Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 4 - Дмитрий Быстролётов

Черт побери, в Берлине три с половиной миллиона жителей, и, чтобы найти меня, наши враги обратились за помощью ко мне! Жизнь иногда бывает красочнее дешевых романов!

— Потрясающе! И чем же дело кончилось?

— Изо всех сил стараясь держаться спокойнее, я обещал обдумать дело и на следующий день сообщить любопытные подробности, встал и тут же по телефону заказал на следующий день к обеду отдельный столик в лучшем ресторане Берлина. А рано утром, с первым самолетом, улетел в Париж.

А вот о покупке паспорта для роли убийцы из Сингапура стоит рассказать поподробнее — это фильмовой сюжет!

Перед войной в Европе существовал порт на правах вольного города, в котором консульский корпус играл роль дипломатического корпуса и во главе его стоял дуайен. Им в это время был величественный джентльмен, во внешности которого осанка и каждая мелочь — от монокля в глазу до белых гетр на туфлях — подчеркивала принадлежность к неприступному и строгому миру безупречного консерватизма. К нему меня направили потому, что нашей разведке стало известно, что его превосходительство генеральный консул Греции — жулик и крупный агент международной банды торговцев наркотиками и что он связан с женевским комитетом по борьбе с торговлей наркотиками при Лиге Наций, ибо добрая половина членов комитета принадлежала к этой же банде. Звали этого грека Генри Габерт, он — еврей из Одессы, и пугаться его величественного вида не нужно.

Габерт занимал большой барский особняк в старом саду. Ливрейный лакей почтительно впустил меня в дом, доложил и раздвинул дверь. В углу обширного кабинета за огромным деловым столом сидел мужчина, как будто бы сошедший с карикатур Кукрыниксов. Он величественно кивнул мне и принялся что-то писать. Я сел на кончик стула. Дуайен заговорил по-английски:

— Что угодно?

— Ваше превосходительство, — тоже по-английски начал я, — окажите помощь соотечественнику: у меня украли портфель, а в нем — паспорт.

— Ваше имя?

Я назвал международное имя без национальности — скажем, Александр Галлае.

— Гм… Где родились?

Я назвал город в той стране, где сгорела мэрия со всем архивом. Дуайен нахмурился. Я вынул пузатый конверт с долларами.

— Для бедных этого прекрасного города, ваше превосходительство!

Но дуайен брезгливо покосился на деньги и недовольно буркнул:

— Я не занимаюсь благотворительностью, это не мое дело. Кто-нибудь знает вас в нашем ближайшем посольстве? Нет? В каком-нибудь другом нашем посольстве? Тоже нет? Я так и думал! Слушайте, молодой человек, все это мне не нравится. Езжайте, куда хотите, и хлопочите о паспорте в другом месте. Прощайте!

Не поднимаясь, он небрежно кивнул головой, взял со стола какую-то бумагу и стал читать ее.

«Неужели сорвалось? Надо рискнуть! — подумал я. — Ну, вперед!» Я вдруг шумно отодвинул письменный прибор, положил на стол локти и нагло уставился на оторопевшего джентльмена. Захрипел грубым басом на лучшем американском блатном жаргоне:

— Я еду из Сингапура в Женеву, понятно, а?

Дуайен изменился в лице, минуту молчал, обдумывая перемену ситуации. Наконец ответил:

— Из Сингапура в Женеву короче ехать через Геную!

Я вынул американскую сигарету и чиркнул маленькой восковой спичкой с зеленой головкой прямо по бумаге, которую только что читал его превосходительство. Закурил и процедил с угла кривого рта:

— Тоже мне сообразили! Короче, но опасней для меня и для вас, консул.

Дуайен побледнел. Пугливо оглянулся на дверь и прошептал:

— В Сингапуре недавно случилась заваруха…

Я едва не прыснул от смеха — словечко заваруха никак не подходило к моноклю! А о «заварухе» тогда писали все газеты: днем в центре города выстрелом в затылок был убит английский полковник, начальник сингапурской полиции. Убийца скрылся, а позднее выяснилось, что он — американец, торговец опиумом и японский шпион и что полковник напал на след его преступлений.

— Вы знаете, кто стрелял в офицера?

— Об чем вопрос!

— Кто же?

— Я!!

На лбу его превосходительства выступил пот. Монокль выпал. Дрожащей рукой дуайен вынул платок и стал вытирать лицо.

— Чего темнить мозги? — зарычал я. — Таких разговоров я не люблю, понятно? Мне надо липу, и притом враз: ночью выезжаю в Женеву, а там загребу от наших липу на бетон, поняли? Вашу вшивенькую кончаю, а с той сматываюсь в Париж и Нью-Йорк. Да вы не дрейфьте, консул, ей и житухи-то будет не больше как двое суток! Здесь сквозану по-чистому, а из Женевы дам телеграмму для вашего успокоения!

Дуайен, закусив губу, вздохнул и принялся заполнять паспортную книжечку.

— Давайте и короля! — потребовал я, получив в руки новенький паспорт. — И штоб с ленточкой, по всей форме!

На столе генерального консула стояла красивая рамочка с фотографией короля Греции, увитая национальной лентой. «Короля я положу в чемодан на самый верх для таможенников, пусть прочувствуют, гады!» Дуайен с ненавистью посмотрел на меня и покорно подал портрет в рамочке.

Я вынул из пиджачного кармана пистолет, положил его на стол перед консулом, рамку с ленточкой бережно спрятал в карман пиджака, пистолет сунул в задний карман брюк, пояснив: «Ну, теперь король в кармашке, а бухало на теплом месте. Пора обрываться!»

Хотел для полноты картины еще и плюнуть на ковер, но воздержался: можно переборщить, за этот плевок меня в Москве не похвалят.

Дуайен вышел из-за стола, чтобы проводить к дверям кабинета.

— Позвольте поблагодарить ваше превосходительство за великодушную помощь бедному соотечественнику! — почтительно пропел я самым нежнейшим и культурным голоском. — Наша страна может гордиться такими представителями!

Дуайен качнулся, как от удара.

— Что? Ах да… Да… Да, сэр! — он пришел в себя, овладел ситуацией, игриво взял меня за талию. — Я польщен вашим приходом, сэр! Надеюсь, вы не забудете мой дом, если опять будете у нас, сэр!

До двери остался один шаг. Слуга ждал с той стороны, и дверь начала уже приоткрываться. Вдруг дуайен повернулся и полоснул меня в упор вопросом на чистейшем русском языке:

— Вы из Москвы?! — он впился мне в глаза.

— А? — не сумел удержаться я от неожиданности.

Но реакция у разведчика быстрее, чем у летчика. Нечаянно уронив звук «а», я тут же придумал дальнейшую фразу, начинающуюся с английского слова ай (то есть я):

— Я не понимаю по-польски! Что вы изволили сказать, ваше превосходительство?

Дуайен прижал пальцы к вискам.

— Простите, простите… Это от переутомления… Прощайте, сэр!