месте не пристало находиться одинокой девушке.

Софи и Леони не были щепетильны, как Джеффрис, и немедленно отправились посмотреть на драку. Они не заметили, что старшая сестра к ним не присоединилась.

Сестры вернулись довольно скоро.

Марселина отказалась от попыток придумать что-то красивое. У нее не было настроения. Она заглянула к швеям, а потом поднялась наверх к Люси, которая читала Сюзанне одну из книг, купленных ей Кливдоном.

После этого Марселина зашла в гостиную и налила себе бренди.

Она успела сделать лишь пару глотков, когда вернулись сестры. Они запыхались, выглядели слегка ошалевшими, но были невредимы.

Они тоже налили себе бренди и доложили об увиденном.

— Это было восхитительно, — сказала Софи. — Они оба, вероятно, тренируются в боксерском клубе, поскольку выглядели как спортсмены, вполне профессионально.

— Мне это не показалось тренировкой, — вмешалась Леони. — Все выглядело так, словно они желали убить друг друга.

— Схватка была изумительно яростной, — мечтательно проговорила Софи. — На них не было ни шляп, ни сюртуков, шейные платки валялись на земле. Волосы растрепались, одежда в крови. — За неимением веера она принялась обмахиваться рукой. — Впечатление сильное.

— Наводит на мысль о толпах римлян в Колизее, — сказала Леони. — Вокруг дерущихся собрались джентльмены из «Уайтса». Они кричали и заключали пари на победителя.

— Да, — сказала Софи. — Мне показалось, что ситуация выходит из-под контроля, и я уже стала подумывать, что надо подыскать более безопасное место для наблюдения. Но потом из дворца вышел граф Харгейт в сопровождении каких-то людей.

— Он легко прошел сквозь толпу, отшвыривая тех, кто не успел убраться с дороги, — добавила Леони. — А ведь ему уже за шестьдесят.

— Но он вел себя, как Зевс, — восхитилась Софи. — Такой же грозный и величественный. Он подошел прямо к дерущимся и предложил им не ставить себя в дурацкое положение.

— Но они не слушали, — сказала Леони.

— Оба жаждали крови, — добавила Софи. — Как волки.

— Ни один из собравшихся вокруг джентльменов не рискнул разнять их, — сказала Леони.

— А лорд Харгейт встал между дерущимися, — продолжила рассказ Софи. — Он оказался на пути кулака Лонгмора, но ловко уклонился от удара — о, Марселина, жаль, что ты этого не видела, — а потом схватил Лонгмора за руку и оттащил от Кливдона. А один из джентльменов, который был с ним, вероятнее всего, его сын, поскольку черты лица и фигуры очень похожи, схватил Кливдона.

— В общем, их с трудом растащили.

— Кто-то из свиты графа пригрозил, что зачитает закон об охране общественного порядка[2]. В общем, мы ушли. — Софи допила бренди и налила себе еще.

— Думаю, понятно, из-за чего все началось, — вздохнула Марселина. — Лонгмор пожелал отомстить за честь сестры.

— Но с какой стати? — удивилась Софи. — Все считают, что леди Клара и сама прекрасно справилась.

— Тогда что же спровоцировало драку на Сент-Джеймс-стрит? — спросила Леони.

— Кто знает? Разве мужчинам нужна разумная причина? Они оба были в плохом настроении. Вот и подрались. Бьюсь об заклад, что теперь они вместе пьют.

— Софи, а почему у Лонгмора плохое настроение? — спросила Марселина. — Ты сказала, что он был здесь?

— Да, ему захотелось прочитать мне нотацию по поводу бала. Он назвал меня предательницей и шпионкой Тома Фокса, следившей за его сестрой и другом. Я сделала вид, что не понимаю, о чем речь. О, Марселина! — На ее очаровательном личике появилось выражение раскаяния. — Мы ужасные сестры! Услышали о драке и сразу бросились смотреть — маленькие кровожадные кошки, и оставили тебя одну с разбитым сердцем.

— Не глупи, — поморщилась Марселина. — Прибереги драматический тон для газет.

— Но расскажи нам подробно, что случилось, дорогая. — Софи поставила стакан, опустилась на колени рядом с Марселиной и взяла ее за руку. — Что именно сказал Кливдон? Что ответила ты? И почему ты делаешь вид, что твое сердце в полном порядке?

В доме было темно. Все его обитатели, кроме одного, спали. На столе горела одинокая свеча, а за столом сгорбилась фигура в халате. Перо со скрипом бегало по бумаге.

Герцог Кливдон сделал все от него зависящее, чтобы в кровь избить Лонгмора. После этого они выпили две… или четыре бутылки бренди, но он все равно пришел домой трезвым. Казалось, во всем мире не хватит спиртного, чтобы заглушить боль в сердце, успокоить совесть и позволить ему наконец уснуть.

С болью в сердце ничего не сделаешь. Остается только терпеть.

Совесть — другое дело.

Стремление успокоить совесть привело Кливдона в библиотеку.

Еще не взяв в руки перо, чтобы написать Кларе, он понял, как должно начаться письмо.

«Мадам, получив это письмо, не тревожьтесь, оно не содержит ни повторного выражения тех чувств, ни возобновления тех предложений, которые вызвали у вас вчера столь сильное неудовольствие».

Это начало письма мистера Дарси к Элизабет Беннетт из «Гордости и предубеждения», любимого романа Клары. Кливдон мог легко представить улыбку, с которой она прочитает эти строки. Далее он продолжил своими словами:

«Я был неправ, сделав предложение, а ты была права абсолютно во всем. Но ты не сказала и половины того, что могла сказать. Наши зрители должны были услышать, как я тысячи раз принимал тебя, как само собой разумеющуюся часть своей жизни, как испытывал твое терпение, думал только о себе, а вовсе не о тебе. Ты всегда была верна мне — все время, что я тебя знаю, а я был верен только себе. Когда ты горевала об утрате бабушки, которую — я это знал — горячо любила, я покинул тебя и уехал на континент. Я ожидал, что ты будешь ждать меня, и ты ждала. И как я отплатил тебе за бесконечное терпение и преданность? Невнимательностью, бесчувственностью и ложью».